часть двадцать восьмая
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Поворачиваю голову, поглаживая сопящего на животе Пыха, и смотрю на огромное серое поле с высокой густой травой, по которой ветер гонит высокие волны, то пригибая, то позволяя подняться ей от земли.
И у самого обрыва, где не было ни травы, ни деревьев, ни даже звезд… стояла башня — высокая серая громада с узкими стрельчатыми окнами, больше напоминающими бойницы, и единственной каменной дверью, мерцавшей в темноте неярким золотистым светом.
Магия.
Даже отсюда она чувствовалась настолько, что только Пых и был способен лежать спокойно.
Смотрю на Дрейка, глаза которого устремлены на этот монумент.
С виду спокоен, но руки крепко сжаты в кулаки, а плечи напряжены так, словно он ожидает то ли нападения, то ли удара с «ее» стороны.
— Надо отдохнуть. Войти в нее мы сможем только утром.
В голове что-то щелкнуло. Глаза медленно расширились.
— Это… а как же… ну я же…
Гхыр, от этой тряски все мысли в голове перепутались, и искусанный язык попросту отказывается строить предложение.
— Я соврал. У тебя еще есть в запасе время.
— Ась?
Меня он уже не слушал — ушел в лес, собирать дрова. Сажусь и сцепляю руки в замок вокруг коленей.
— Он что, издевается?!
— Да.
Пискнули снизу.
— Я все это время без еды, воды… туалета!!!
— Да.
Снова пискнул мышь.2
— И… кстати о птичках…
И придерживая живот, едва ли не ползком, убегаю в ближайшие кусты.
Мне плохо.
Очень.
И меня тошнит.
Странно, что организм вспомнил об этом только сейчас.
С другой стороны, хорошо хоть вообще вспомнил.
Из кустов я вышла злая, встрепанная и перемазанная соком каких-то ягод.
Липкий и вонючий сок не способствовал поднятию настроения.
Кэрт с Дрейком что-то жарили на костре, изучая серебристое поле и башню вдалеке.
Кстати, она и впрямь стояла на краю обрыва. Странно, что я угадала это с первого раза. Интуиция, что ли, разыгралась.
А впрочем, неважно.
Сунув руки в карманы, я пошла в сторону поля, решив изучить сей монумент со всех сторон, раз уж завтра мне суждено там погибнуть…
Сразу две тени метнулись мне наперерез. Серебристая дернула меня за шкирку, отшвыривая назад, а черная врезала когтями по огромной, жадно сглатывающей слюну твари, вынырнувшей из травы.
Всего на миг я различила черные контуры огромного волка, белоснежные клыки и алые глаза.
А после — когти Кэрта развеяли ее, словно тень или туман.
Только клочья и остались, рассыпаясь по траве и исчезая в ней же.
— Что это было?
Поинтересовалась я, кашляя и поправляя ворот куртки. Так и удушить недолго.
— Я же сказал: не соваться к башне до утра.
Дрейк рывком поставил меня на ноги, дернув за капюшон.
Было больно, обидно и неприятно.
Кэрт стоял рядом и смотрел на поле.
Ужасные лезвия когтей были выпущены на всю длину и неярко поблескивали отраженным лунным светом.
Снова серебро…
— Я спросила — что это было?!
Выдираюсь из его рук и отхожу назад.
В глазах ярость.
Надоело.
Если василиск еще хоть раз меня пальцем тронет — челюсть сверну.
И пусть хоть совсем башку отрывает.
Плевать.
Но Дрейк уже успокоился, глаза из алых снова стали васильковыми, и он пошел обратно к костру.
— Он издевается.
— Это тени-стражи.
Откликнулся Кэрт.
— Н-да. И что они стерегут?
— Поле.
— Я думала, башню.
Дэймос обернулся.
Огонь в его глазах словно стал ярче.
Было жутко заглядывать в эти провалы.
Но я старалась не отводить взгляд.
— Нет. Когда-то здесь погибло очень много сильных магов.
Магов — Хранителей леса.
Их обличье было обличьем зверя.
Они бились день и ночь, но в итоге погибли все как один.
И с тех пор эта трава защищает мир от неупокоенных духов, которые рвутся на волю, дабы снова впитать жизненную энергию и возродиться в виде умертвий.
— И откуда ты все это узнал?
Где-то были указатели, которых я не заметила? Или я прозевала путеводитель, который тебе одолжил василиск?
— Я просто вижу это. Не забывай, что я не обычный дэймос.
Я то, что существовало задолго до твоего рождения. И будет жить тогда, когда твои внуки и правнуки сгниют в могилах.
Сглатываю и, не выдержав, отвожу взгляд.
Он прав.
Он слишком чужд для меня.
И я никогда не смогу понять, что именно творится у него в голове.
— Что еще ты видишь?
— Башня хранит секрет уже много тысячелетий. Василиска ждет поражение.
Сжимаю кулаки, стараясь унять дрожь.
— Это значит… что я завтра умру?
— Этого я не вижу. Пойдем есть. Я голоден.
И эта зараза с гордым видом утопала к костру, оставив меня стоять у кромки поля и тоскливо смотреть туда, где завтра, возможно, прервется моя недолгая и довольно бестолковая жизнь.
Эх, как же тут мышь без меня…
Кстати, а где Пых?
Встрепенувшись, оглядываюсь по сторонам и вижу подозрительно знакомый комочек, сидящий на коленях у василиска!
Мужчина протягивает мелкому недоразумению кусочки мяса, а тот радостно их берет в лапки и спешно поедает, требуя добавки.
Предатель.
Я всего на минутку отлучилась, а он!
Нет, этот не пропадет, за него я точно могу не волноваться.
Ночь, сытый живот и теплое одеяло — сделали свое дело.
Я почувствовала, как засыпаю, и убрала от костра согретую пятку, укрыв и ее одеялом.
Н-да.
Когда еще кто мог похвастаться тем, что в походе спал на матрасе, укрытый одеялами, и с подушкой под головой?
Думаю, что никто.
Даже принцессы вынуждены были мириться с некоторыми неудобствами.
Зато я — нет.
Вещи становились меньше, стоило мне поднести их к открытой суме и мысленно пожелать их туда запихнуть.
Говорят, когда заклинание себя исчерпывает, что случается примерно раз в триста лет, все вещи, которые сума копила веками, — разом вываливаются наружу, раздирая ее на части.
И горе тому, кто находится в этот момент рядом — завалит.
— А вы спать не будете?
Спрашиваю чисто для порядка.
Кэрт никогда не спит, а Дрейк вечно спит вполуха, завернувшись в удобный, но недостаточно теплый, на мой взгляд, плащ.
— Спи!
Велел Дрейк и подбросил хвороста в костер.
Вздохнув, натягиваю одеяло до самого носа и закрываю глаза.
Этому приказу противиться как-то не хотелось.
Пых тихо посапывал под боком, умиротворенный темнотой и теплом.
Меня иногда царапали или пинали во сне, но я давно привыкла с этим мириться.
А потому… медленно уплываю в царство Морфея, до последнего наблюдая сквозь ресницы за спинами мужчин.
Все-таки… с ними хотя бы не страшно.
Я почему-то верю, что заснув здесь — проснусь живой и здоровой.
Потому что Кэрт не пропустит ни одну тварь, способную причинить мне вред.
А Дрейк — тем более, так как притащить меня сюда стоило ему слишком больших нервов и усилий.
Он за меня теперь пасть порвет даже принцу упырей, а не то что паре голодных призраков, гуляющих по лунному полю в ночи.
Во всяком случае, пока я не принесу ему этот проклятый камень.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Сны бывают разные:
Черные и красные.
Синие, зеленые.
Белые, бордовые.
Страшные и теплые,
Влажные и мокрые,
Жаркие и тихие,
С кошками и психами, —
Выбери, что хочешь ты.
Вытащи из памяти.
Выверни, раскрась водой,
Сдобри солнцем или тьмой.
Закрути вокруг оси,
Зачерпни и разотри.
После — дунешь на ладонь.
Этот сон и будет твой.
Дурацкая детская считалочка все крутилась и крутилась в моей голове, мешая увидеть то, что так хотелось.
Я морщилась, затыкала уши, пыталась вернуть видение с тихим омутом, плескавшимися в полутьме русалками и ласковым ветерком, поглаживающим меня по волосам, кажется, там еще был парень.
Он стоял у дерева, держал коня под уздцы и смотрел на то, как я длинными пальцами расчесываю волосы…
Или не парень?
Или его не было?
Не помню, не знаю.
Да что ж это такое, кто мне мешает спать?!
Внезапно полутьма из серых красок вокруг рассеялась, и я оказалась в небольшой деревянной избушке, пол которой тихо поскрипывал и едва заметно покачивался под ногами.
Оглядевшись, я рассмотрела жарко растопленную беленую печь и небольшой топчан.
Я поежилась, ущипнула себя за руку и ойкнула от боли, но проснуться, как ни странно, не смогла. Более того, окружающий мир становился все более и более реальным с каждым ударом сердца.
А потом дверь за моей спиной скрипнула, и, резко обернувшись, я увидела медленно вползающую внутрь бабульку с трясущимися руками, опирающуюся на клюку.
На спине у нее покачивалась огромная, больше ее самой, вязанка хвороста, а глаза были выцветшими и светлыми, словно и не видели вовсе.
— Ну здравствуй, милая. Не поможешь бабушке? Тихо прошамкала она.
Отхожу назад, не испытывая ни малейшего желания подходить, помогать и даже говорить.
— Н-да. Дети пошли нынче не т. е.
Вязанку с грохотом опрокинули на пол, с хрустом выпрямили сгорбленную спину и, уперев руку в поясницу, прошли к печке, шаркая обутыми в лапти ногами.
— Есть будешь?
Отрицательно мотаю головой.
— Оно и правильно. Есть-то и нечего. Почитай, годков пять уже нечего.
В голове промелькнула паническая мысль: сейчас меня съедят.
— Да не съем, не съем, красавица. Ишь ты, какие нынче василиски нервные пошли.
— А?
— Бэ. Садись, говорю. Ох, моя спина.
Молча сажусь на пол, смирившись с тем, что проснуться пока не получится.
— Ты ведьма?
— Колдунья.
Ласково улыбнулась старушка. Мелькнул желтый кривой зуб.13
— И… зачем я здесь?
— Так все за тем же. Отговаривать тебя буду. Многих уже отговаривала, да не слушал никто. Ну, а мы не гордые. Мы и в сотый раз повторим.
— Это насчет башни?
— А ты догадливая, как я погляжу.
Покачала головой бабулька, присаживаясь на топчан и довольно вытягивая уставшие ноги.
— О ней, милая. О ней, родная. Не ходи туда, а? Ну зачем тебе умирать во цвете лет? Ты ж еще не жила, почитай.
Подношу руку к шее, осторожно касаясь ее пальцами.
— Чавой-то там у тебя?
Тут же напряглась старушка.
— А ну, покажи. Да иди сюда, не бойся. Это твой мир. Здесь я тебе вреда чинить не стану, иначе и сама погибну. А я жизнь ох как люблю, поверь мне, девонька.
Встаю и подхожу к ней, присаживаюсь рядом и стараюсь усмирить бешеное сердцебиение. Странная она.
И страшная. Даже не внешне, а внутренне.
От нее веет той же странной тяжелой силой, что и от башни.
Потому и не могу успокоиться… никак.
— Хм.
Дряблые пальцы осторожно прошлись по коже шеи, что-то задели, и на миг я почувствовала холод металла.
— Сильная магия, очень сильная. И древняя. Кто ж это тебя так?
— Мой спутник.
— Спутник? Н-да. Этот может. Дэймосы — они такие. Хлебом не корми — дай набезобразничать.
— Нет, не тот. Другой.
— Василиск? Хм. На тебя руку посмел поднять? Вот чудны дела твои, Господи.
Бывает же такое.
Кабы знал, кабы ведал… ну да ничего. Узнает еще, изведает.
— Вы о чем?
— Все в свое время, девонька, все в свое время.
— А зачем… вы щупаете мне живот?
— А красивый он у тебя, милая. Плоский такой, теплый. Как солнышко.
Тупо наблюдаю, как мне мнут живот, словно пытаясь что-то там нащупать.
Было не больно, но как-то странно.
Словно что-то смертоносное находится так близко, что вот-вот обрушится, разорвет на части.
Ан нет.
Держат это что-то под контролем и вред причинять пока не собираются.
Какой странный сон, однако. Никогда еще таких снов не видела.
— Так-так… Так. Хм. Надо же.
— Я беременна?
Пытаюсь криво улыбнуться.
— Что? Да Господь с тобой. Нет, конечно, девонька. Какая беременность? Что я, нелюдь какая, так детей подселять?
И старуха хрипло неприятно расхохоталась.
Мне же почему-то стало не до смеха.
— Что тогда?
— Да так… вижу, сердце у тебя доброе, девонька, да душа чистая.
Изучаю свой живот, пытаясь понять, когда туда сердце-то перекочевало, заодно срочно почистив душу, погрязшую в воровстве.
Вот это я понимаю: сила испуга.
— Ты не юмори, а слушай, глупая, что тебе бабушка скажет. Завтра иди в башню, так и быть: пропущу я вас по полю. Дам пройти.
Да только войти сможешь лишь ты одна.
И там тебе придется делать все самой.
— Что все?
— Еще раз перебьешь…
В голосе бабки прозвучала нехилая угроза.17
Киваю, плотно сжав зубы и стараясь успокоить снова куда-то рухнувшее сердце.
— Так вот. Камень тот так просто в руки не дастся. Будут тебе испытания. Числом три. Ежели пройдешь — твой камень. А коли не пройдешь — умрешь смертью лютою да страшною.
Подумав, она добавила:
— Медленно помирать будешь. Лет пять, это я тебе гарантирую. Так что не советую ничем соблазняться и куда-либо лезть. Только камень, поняла?
Киваю.
— Вот молодец, вот умничка. Ну, а коли поняла — дуй отсель. Мне еще ужин готовить, да дом убирать. Ишь, расселась.
Она еще что-то говорила, а картинка перед глазами уже расплывалась, и я снова куда-то начала проваливаться, теряя чувство равновесия, реальности, да и все прочие чувства тоже.
После этого мне снова снилось озеро.
И парень у дерева.
Он был очень похож на василиска, только глаза пылали ярко-алым цветом, а на шее висел тонкий золотой ошейник, из-под которого тонкими ручейками стекала кровь.
Утро коснулось ресниц теплыми лучиками солнца, а в нос медленно вполз запах жареного мяса. Сонно потягиваюсь и открываю один глаз, щурясь от яркого солнечного света.
Увиденное порадовало и вселило надежду, что вся эта авантюра закончится хорошо.
Поля не было!
Был котлован, в центре которого сидел изодранный василиск и мрачно зашивал рану на правой руке.
Кэрт сидел у костра и поворачивал деревянный вертел с кусочками мяса, жарящегося на углях. Вид у него был уставший, но довольный. Периодически Кэрт косился на «швею» и чему-то загадочно улыбался.
— Я смотрю, ночью вам было весело.
— Н-да.
Кэрт повернулся и задумчиво на меня посмотрел. — А почему ты не проснулась? Ведь стоял такой грохот, что мертвого бы поднял, не то что спящего.
— Сон хороший снился.
Сажусь, потягиваясь и приглаживая сбившиеся за ночь набок волосы.
— О чем?
— О разном. Ты расскажи, что случилось, авось и я сон поведаю.
— Ты стала как-то странно говорить.
Молча смотрю на Кэрта.
— Да ничего не случилось. Просто тени оголодали, а мы слишком близко развели костер.
Вот они и прорвали барьер все скопом.
Я держал их, сколько мог, а после Дрейк наконец сумел прочитать заклинание упокоения.
Ну и упокоил всех разом.
Красиво, кстати, вышло.
Я столько боли и ненависти не видел давно.
Мне теперь дня три есть вообще не захочется.
— Не поняла. Ты питаешься ненавистью?
— Не только. Но чем сильнее эмоция, тем она аппетитнее. Жаль, что твои эмоции мне неподвластны.
— А Пых?
— А что Пых? Он мелкий и невкусный.
Из-под одеяла высунулась сонная мордашка и тут же недовольно сощурилась, приняв все на личный счет.
— Так, ладно. С этим потом. Но как Дрейка могло так порвать, если он просто колдовал за твоей спиной.
— А кто сказал, что за моей?
— Ну э… Я так поняла.
— Он стоял не здесь.
— А где?
Внутренне холодея и, кажется, узнавая символы пентаграммы в центре воронки.
— В центре поля, конечно.
— И ты ему не помог?
— Я должен защищать тебя, а не его. Забыла?
— Нет. Я… Бедняга.
— Не переживай за него. Он сильный. Хотел бы я быть рядом, когда он умрет. Эта душа… наверняка деликатес.
Вздохнув, начинаю одеваться, натягивая на ноги сапоги и приглаживая волосы на затылке.
— Мясо будешь?
— Да.
Пискнул мышь и полетел к Кэрту.
— Но учти! Я все запомнил!
Кэрт удивленно посмотрел на севшего к нему на плечо пушистика, но мясо дал и даже почесал пухлое брюшко, усмехнувшись, наблюдая, как мышь довольно щурится.
Дрейк подошел минут через пять, сунул иголку с ниткой в суму и накинул на израненную спину плащ.
— Не больно?
Поморщилась я.
— Нет. Пошли.
Да уж, краткость — сестра таланта.
Встаю и покорно иду следом за ним.
В конце-то концов, кто его знает, сколько мне еще жить осталось.
Возможно, не более пары часов.
Кэрт, затоптав костер, еще раз с удовольствием осмотрел огромную черную воронку, сощурившись, оценил положение солнца над горизонтом и медленно пошел следом.
Он абсолютно точно знал, что торопиться ему некуда.
При нашем приближении дверь стала сиять ярче и интенсивнее.
Мне даже почудилась какая-то пульсация, словно желтый свет то становился глуше, а то снова вспыхивал с утроенной силой.
Или это отблески солнца так слепят глаза?
Не уверена.
— А как мы ее откроем?
Уточнил Пых, с удобством устроившийся на моей голове.
— Молча.
Предположила я.
— Помолчите.
Дрейк остановился и осторожно приложил руку к двери.
— Отойдите. Все.
Пожав плечами, удаляюсь на приличное расстояние, чувствуя, как горелая земля забирается в прохудившиеся сапоги и доставляет тем самым массу неудобств.
Кэрт остановился рядом, с интересом наблюдая за действиями василиска.
Дрейк начал говорить.
Каждое его слово падало, как булыжник, отзываясь гулом и грохотом где-то внизу.
— Амето! Раэ! Каеэрт!
За моей спиной грохнуло, и повисла тишина.
Я так поняла, что Дрейк открыл дверь. Обернувшись, я и впрямь увидела открытый проход в замок и лежащую на земле пятиметровую каменную дверь, которая перестала светиться. Василиска нигде не было.