часть тридцать первая
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
продолжение
Утром, проснувшись, я долго озиралась по сторонам, не понимая, как я очутилась на первом этаже.
Я лежала у одной из стен, неподалеку от выхода, и довольно куталась в старую, пыльную, гнилую… Что это вообще есть-то?
А, это штора! Точнее, гардина.
Она висела на стене, а я ее оттуда, видимо, содрала.
Странно, но я этого не помню.
Кое-как сажусь, морщусь от боли во всем теле и мрачно приглаживаю вздыбленные волосы. А может, и не было никакой старушки, привидения и вообще всего.
Просто я достала камень, пошла обратно, а по пути — упала от усталости и уснула.
А что? Все может быть.
Встаю и иду к двери.
Точнее, к тому месту, где она еще недавно была, одновременно пытаюсь вытереть о штаны руку, вымазанную чем-то красным. 1
Щурясь от яркого света, бьющего из проема, я пригляделась и различила строки какого-то заклинания, а в конце приписку:
— «Это заклинание перенесет тебя и Пыха домой. Целую, я».
Выглядываю наружу и вижу суровые лица моих спутников, которые уже устали ждать меня.
Все трое сидят на ступенях.
Пых — на коленях у Дрейка.
— Привет!
Улыбаюсь и машу рукой Дрейку.
Белобрысый гад при виде моей живой и вполне себе здоровой персоны особой радости не изъявил.
Выражение лица, по крайней мере, осталось таким же каменно-спокойным.
— А я камень нашла.
Вот.
Теперь намного лучше.
Он встал и подошел вплотную к порогу, 2внимательно меня оглядывая с ног до головы.
А так как суму я случайно оставила снаружи, он понимал, что камень мне спрятать было практически некуда, потому, напрягшись, спросил:
— И где же он?
Поглаживаю живот и довольно улыбаюсь.
— Ты что, его съела?!
В голосе едва сдерживаемая злость.
— Он сам.
— Сам в рот залез?
Ехидно уточнил Пых.
Только сейчас я понимаю, как же мне не хватало его подколов.
— Я не глотала его.
Он как-то всосался в руку и оказался внутри меня. А потом переполз в живот.
Кстати, в животе его тоже нет.
На василиска было невозможно смотреть.
Дрейк явно мечтал меня придушить и немедленно выпотрошить.
После чего зашить и еще раз придушить. 3
Пых же смотрел как на сумасшедшую.
— Где камень?
Размеренно повторил Дрейк.
— Он действительно внутри нее.
С благодарностью смотрю на Кэрта, который и не подумал встать с нагретых солнцем ступеней.
В черных глазах светились интерес и неподдельное любопытство.
Вспоминаю о том, что я — его главный наркотик. Что ж, думаю, и впрямь стоит взять с него клятву не вредить мне и всему миру заодно после освобождения.
А то как бы потом не пришлось отвечать за реки крови, море ужаса и одного спятившего от свободы дэймоса.
— И как его вынуть?
Дрейк теперь смотрел на Кэрта.4
— Никак.
В прошлый раз попытка вынуть камень привела к смерти хранителя.
В животе у девушки было пусто.
Василиск опустил голову, на скулах ходили желваки.
— А ты вообще выходить думаешь или решила там навечно поселиться?
Уточнил Пых.
Смотрю на порог, разделяющий меня и Дрейка. Выходить… не хочется.
Пусть сначала василиск успокоится…
Мне протянули руку. Длинные тонкие пальцы, голодный взгляд и ни грамма тепла в глазах.
Но я почему-то протянула руку в ответ и, почувствовав тепло его руки, вышла из башни, пересекая невидимый, но непреодолимый для него барьер.
— Кстати, они тут без тебя спорили: кому ты достанешься.
Довольно ехидно продолжил Пых.
— Кэрт сказал, что никому тебя не отдаст, а Дрейк мужественно пронзил его взглядом. Кэрт только 5почесался.
Фыркаю и пытаюсь отнять руку у василиска.
Но тот не спешит меня отпускать.
Напротив — с интересом изучает заклинание, написанное на коже.
Он тоже его видит?
Значит, привидение мне не привиделось.
— И чем все закончилось?
Ладно, пусть разглядывает, лишь бы не злился, что я не могу ему отдать его чудо-камень.
— Дракой.
Довольно раздулся Пых.
— Они часа три били друг другу морды, после чего сели играть в карты.
А что делать — скучно, а эти… слишком сильные, чтобы поубивать друг друга.
— Ты пробовала его произнести?
Спросил Дрейк.
— Нет. А зачем?
— Хорошо. И не произноси. Иначе…6
— Иначе что?
С любопытством смотрю в его глаза.
Усмехаюсь и, сощурив глаза, упираю вторую руку в бок.
— А то.
И василиск рьяно стирает кусок надписи на руке.
Взвизгнув, выдираю руку, но… уже поздно — восстановить по памяти эту абракадабру я смогу вряд ли.
— Я так понял, обратно мы идем все вместе.
Подвел итоги Пых в полной тишине.
— Ты угадал.
Кивнул Дрейк и, снова схватив меня за руку и перекинув обе сумы через плечо, потащил меня за собой обратно в лес.
Прожигаю его взглядом, полным жгучей ненависти. Тоже мне, родственничек нашелся.
Всю жизнь без них жила и дальше проживу.
Гад.
Кэрт шагал следом, посадив себе на плечо пушистика, почесывал ему брюшко.
Пых попискивал от удовольствия, Кэрт — млел. И… ни капли не походил на убийцу со стажем.
Портал горел в том же месте и в том же виде, как и в тот день, когда мы из него вышли, он словно ждал нашего возвращения.
А вот интересно, больше в него никто залезть не пытался?
Все же прошло столько времени.
У портала меня подхватили на руки и внесли внутрь.
Кэрт прыгнул следом и едва успел, так как за спиной графа портал начал быстро смыкаться, исчезая буквально на глазах.
Мелькнули чьи-то лица, стены темницы.
Я услышала грохот открываемой двери и все пыталась остановить бешеное кружение разноцветных пятен перед глазами.
Плюс меня тошнило.
Гхыр, я явно не создана для путешествий между мирами.
Ой, меня сейчас вырвет.
Не вырвало.
Желудок нехотя начал успокаиваться, а зрение — возвращаться.
Оглядевшись, я поняла, что мы идем по длинному темному коридору, лишь кое-где освещенному неярким светом факелов.
— Ммм… ты, конечно, тут хозяин, и все такое, но выход вроде бы был в другой стороне.
— Я знаю.
— Да? Тогда зачем…
Мышцы его рук напряглись, словно тугие канаты, а еще через минуту меня швырнули в одну из камер и захлопнули дверь.
Кое-как встав, подхожу к решетчатому окошку и смотрю на его лоб.
Сам василиск закрывал дверь на засовы, громыхая старым слегка ржавым ключом.
— Ты…
Прошептала я и, не договорив, оборвала фразу.
Впрочем, я уже все и так поняла.
— Сиди здесь. Выйдешь — убью.
Проговорил Дрейк и удалился быстрым шагом по коридору.
Сползаю по стене на холодный пол, обхватываю колени руками и чувствую, как меня колотит нервная дрожь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Василиск стоял и смотрел на темный шар из серого дымчатого стекла, поблескивающий на черной каменной подставке в центре комнаты.
Он знал, что он должен сделать, знал, что должен сказать, но шею словно жгло каленым железом. Король не любил плохие новости, так что вероятность пережить разговор была ничтожно мала.
В кабинете больше никого не было.
Только ветер развевал шторы, покачивая фрамугу распахнутого окна.
Василиск отодвинул стул и сел.
Руки коснулись прохладного стекла, а губы прошептали заклинание.
Накрепко вбитое в память, оно немедленно заставило камень светиться неярким сероватым светом, пульсировавшим в такт произносимым словам.
— Да.
Над камнем возникло лицо пожилого человека с высокими скулами, кривым носом и кустистыми бровями, из-под которых смотрели колючие маленькие глазки правителя.
— Я добыл камень.
— Молодец. Все прошло удачно?
— Девушка жива.
— Так убей ее. И доставь мне камень.
Шар погас.
Василиск прикрыл глаза, утихомиривая бешенство, и снова произнес заклинание вызова.
— Что еще?
Нахмурилось лицо.
На заднем плане послышались женский смех и звон стекла.
— Девушка оказалась хранительницей камня. Камень внутри нее.
— Так вынь его!
— Это невозможно.
Глаза правителя злобно сузились.
Слово «невозможно» он не переносил на дух.
— Если ты не можешь сделать этого сам, тогда приведи ее ко мне. Или ты изменил свое отношение к нашей маленькой воровке?
Пальцы правителя шевельнулись, и тут же вены на шее графа вздулись, препятствуя действию ошейника.
Лишь большим усилием воли василиск удержался от того, чтобы не схватиться за горло и не попытаться оттянуть, разорвать ошейник.
Он знал, что это бесполезно.
Ошейник был неосязаем.
Пальцы короля разжались, и граф судорожно втянул воздух, опираясь обеими руками о стол и медленно приходя в себя.
— Я… кх-кх… не изменил… отношение. Но камень слился с ней. Он неосязаем. Он словно… растворился в ее теле.
— Значит, нам нужна помощь мага, чтобы заставить камень снова стать осязаемым.
Так или иначе через два часа вы оба должны быть во дворце. В противном случае…
И шар снова погас.
Граф сел в кресло и откинулся на спинку.
Шею жгло, нервы были на пределе.
Но нужно было шевелиться: встать, спуститься вниз…
Шар снова начал светиться, и в третий раз за день над ним появилось лицо короля.
— Ты все еще здесь?
Васильковые глаза смотрели в упор.
И в них не было ни страха, ни злобы.
Только холодный вызов.
Король нахмурился, но все же чуть сбавил тон.
— Хотя это хорошо, что ты еще не ушел. Я переговорил с придворным магом, он сказал, что хранительницу нужно будет поместить в специальную камеру, которая еще не готова. Только в камере из серебра можно будет попробовать извлечь из нее камень.
На оборудование камеры уйдет примерно неделя, так что пусть пока девчонка побудет у тебя. Т вои камеры ведь отделаны адамантом, если я правильно помню.
— Да.
— Вот и прекрасно.
Тогда приказываю явиться во дворец в понедельник в семь утра.
И да, я надеюсь, тебе не нужно напоминать, что она не должна ни о чем знать.
— Когда ты снимешь ошейник?
Губы короля сжались.
Он очень и очень не любил этого панибратства.
А вызывающий взгляд васильковых глаз всегда приводил его в бешенство.
Поймать василиска было непросто, и даже очень. А если еще и учитывать магическую способность этих красивых глаз…
Пятеро лучших королевских воинов теперь украшали подвалы замка в виде каменных изваяний, а еще шестеро так и сгинули бесследно. Но василиск все-таки попался.
Допустил оплошность.
Всего одну и, конечно, перед женщиной, которая давно уже мертва.
— Сразу после того, как получу камень. Таков был уговор.
— Камень в девчонке, которую я могу передать в любое время.
Король постарался ничем не выдать ярость, накатывавшую волнами.
Спокойно, только спокойно.
На этой собаке есть намордник, и довольно хороший.
А потом ее можно будет и удавить.
— Да, но, видишь ли, камень и девчонка — две разные вещи.
И я не совсем уверен, что-то, что ты говоришь, — правда.
Мне нужны доказательства того, что камень действительно внутри нее.
А получить я смогу их только через неделю.
Не волнуйся, раньше этого срока ошейник не сработает.
Или ты против проверки?
Синие глаза сузились, василиск ничего не ответил.
— Вот и славно. Тогда больше не отвлекай меня.
И свечение камня погасло уже окончательно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Сижу в темнице.
Холодно.
Суму граф утащил с собой, что, в сущности, обидно.
Кутаюсь в куртку, если еще и капюшон нацепить — совсем хорошо получится. 15
Смотрю на дверь и думаю о том, сколько меня здесь продержат.
А еще… еще я рада, что все закончилось.
Шею больше не сдавливает невидимый поводок, я перестала бояться того, что голова в любой момент может отделиться от тела.
Да и башня эта с камнем…
Я, оказывается, устала бояться.
Устала постоянно думать о смерти, пытаться быть вежливой с тем, кого ненавижу.
Сейчас на душе так спокойно, словно все закончилось.
Ложусь на деревянную лавку и закрываю глаза. В куртке тепло и уютно.
Жестковато, конечно, но и не в таких условиях приходилось спать.
Устала я что-то…
Завтра подумаю о том, как отсюда сбежать, пока надо поспать.
Разбудил меня шелест крыльев и тихий скрежет. Открываю один глаз и изучаю нечто 16трепыхающееся на решетке двери.
Это нечто тихо материлось и изо всех сил пыталось протиснуться внутрь.
— Пых?
Сажусь и морщусь от боли в шее и спине. Н-да, старовата я стала для таких ночевок.
Хотя, может, просто организм не выдерживает ритм последних недель.
— Кэт?
В темноте блеснули два глаза. А за спиной Пыха появился факел, осветивший убогое убранство камеры.
— Ты хоть помнишь, какое сегодня число?
Уточнил мышь и таки протиснулся внутрь, едва успев расправить крылья над самым полом. Впрочем, его это не сильно уберегло, и мышь плюхнулся на пол, ойкнув и проехав на пятой точке вперед.
— Тебе помочь?
— Нет… спасибо.
С трудом вставая и оглядываясь на дверь.
Я тоже посмотрела на решетку и не могла не узнать взгляд алых, словно подсвеченных изнутри, глаз Кэрта.17
— Сегодня полнолуние!
Возвестил мышь, вставая и снова взлетая над полом.
— Да?
— Да.
На этот раз он плюхнулся мне на колени, где недовольно завозился и пару раз чихнул.
— А это значит, что пришло время заканчивать ритуал.
Ты, кстати, чего тут забыла?
Он тебя запер, да?
— Да.
Грохот и пыль прервали наш диалог, заставив закашляться.
Дверь вышла из пазов и медленно отъехала вбок вместе с кусками стены и пола, в которую была вмурована металлическая рама.
Кэрт вошел, удерживая ее на весу легко, как перышко, и аккуратно прислонил к стене справа.
— Не передумала?
Напомнил о себе Кэрт.
Пых замолк и тут же надулся.
Он терпеть не мог, когда его перебивали. 18
Смотрю на Кэрта. Никогда еще я не видела его настолько напряженным.
Глаза сужены, плечи отведены назад, походка, голос — изменилось все.
Словно все те маски, что он примерял до этого, — надоели и стали ненужными.
Передо мною снова стояла моя личная тень, так сильно напугавшая во время своего первого появления.
Ничего человеческого.
Даже движения — и те слишком быстрые, резкие, словно он постоянно сдерживает свою мощь, заставляя себя жить в наших временных рамках. Заставляя себя сдерживать ярость, клокочущую внутри.
И этот ад в глазах…
Кажется, словно моя душа уже там, уже смотрит на огненную бездну, задыхаясь от жара и ужаса.
— Нет, не передумала.
Еще как передумала.
Только вот кое-кто умный однажды научил меня: никогда не отступай от данного слова. 19
Ври, воруй, можешь даже стать убийцей. Но от слова не отступай.
А иначе даже отбросы общества начнут смотреть на тебя свысока, и за твою жизнь никто не даст и ломаного медяка.
— Но есть одно условие.
— Какое?
Он спокоен, настолько спокоен, что это пугает.
И страшно нервирует.
Даже Пых притих на коленях, не решаясь что-нибудь сказать или сделать, а он всегда хорошо чует, если запахло жареным.
— Ты должен дать мне клятву, что не тронешь ни меня, ни моих друзей… и вообще никого из живых существ в этом мире.
Он улыбается?
Нет, показалось.
Но я готова поклясться, что на миг эти тонкие губы тронула усмешка.
Где я прокололась? Что не так говорю?
— … Только после этого я согласна тебя освободить.
— Клянусь.20
Легко и просто.
Протянув мне левую руку с невидимым браслетом — последним из трех, сковывавших его силу. Смотрю на него и вспоминаю разговор с привидением.
Что-то она там про кровь говорила.
— На крови…
Хрипло, с трудом сглатывая.
Да что ж такое, почему именно сейчас он так меня пугает?
— Клятва должна быть скреплена твоей кровью.
Секунду он молча смотрел на меня. Алое зарево глаз прорезали черные вертикальные зрачки. Стены вокруг меня начали покрываться трещинами, а температура резко опустилась, заставляя ежиться от холода.
— Ты достаточно поиграла со мной. Один браслет не сможет удерживать меня вечно.
И если я захочу, то обойдусь и без твоей помощи. Только вот потом… не только ты, но и все, кого ты знаешь, — будут умирать так долго и так 21мучительно, что ты тысячекратно проклянешь себя и весь свой род за поганые слова, что извергла твоя глотка.
Голос его стал глуше, ниже, перешел в тихое, на грани слышимости, рычание мощного зверя. Волосы — длинные, черные — распрямились и наподобие игл дикобраза отклонились назад и окрасились алым.
На лбу прорезались рога, зубы стремительно менялись, так же как и все его тело.
Он рос. Нависал надо мной, психуя из-за того, что я решила взять с него клятву.
— Сколько тебе лет?
Молча смотрю на него, не понимая, что я несу.
Он — смотрит в ответ, опираясь мощной чешуйчатой рукой о стену и кроша камень острыми кривыми когтями, отливающими каким-то непонятным металлом.
— Десять тысяч пятьсот сорок девять.
Рычание стало настолько явным, что Пых, пискнув от ужаса, забрался мне под куртку. 22
Шерсть пушистика стояла дыбом, а сам он мелко трясся и… не сумел совладать с инстинктами — по моему животу потекло что-то теплое, но сейчас мне было не до того.
— Ты молод, дэймос.
Так молод, что будешь поступать по велению не разума, а прихоти.
Я не могу этого допустить.
Можешь беситься, сколько тебе угодно.
Только если ты разорвешь оковы — подозреваю, что я умру, а вместе с моей смертью 22на тебе вновь захлопнутся те браслеты, что я уже успела снять. Ты этого хочешь?
Черные зрачки пульсировали, то расширяясь, то снова сужаясь.
Мне его было почти жаль.
Одинокий, озлобленный, оскорбленный, он мечтал о свободе столько столетий… столько лет вынужден был лебезить и преклоняться перед слабейшими из слабых.
Со своей силой, мощью он походил на сказочного джинна, который рвался выбраться из бутылки и уничтожить этот мир, которому не было до него никакого дела.23
— Я не хочу обидеть тебя или унизить. Я просто хочу, чтобы ты понял.
Все проходит.
Боль, ярость, обида, тоска, одиночество… все проходит.
А память остается.
И если ты уничтожишь все — с чем ты останешься?
Один?
Без друзей, близких, без тех, кому ты дорог.
Я не знаю, как устроены дэймосы, но мне показалось, что иногда ты улыбался искренне.