часть двадцатая
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.
продолжение

Кое-как заползаю обратно на островок.
— Кэрт!
— Ты моя.
Спокойно, тем же тоном, что говорил со мной всего несколько минут назад.
Ни злобы, ни гнева.
Ровно, мягко, тихо.

— Ты что, не понимаешь, если граф умрет — мне тут же голову оторвет! Отпусти его!
— Ты меня поцелуешь?
С любопытством.
— Обалдел?!
— Соглашайся.
Пискнул мышь.
— Он же не в себе.
— Я согласна!
Пальцы разжались, и граф рухнул на землю, кашляя и сжимая горло здоровой рукой.

Кэрт рывком вынул из его плеча меч.
Василиск застонал сквозь сжатые зубы, но не заорал — гордость не позволила.
— Целуй.
Кэрт повернулся ко мне и обаятельно улыбнулся, обнажая белоснежные парные клыки.
Тяжело дышу, молча его разглядывая.
Да что у него на уме?
Дался ему этот поцелуй.
Видно же, что я ему по барабану.
Ладно.
Раз обещала — надо выполнять.

Подхожу, склоняю голову чуть набок и прислоняюсь губами к его губам.
— Все?
— Нет.
Хмуро.
Его уши зашевелились сильнее, как и каждый раз, когда он о чем-то серьезно размышлял.
— Что опять не так?
— Его ты целовала по-другому.
Указывая на графа.
— Скажи, зачем тебе все это? Зачем тебе этот поцелуй?
— Ну ты же просила.
Он улыбнулся и, обняв меня за талию, крепко прижал, не давая отстраниться.

Фыркаю, но острые зубы кусают нижнюю губу, а когда пытаюсь высказать все, что думаю, его язык шустро проникает внутрь, углубляя поцелуй.
Еще через какую-то долю секунды я уже обо всем забыла.
Руки сами по себе легли на его плечи, скользнули за шею, прижимая ближе.
Меня он отпустил только через минуту.
Усадил на землю и отошел к костру, у которого граф накладывал себе на рану мазь, стоившую целое состояние, но способную воскрешать практически мертвых.
Всего пара дней — и на месте жуткой раны останется лишь неровный шрам.

Мотаю головой и закрываю глаза.
— Итак.
Мышь вылез из капюшона и, перелетев ко мне на колени, заглянул в глаза.
Теперь ты поняла, что такое целовать дэймоса.
— А?
Не удержавшись, он упал на землю и, недовольно пискнув, тут же вернулся обратно ко мне на колени.
— Бэ! Больше так никогда не делай. Те, кто приходит снизу…
Поверь, твой прекрасный граф и рядом не стоял. Суккубы — и те могут только мечтать о такой власти над душами.
— Я… не понимаю, ты сейчас о чем говоришь?
— О том. Он чуть твою душу не высосал!
Хорошо, что я в капюшоне сидел, и его магия не сработала.

Медленно прихожу в себя, разглядывая унылый черно-белый мир вокруг и чувствуя себя так, словно отхожу от дозы «синей смерти».
Все плохо, дышать тяжело, руки дрожат, в голове — бардак, и так тошно, словно мне теперь всю жизнь придется прожить в туалете, к примеру. Пауком.
— Какая жуткая перспектива.
— Ты о чем?
— Да нет, ни о чем. Но ты прав, Пых. Целоваться с Кэртом — себе дороже.
— Я всегда прав.
Фыркнул мышь и потребовал, чтобы его наконец накормили.

Киваю и смотрю на постепенно рассеивающийся туман.
Скоро полдень.
Пора выходить.
Прыгать по кочкам в такой туман было самоубийством.
Но теперь вполне можно рискнуть.
Тем более что охрана очнулась и теперь тоже сушит вещи у костра.

В тот день мы так никуда и не пошли.
Василиску надо было оклематься от полученной раны.
Кэрта я предложила отпустить до худших времен обратно в его жаркое царство.
Тот пожал плечами и согласно кивнул.
На болоте ему и впрямь было неуютно — холодно, мокро, скучно.
Засыпаю, прижавшись к спине василиска и слушая стук его сердца.
Он сказал, что завтра выдвинемся сразу после завтрака.

Ночь медленно опустилась на болото.
Тихо квакали лягушки.
Печально перекрикивались кикиморы, снова оставшиеся голодными, но так и не решившиеся выйти на сушу и забрать добычу силой, да где-то пела одинокая птица.
А может, и не птица — кто ее знает.
Тихо…
Звезды рассыпались вокруг трех скрещенных лун и старательно освещают им путь, выстилая серебристую дорожку по небосклону.
А где-то далеко, так далеко, что не услышать и не увидеть, стоит огромный темный замок, в который наша компания и держит путь.

Мышь завозился и, широко зевнув, сел.
Спать ему совсем не хотелось.
— Кэт.
Позвал он тихо.
— Кэт!
Чуть громче.
— Ты спишь?
И снова молчание.
— Значит, спит. Жаль. Скучно.

Какое-то время мышь сидел, задумчиво глядя на отблески затухающего костра, потом встрепенулся и забрался под край мягкого пушистого пледа в поисках руки девушки.
— Хм… да где же он?
Рукав аккуратно отогнули вверх.
Пыхтя, мышь поднял его чуть выше и еще выше, пока на запястье не блеснул металл.
Пушистик довольно пискнул, возбужденно задвигав ушами и изучая краешек браслета.
— Так… теперь надо плюнуть.
Набрав побольше слюны, мышонок смачно плюнул на браслет и поцарапал мокрое место коготком, после чего, затаив дыхание, принялся ждать.

— Ты звала?
Пых вздрогнул и повернулся к чернокожему дэймосу, сидевшему у костра.
Рубиновые глаза смотрели на спящую девушку, уши были прижаты к голове.
Сколько он так уже сидел?
Минуту?
Две?
Все пять?

— Это я тебя вызвал.
Пых перелетел на бедро Кэт и неуверенно помахал лапкой.
— Ты?
Взгляд горящих внутренним пламенем глаз сместился на летучего мыша.
Пых почувствовал себя увереннее и даже выпрямился, переступая с лапки на лапку и двигая ушами.
— Зачем?
— Ночь же. Мне скучно. Поговорить хочу.
Подумав, мышь перелетел ближе костру, с удобством усевшись на небольшом камушке, еще недавно выполнявшем роль стола для небольшой компании.

— Если хочешь, давай поговорим.
Сказал Кэрт и улегся на землю, заводя руку за голову и глядя в небо.
— Итак, первый вопрос. Зачем ты поцеловал Кэт?
— Мне было любопытно.
— Что именно?
— Как она отреагирует.
— И?
— Что и?
— И тебе понравилось?
— Да. Она вкусная.
— Не понял.
— Я заберу ее с собой в нижний мир и буду тысячелетиями поглощать ее душу.
— Вот теперь понял…
И тебе не стыдно? Она же решила тебя освободить!
— И что с того?
— А то… ты должен быть благодарен.
— Это она так решила. Я не просил и ничего не обещал взамен. Моя очередь задавать вопросы.

— Ну ты и… Ладно, задавай.
Недовольно проговорил Пых.
— Почему ты с ней?
— А? Не понял.
— Вы постоянно вместе. Почему? Какой между вами заключен контракт? В чем твоя выгода?
— Ну… я могу снимать все виды чар, а главное — мы друзья.
— Кто?
— Друзья.
— Что такое — друг?
— Это тот, кому ты доверяешь. Ты какой-то странный. Элементарных вещей не знаешь.
— Что значит, доверяешь?

Мышь покосился на Кэрта.
Тот смотрел в упор, и на его лице не было и тени улыбки.
Спокоен, сосредоточен, только в глубине глаз поблескивает любопытство.
— Это значит, что она может рассказать мне о себе все. Ну и я о себе.
— Я тоже могу рассказать все.
— Хм… хорошо, а если так? Я могу рассказать ей даже то, что может мне сильно навредить, потому что верю, что она меня не выдаст и поможет, если мне будет нужна ее помощь.
— Это глупо.
— Что именно?
— Рассказывать все. Рано или поздно тебя предадут.
— Поэтому я доверяю не всем, а только ей. А она — только мне.

— А мне?
Шевельнув ухом.
— Тебе-то за что?
— Я могу помочь.
— Ну и что? Ты и навредить можешь. Так что не доверяет она тебе, уж поверь.
Да и я тоже.
— Значит, вы вместе потому, что хотите иметь рядом кого-то в будущем — того, кто поможет, если помощь будет нужна.
— Ты безнадежен.

Кэрт шевельнул ушами и требовательно посмотрел на мыша.
— Ладно, попробуем иначе. Вот какая твоя любимая еда?
— Души.
— Хм… ладно.
Вот представь: попалась тебе очень вкусная, сладкая душа, но бесполезная.
— Так не бывает. Чем душа вкуснее, тем полезней.
— А кроме душ, ты ничего есть не любишь?
— Когда-то любил… варенье из яблок.
— Вот! Представь. У тебя есть выбор — съесть варенье или наесться… лука.
— Я не люблю лук.
— Его никто не любит. Так что ты выберешь?
— Варенье.
— А почему?
— Оно мне нравится.

— Вот!
И Кэт мне нравится.
А ей нравлюсь я.
Короче, друг — это человек, который согревает твою душу.
Без него холодно и плохо, а с ним — тепло и комфортно.
— Какие вы странные.
— Особенно я.

— Душам бывает холодно… 12
Кэрт задумался и на какое-то время словно выпал из реальности.
— Эй. Ты там что, спишь, что ли? волновался Пых.
— Нет.
— Это хорошо. А то мне одному скучно.
— Я понял, что такое дружба. Я ведь пробовал «замерзшие» души.
— Какие?
— Одинокие.
Они были невкусные, и от них сводило горло от холода. Чаще всего при жизни они имели много того, что вы называете деньгами и властью.
— А какие были вкусные?
— Вкуснее всех дети…
Мечтательно.
— Но их есть нельзя.
Дети и животные уходят к серафимам, можно лишь попытаться урвать кусочек их сладкой души.
— Знаешь, ты меня прямо-таки успокоил.

— Душа Кэт — сладкая и чистая, как горный хрусталь.
— Какая?!
— Сладкая.
— И что это значит?
— Даже самые вкусные души… были нежными, но пресными. А душа Кэт, как варенье.
Кэрт даже облизнулся и причмокнул.
— Но… э-э-э… живых есть нельзя!
— Она моя хозяйка. Как только Кэт меня отпустит, она станет моей.
Сказал Кэрт, равнодушно глядя на мыша.

— А изменить это как-то можно?
— Можно. Если только я сам после расторжения контракта решу оставить ее.
— Э-э-э… у тебя такой вид, словно ты и сам в это не веришь.
— А зачем? Она вкусная.
— Хм. Тогда… подумай, какой она будет, если станет тебе доверять.
— Будет другом?
— Именно! Если она станет твоим другом — ее душа станет в пять раз вкуснее, гарантирую.
— Почему?
— А ты сам подумай.
Когда ты только здесь появился, разве она пахла вареньем?
— Откуда ты знаешь про запах?
— Догадался.

— Нет. Она пахла человеком. Обычным.
— А теперь нет? Почему?
— Доверие?
— Ты умнеешь на глазах.
Так что, давай, вотрись в доверие, завоюй ее — и потом будет настоящее пиршество!
— Зачем ты все это мне говоришь? Ты же ее друг.

— Ну чем дольше ты оттягиваешь момент ее поедания, тем дольше я смогу быть рядом с ней.
— Ты умен. Я в тебе не ошибся.
С усмешкой.
— Это так заметно?
Поинтересовался Пых.
— Да.
— Жаль. Других я как-то умудрялся дурить. Василиск, к примеру, до сих пор уверен, что я — тупое существо с отверстием для пищи в голове.
— Он и сам не очень умен.
— Согласен… А как ты стал таким?
— Каким?
— Ну… попался в сети контракта.
— Длинная история. Да и моя очередь задавать вопросы.

— Да? Ну давай. Только помни! Я могу и не ответить. Все-таки уже поздно и…
Ты не мог бы подбросить дров в костер? А то погаснет.
Кэрт молча сел и бросил в костер немного веток. Мышь довольно сощурился в ответ на взметнувшееся пламя и укутался плотнее в крылья.
— Спасибо. Так гораздо лучше.
Кэрт промолчал, просто лег на землю и закрыл глаза.

— Ну же…
Сказал Пых.
— Что?
— Ты будешь спрашивать или нет?
— Спать не хочешь?
— Расхотелось. Тепло стало. Так как, еще есть вопросы? А то у меня один есть, но лезть вне очереди я не буду… если не разрешишь, конечно. Ну так как, я могу теперь задать свой вопрос?
— Задавай.
— Почему ты выглядишь так, словно тебя кто-то когда-то сильно обидел?

Впервые на лице дэймоса проступили эмоции. В основном — удивление.
Он повернул голову к мышу и внимательно на него посмотрел.
— С чего ты это взял?
— Ты отчужденный, холодный, недоверчивый… как потерявшийся щенок, выросший в волка и решивший, что никто его, беднягу, не любит.
— Щенком меня еще никто не называл.
— Я уникален, поверь.
Кэрт хмыкнул и потянулся.

— Я не потерялся. Просто я одиночка.
Ты, верно, еще не встречал таких, как я.
Мне комфортно быть одному.
Привязанности мешают делать то, что хочется. А я всегда делаю только то, что мне хочется.
И если бы не контракт — был бы далеко отсюда.

— Н-да. Запущенный случай.
А если бы этот кто-то не мешал?
Ну… просто был всегда рядом с тобой, всегда со всем согласный, умеющий вовремя заткнуться, и вообще — весь из себя идеальный, к тому же очень к тебе привязанный…
Как считаешь, было бы веселее?
— Не знаю. Возможно. Потому ты мне и интересен.
— Я? Я не вкусный!!!
— Но любопытный.
Возможно, понаблюдав, я пойму, что в тебе такого. Может, тоже заведу себе кого-нибудь вроде тебя… если захочу.
— Угу. Ну это уже прогресс.
Все, я — спать. А то скоро рассветет, а я… — Мышонок зевнул, причмокнул, укрылся крылышками с головой и устроился спать.

Рядом с островом раздался тихий плеск.
Дэймос повернул голову и посмотрел на кикимору, решившуюся выползти из топи и попытать счастья, пока все спят.
Она была голодная, по-настоящему голодная, но, увидев два алых глаза, — тотчас замерла и, оскалив зубы, тихо зашипела от страха.
— Пошла прочь.
Голос мужчины изменился.
Стал ниже, добавились стальные нотки и что-то еще, от чего мороз шел по коже.

Кикимора долго думать не стала.
Поесть можно и ил со дна.
Не очень питательно, зато живой останешься.
А потому, тихо взвизгнув, осторожно попятилась и нырнула обратно в топь, до последнего не спуская глаз с того, кого узнала с первого взгляда — хозяина нежити.
Случайно или намеренно впервые за долгое время объявившегося в этом мире.
Кэрт вздохнул и закрыл глаза.
В принципе Кэт его отпустила.
Можно было возвращаться, а не сидеть среди промозглого холода, чувствуя, как липкий туман забирается скользкими щупальцами под одежду, обжигая холодом непривычную к низким температурам кожу.
В принципе…
Алые глаза открылись, и фигура Кэрта растаяла.
А примятая его телом трава постепенно выпрямилась, стирая следы пребывания дэймоса на острове.

Прыжок — кочка. Прыжок — кочка. Прыжок.
Уныло смотрю по сторонам, перепрыгивая с кочки на кочку вслед за графом.
Охранники уже скрылись из виду, лишь изредка мелькая на периферии.
Один из них разведывает путь вперед, второй — изучает местность.
— Тебе не скучно?
Мышь висел на моем плече, соскальзывая при каждом прыжке и не очень этим довольный.
— Скучно.
— Мне тоже.
Прыг. Прыг.
— И сколько так еще идти?
— Не знаю. Мне уже кажется, что весь этот мир — сплошное болото.
— Хочешь, я полечу вперед и попробую узнать, сколько нам еще плюхать? Может, лес неподалеку.
— Лети.

Мышь полез ко мне на макушку, больно дергая за волосы и постоянно с них падая.
Не выдержав, я взяла его в руки и с силой подбросила вверх.
Пискнув от неожиданности, Пых все-таки успел раскрыть крылья и даже пару раз ими взмахнуть. После чего с трудом поднялся повыше и, обозрев оттуда округу, куда-то улетел.

Стою, смотрю, хочется пить.
Болотной жижи особо не попьешь.
Неизвестно, сколько после этого нести будет.
А вода из бурдюка надоела. Побывав в суме, она приобрела незабываемый привкус вечности.
Я его, по крайней мере, так назвала.
Этим привкусом также обладает плесневелый хлеб, ну и все то, что вы случайно забыли на кухне перед тем, как покинули дом дней на… дцать.
Короче, отравиться — не отравишься, но неприятно. Хочется свежей воды.

— Устала?
Поворачиваю голову к василиску.
— Не особо.
— Тогда чего стоишь?
— Нам еще долго?
— Нет. Еще два дня пути, потом будет суша.
— Какое прекрасное слово.