часть двадцать третья
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.

— Зачем тебе язык? Тут человек помирает, а она…
— Во-первых, он не человек, а во-вторых… а, ладно…
Наклоняюсь, набираю в легкие побольше воздуха и, зажав страдальцу нос, резко и мощно выдыхаю рот в рот.
Грудь василиска приподнялась, в остальном эффект — нулевой.
— Давай еще. Должно помочь.
Надавливаю на грудь, спуская воздух, и снова делаю искусственное дыхание.
— Кстати, у него, когда ты вдыхаешь в него воздух, глаза приоткрываются и слегка выпучиваются. Так что не увлекайся.
Молча продолжаю, ненавидя эту пещеру, василиска и одного вредного летучего мыша заодно.

Через минуту при очередной попытке реанимации графа холодная рука схватила меня за горло и медленно отодвинула назад.
— Он открыл глаза.
Просветил меня мышь шепотом.
— Уже понял.
Также шепотом ответила я.
Граф закашлялся, давясь и отплевываясь той водой, которой успел наглотаться, повернулся на бок.
— Сколько пальцев видишь?
Суетился пушистик.
— Ты вообще меня видишь? Он ослеп!
В панике завопил Пых.
— Пых. Тут темно. Успокойся. Ты как?
Василиск сел и сжал мою руку.
— Выведи меня отсюда, прошу… Покажи выход.

Странный у него был голос.
Обычно он говорил равнодушно или с легкой издевкой.
А тут… неужто страх промелькнул?
Нет.
Вряд ли. Только не у него.
Василиски никогда и ничего не боялись.
Им в принципе нечего бояться.
А вот остальным — очень даже есть чего бояться.
Встаю и, подождав, пока он поднимется на ноги, беру его за руку и веду за собой.
— А знаешь, челюсть-то у него все еще отвисшая.
Задумчиво говорит за спиной мышь.
Хмурюсь.
— Ну и что?
— А то, что говорит он очень даже внятно. Тебя это не удивляет?

Останавливаюсь.
Холодная рука все еще сжимает мне локоть.
— Дрейк…
— Что?
— Скажи, как меня зовут.
— Зачем?
— Просто скажи.
Медленно поднимаю одну руку и сжимаю ею рукоять меча.
— Мне плохо. Выведи меня…
Развернувшись, одним ударом сношу голову с тела.
Но голос… не прервался ни на секунду, а рука все так же продолжала сжимать мой локоть.
— Выведи меня отсюда. Сейчас же.

По спине поползли мурашки.
Свист лезвия меча — и рука повисла, но… так и не расцепив пальцы на моем локте.
С трудом ее отдираю и отшвыриваю в сторону.
Что я целовала-то?
В смысле… в кого я дышала.

— Ой, мамочки, без головы и руки, но он все еще стоит…
Мышь в шоке таращит глаза.
— Много еще таких… здесь? И где василиск?
В ужасе оглядываюсь я, тоже пребывая в шоке.
— А я откуда я знаю? Я ведь вижу в темноте ушами, а не глазами. А потому… только шевелящиеся объекты, остальное для меня — камень.
Он немного шевелился, вот я и решил… А-а-а-а-а! Он идет на тебя!

Протыкаю тело насквозь и резко вытаскиваю меч, отпрыгивая назад.
— Почему ты не хочешь слушать? Почему не выводишь отсюда? Я хочу уйти.
— Ой, еще пятеро разом встали. Идут к тебе со всех сторон.
— Они такие же, как этот?
— Не. Эти подвижнее и принюхиваются постоянно.
— Так. Показывай дорогу отсюда. Черт с ним, с васили…
На плечо легла тяжелая рука, сдавив его.
С визгом разворачиваюсь и рубаю так, что заболело запястье.
Но руку перехватили, развернув ее против часовой стрелки, и вывернули за спину, едва не сломав при этом.
Шиплю, едва сдерживаясь, чтоб не завыть от боли.

— С ума сошла?
Поинтересовались до боли знакомым голосом.
— Дрейк!
Всполошился мышь и, судя по звукам, перелетел к нему на плечо.
— Они рядом! Пошли отсюда!
— Руку отпусти.
Сжимаю зубы, чтоб не завопить.
— Пожалуйста.
Руку отпустили.
С хрустом вправляю ее, тихо застонав и смаргивая слезы.
— Козел!
Выдыхаю с ненавистью и с трудом бреду в темноте, ориентируясь на звук шагов впередиидущего Дрейка.
— Эй! Меня-то подождите.

Темно, больно, и кто-то двигается к нам с непонятными целями.
Если это хозяева замка — зачем прячутся в подвале?
А если нет — кто это такие вообще и чего наверху не живут?
Может, как мы — забрались случайно и ищут аптечку?
Нет, это бред.
На такое способен только наш василиск.
— Кэт! Не отставай! Они прямо за тобой.

Я уже и сама чувствую, что кто-то дышит в спину, причмокивая и хлюпая при каждом вдохе и выдохе.
Отвратительные звуки, вонь…
Постойте, но у меня ведь есть огниво.
— Дрейк, факел все еще у тебя?
— Тебе зачем?
— Дай.
— Я тебя не вижу.
— Просто кинь на пол. Я подберу.
Тихий стук и удары дерева о камень.
Я успела подхватить его до того, как он перестал катиться.
Теперь огниво…
Н-да, на ходу зажечь эту деревяшку не так-то просто.

Споткнувшись об очередную неровность, падаю, грохнувшись всем телом о ступени.
Мы дошли?
Это выход?
Ура.
— Кэт! Они прямо за тобой!
Выругавшись, я положила факел перед собой и с пятого раза высекла-таки искру, которая подожгла старую тряпку.
Как ни странно, но та занялась сразу.
Взметнулся огонь, и, резко вставая, я развернулась и ткнула факелом в черную непроглядную тьму, старясь унять дрожь и хоть немного прийти в себя.

То, что мы увидели, нас не успокоило.
Напротив.
Такого я не видела даже в своих самых страшных кошмарах…

Пять уродливых лиц.
Провалы глаз, в которых спрятаны черные угольки, уставившиеся прямо на меня.
Лица покрыты очень толстым полупрозрачным слоем слизи.
Она стекает с редких волосенок, прилипших к голове, с их носов, огибает круглый, вечно открытый рот, и капает вниз.
Ощущение, словно течет не слизь, а сами их лица стекают, обнажая то, что гниет и кишит белыми червями под ними.
И ужасный рот в пол-лица — ощеренный и весь заполненный острыми клыками, — он способен присасываться наподобие пиявки.

И все это ты осознаешь в один-единственный миг, слыша визг этих созданий, режущий по нервам, и сама едва не начинаешь вопить от ужаса.
Это было даже не страшно, это был — кошмар во плоти… или без оной.

— Бежим!
Пых поперхнулся криком, подлетая ко мне и дергая за волосы.
— Кэт, не тормози. Бежим!
Граф уже смылся.
Киваю и начинаю медленно отступать вверх по лестнице.
— Кэт… ты, главное, не спеши. И смотри им в глаза. Бешеных зверей это успокаивает.
— Они идут следом.
Тихо, стараясь даже не шевелить губами.
— Они хотят есть, видно же… Давай вызовем твоего духа-хранителя…

Стискиваю зубы.
Я не могу отвести взгляд, не могу резко пошевелиться, тем более успеть плюнуть на браслет и потереть его.
Я просто медленно задом пячусь наверх, молясь про себя всем богам разом, чтобы василиск оставил дверь открытой.
— Я понял. Ничего не говори. Я сам.
— Не смей.
Очень тихо и убедительно.
— Почему?
Удивленно, царапая плечо коготками.
— Если факел качнется, могут броситься.
— А может, это просто мертвяки. Они медлительны.
— Не смей.
— Понял, понял. Осталось… двести двадцать две ступени. Я в тебя верю.

— 123, 122, 121, 120, 119…
У меня затекла спина, онемели ноги, и хочется все бросить и рвануть наверх галопом.
Эти — все еще шли следом, их рты открывались и закрывались.
Они мычали и тянули ко мне свои руки, истекая слизью, но не трогали, не пытались отвести факел в сторону или затушить его.
Хотя с таким количеством… выделений — затушить этот огонь было для них плевым делом.
— 110, 109, 108…

А что, если дверь закрыта?
Подойду, упрусь в нее спиной и дальше буду молча стоять, дожидаясь, когда прогорит факел и темнота снова накроет подвал.
Мыша, что ли, послать узнать.
Но я так боюсь оставаться одна и… ужасно рада, что он все еще здесь, со мной — сидит на плече и считает ступени.
А мог бы улететь вслед за василиском…
— 95, 94, 93…
Дойти бы.
Ну вот и последняя ступень.
Нащупываю ногой порожек и переступаю через него.
Краем глаза улавливаю движение слева.
Но я уже снаружи.
Отпрыгиваю, делая кувырок в воздухе.

Визг, который раздался за моей спиной, был такой силы, что стекло веером посыпалось, разлетаясь в стороны на мелкие, больно жалящие осколки. Ошарашенно оглядываюсь и вижу невероятное: василиск (!) стоит напротив нежити и пытается парализовать ее взглядом.
Лицо каменное, глаза пылают, едва ли не фосфоресцируя, а тем хоть бы хны — прут на него, визжа от голода и протягивая корявые склизкие руки.
Василиск дрогнул первым и сделал шаг назад. Убираю волосы от лица и слежу за тем, как охранник с парными короткими клинками прыгнул на одну из тварей.
Миг… словно тень промелькнула — картинка чуть смазалась, а в следующую секунду раздался хруст, и тварь рухнула на пол.
Остальные твари обернулись и шустро рванули к жертве, и, судя по хлюпающим звукам, присосались к ее телу.
Я стиснула зубы и отвернулась.
Надо уходить…

— Кэт, они чего… едят, что ли?
Тихо пискнули с плеча, до боли сжав плечо лапками.
Снимаю Пыха с плеча и сую за пазуху. Нечего ребенку такое видеть.
Пых только задрожал сильнее.
Он терпеть не мог смерть и боль.

Оборачиваюсь к окну и вижу, как василиск перемахивает через подоконник и несется к воротам замка.
Твари продолжают чавкать.
И у меня… тоже мало времени.
А потому бегу следом, прижимая мыша к груди и старясь не повредить ему крылышки.
Кстати, бегу я быстрее графа.
А потому, догнав его, я успела показать ему средний палец и посоветовала сдохнуть, после чего гордо унеслась вперед.12

Лес. Спасительный лес.
Скорее под защитную тень деревьев, скрыться от упырей непросто, но шансов уцелеть на открытом пространстве долины практически нет.
Бегу перебежками, присматривая себе дерево повыше.

— К болоту?
Уточнил мышь.
— Нет. Они же вроде как могут летать. Или я снова что-то путаю?
— Если ты об упырях, то да. Если это, конечно, упыри. Вообще-то в нашем мире они другие какие-то. Ладно, неважно.
Ты это… главное — беги быстрее, авось пока они василиском завтракать будут.
О, а вот и он. Как бежит-то, как бежит!
Взмок, глаза вытаращены, руками машет.
Знаешь, мне кажется, что он впервые напуган.

— Что так?
Останавливаюсь и пытаюсь сориентироваться, вспоминая расположение сторон света.
Мышь, выглядывая у меня из-под мышки, задумчиво пошевелил ушами.
— А его взгляд впервые вообще никак не сработал. Он-то думал, что неуязвим и суперкрут. Ну если не считать Кэрта и тебя, конечно.
А тут… какие-то низшие твари…
— Вот ты где…

Оборачиваюсь и смотрю в черные гнилые глазки нежити, сидящей на ближайшей ветке разлапистого дерева.
Как она успела сюда добежать, да еще и забраться на ветку… даже не знаю.
— Ты… Не беги. Помоги мне.
Голос монотонный, неживой, он возникает в голове сам по себе.
Телепатия?
Но эти твари не тянут на существ высшего порядка.
Мышь повернулся, увидел нашего «гостя» и тихо ойкнул.
— Уходи. Убью.
Вынимаю мечи, просто мечтая, чтобы меня поняли.
— Хочу есть.
Упрямо.
— Я тоже. Но меня есть нельзя. Вон его можно. Тычу пальцем в сторону стоящего неподалеку и наблюдающего за нами василиска.
Тварь даже не повернула голову, чтобы посмотреть.
— Почему? Я хочу съесть тебя. А его уже поймали. Трое.

Оглядываюсь.
И впрямь, если приглядеться, еще три серые твари сидят на ветках деревьев, окружив стоящего на земле графа.
Он пока заметил только одну из них и пытается гипнотизировать ее взглядом.
Тварь не поддается и радостно причмокивает, изучая вспотевшее «меню».
Смотрю в упор на «моего» упыря и пытаюсь донести в ответ всего одну мысль:
— Я ядовитая.

Он замирает и напряженно принюхивается, цепляясь за ствол корявыми пальцами.
— В тебе кровь ведьмы?
Тихо, задумчиво.
— Да.
Тварь фыркнула, покосилась на графа и, разочарованно вздохнув, спрыгнула вниз.
Я застыла, стараясь даже не дышать.
Пых — тоже молча — следил за ней, прячась за полой куртки.
Упырь же медленно прошел мимо, направляясь к василиску.
— Надо же… поверил.
Пискнули с плеча.
— Тихо.
— Молчу-молчу.

Когда василиск понял, что к нему направляется еще один упырь… радости его не было предела. Он бросил на меня уничтожающий взгляд, который, к слову, не сработал.
И вытащил из сумы длинный изогнутый клинок.

— Пошли отсюда, а?
Предложил мышь.
— Кстати, я слышал, что со смертью наложившего проклятие — оно исчезает. У тебя отличный шанс остаться в живых. Ну, а если граф каким-то чудом выживет — потом сам нас догонит.
— Я хочу убедиться.
— В его трагической гибели?
— Да.
— Садистка.
Сказал мышь и устроился поудобнее на моих руках.
*** ***

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
Помню, однажды я сломала палец.
Пых тогда полез грабить дом в одиночку, решив доказать мне, что он уже сильно взрослый.
Я едва сумела его найти, когда полезла за ним в ту комнату, — он оказался зажатым в угол огромным и довольно злобным псом.
Мышь был весь в крови и сильно дрожал. Я его вытащила.
Сумев отбиться от пса и выпрыгнуть из окна.
Вот палец и треснул в двух местах и некрасиво выгнулся.

Дома, вымыв и перебинтовав мыша, легла спать, не думая о ране.
И не такое бывало, утешала я себя, радуясь теплу мышонка, сопящего у самого уха.
Наутро дотронуться до пальца было невозможно. С трудом забинтовав его, пошла на дело.

Лекари в нашем городе большая редкость, и вовсе не потому, что в них не нуждаются, просто город — не самый тихий и не самый милый.
Угробил родственника — труп.
Друга — труп.
Жену — труп.
Воскресил врага — страшные пытки и смерть.
Так что лекари у нас не задерживались или же превращались в таких монстров, к которым пошел бы разве что ненормальный, при этом драли они за свои услуги огромные деньжищи.

Вечером, вернувшись домой мокрая и грязная, я застала голодного мышонка на столе.
Купить поесть я банально забыла, в итоге пришлось идти за едой.
И когда трактирщик сунул мне в руки тяжелую корзинку с едой, при этом случайно задев палец, из глаз хлынули слезы, захотелось завыть. Гангрена… черная смерть.
Может, зря я не сделала, как сказал лекарь… а может, и не зря.
Ведь первое, что он сказал, увидев мою руку:
— Что ж… все довольно просто, дорогуша. Отрежем палец, дабы остановить заражение.
И выпустил мне в лицо клубок вонючего дыма, обнажив в улыбке черные пеньки зубов.

Домой я вернулась только под утро, с распухшим пальцем, температурой и кровью на щеке.
Эскулап выжил, но лечить теперь будет исключительно себя.
В комнате я упала, не сумев добраться до постели. Пых бегал вокруг меня, попискивая и не зная, что делать.
Он тогда с трудом говорил…
Человеческий язык казался ему чуждым, и вместо того чтобы запоминать новые слова — он пытался научить меня собственной речи…

К чему я все это вспомнила?
Да так…
Просто каждый раз, когда мой безумный бег по жизни останавливает стена, за которой лишь смерть… я перестаю улыбаться и вспоминаю, как подыхала тогда на полу в убогой комнатушке, а маленький мышонок безутешно плакал и бегал с мокрой тряпкой к ведру и обратно.
Потом клал ее на лоб, потом на палец, стараясь сбить жар, и не знал, что еще можно сделать.

Через три дня жар спал, и я смогла открыть глаза. Палец — вскрытый и промытый — был кое-как забинтован.
Оказалось, что в нем просто скапливался гной, но до гангрены дело пока не дошло.
Плюс я простудилась под дождем, отчего подскочила температура, и я металась в беспамятстве и бреду.

Пых лежал у меня на шее и тихо сопел.
Худой, дрожащий и грязный, он не проснулся даже тогда, когда я перенесла его на постель.
Позже узнала, что это именно он вскрыл нарыв на пальце, выпустив желтый вонючий гной и обработал рану травкой, обладающей антисептическим эффектом.

Он проснулся только ближе к вечеру…
Укрытый одеялом и страшно довольный, он смотрел на меня во все глаза и громко пищал, стоило мне выйти из его поля зрения.
Я напоила его бульоном, дала припрятанный на черный день кусочек сахара и клятвенно пообещала, что больше никогда пугать так не буду.

Только после этого он успокоился и сказал свое первое предложение на человеческом языке:
— «Я запомню».
С серьезной миной и довольно-испуганным выражением черных пуговок-глаз.