часть двадцать четвертая
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
продолжение

И вот сейчас я стою и смотрю на графа, а справа и слева из кустов медленно выходят еще три упыря, пытаясь взять меня в кольцо.
— Улетай…
Тихо, стараясь не спровоцировать нежить раньше времени.
— Ты это мне?
Уточнили с плеча.
— Да.

Как и тогда, когда я металась в бреду и была уверена в том, что умираю, безумно хочется жить. Странно… еще мгновение назад воспринимала вдох и выдох как нечто разумеющееся, и вот уже через секунду — просто хочешь продолжать дышать, даже если это будет очень больно.

— Я тебя не брошу.
Тихо сказал Пых.
И ведь не бросит.
Я Пыха знаю. Маленький, но верный.
Он не улетит, даже если возьму и зашвырну его в густую крону деревьев.
А жаль — ему без меня жить здесь будет очень трудно, впрочем, как и мне без него.
А может, и просто невыносимо.
— Тогда держись.

Глаза еще успевают заметить изменение скорости нападающих.
Только что медлительные и обманчиво неопасные, они ускорились в три раза всего за секунду и, оттолкнувшись от стволов и пней, бросились на меня, скаля зубы и сходя с ума в предвкушении утоления терзающего их голода.
Я успела разделаться с двумя.
Неплохо, даже очень неплохо.
Третий упырь смог-таки достать меня: он царапнул когтями мою спину, оставив на ней четыре глубокие рваные борозды.

Тело не успело затормозить или изменить траекторию — врезаюсь в ствол, чувствуя, как с хрустом вышло из сустава плечо.
Треск древесины, листья, падающие сверху, и мое тело, рухнувшее на длинные извилистые корни, выступающие из земли.
Пытаюсь встать, но удается только сесть, прислонившись спиной к стволу и застонав от ощущения чего-то острого и режущего, застрявшего в спине.
Поднимаю голову и вижу, что кровосос все еще стоит напротив, наблюдая, оценивая, выжидая. Чего?

Чего он ждет?
Я беспомощная.
Кажется, какой-то нерв зажало.
Пошевелиться могу только с большим трудом. Поворачиваю голову и вижу маленькую темную тушку, валяющуюся в траве.
Дышит… просто без сознания.
Если повезет — упырь его не заметит.
Надо встать.
Упираюсь рукой в корень, подгребая под себя ноги. Ну же. Я смогу.

Стоит.
Все еще стоит и наблюдает.
Словно забавляется, зараза, словно очень хочет увидеть, как я буду бороться за свою жизнь.
Что ж.
Ты хочешь увидеть, как я буду умирать? Напрасно, я не доставлю тебе такой радости.

Он кинулся так быстро, что я увидела лишь смазанную тень.
Но все-таки успела выставить перед собой серебряный кинжал, упертый у василиска.
И тварь оказалась буквально нанизанной на него, как на шампур.
Сума все еще болталась у бедра.
Смотрю в провалы глаз, чувствую мерзкий запах исходящей от него вони, от которого хочется блевать.
Широко, чуть подрагивающими губами улыбаюсь, едва сдерживая крик, рвущийся из горла.
Крик победы.
Тварь уже дымится, цепляясь за лезвие, тихо скулит от боли и пытается освободиться, но я делаю шаг вперед, наваливаясь на кинжал всем телом и загоняя его все глубже и глубже.
Глаза тут же залепила слизь.
Щиплет, жжет.

Отшатнувшись, ударилась спиной о ствол и прикрыла глаза, перед которыми вспыхнули сразу все факелы мира разом.
Это было больно.
И уже сползая вниз и теряя сознание, я заметила еще трех тварей, выходящих из-за деревьев.
Да сколько же их?
А впрочем, неважно.
Лишь бы мыша… не за-ме-ти…

Упыри подошли ближе, посмотрели на догорающего собрата и лежащую на корнях древнего могучего дерева девушку.
Вся в крови, она сжимала скрюченными пальцами серебряный кинжал.
Неподалеку валялся мышонок.
Больше никого.
И тишина — ни пения птиц, ни крика зверей… Когда упыри выходят на охоту — всякая тварь спешит спрятаться в нору, дупло, гнездо, лишь бы не попасться на глаза голодной нечисти.
Один из монстров выпустил когти и подошел к девчонке.
Остальные наблюдали, принюхиваясь к запаху крови.
Пахло… изумительно.
Людей в этих краях не было уже давно.
Они сожрали всех.

— Отойди от девчонки.
Приказал василиск.
Упырь замер, втянул когти, уже скользнувшие по бледной коже и чуть поцарапавшие ее. Развернувшись, он оскалился, демонстрируя мощные клыки и черный, мелькнувший между ними язык.
— Я сказал — отойди.
Повторили решительно и грозно.
Все трое разом ускорились.
Новый был силен, и его требовалось убить быстро, пока голод не сломал их, превращая в тварей, которые способны лишь жрать, не чуя страха и опасности.

Первому снесло голову.
Второй напоролся на меч и, падая, успел увидеть собственные внутренности, полыхнувшие на зеркальном лезвии синим пламенем.
Третий успел сомкнуть зубы на плече наглеца, но… там их и оставил.
Удар в лоб свалил его навзничь. К лыки при этом он выдернуть не успел.

Василиск подошел к упырю, встал над ним и задумчиво склонил голову набок.
— Не… не уби-ва-ай…
росипел упырь, протягивая руку.
Лезвие поднялось над головой и с силой опустилось вниз, рассекая тварь пополам.
— Я же просил ее не трогать, но меня не послушались.
Голубые глаза закрылись, мужчина вздохнул, чувствуя, как жар синего пламени лижет ноги, и, рывком выдернув меч, пошел обратно к дереву, у которого лежала девушка, а рядом сидел черный мышонок и внимательно за ней наблюдал.
— Жить будет?
— Да.
Уверенно.
— Она вся в крови.

— Кэт и не такое переживала, она сильная — выкарабкается.
Пых вздохнул.
— Ну?
Чего стоим? Кого ждем?
Бери нас на руки и пошли! Нельзя тут оставаться. Проклятое место.
Василиск тяжело вздохнул, но… почему-то послушался.
Легко подхватив на руки тело девушки, он быстрым шагом направился прочь от поляны, залитой черной кровью и осыпанной пеплом.
Пых, сидя на плече графа, долго молчал, но все-таки не выдержал и спросил:

— И все же почему? Ты ведь нас бросил.
— Да.
— И убежал.
С нажимом.
— Да.
— Почему?
— Я вам не нянька.
— Тогда почему спас?
— Какая разница.
Мышь тяжело запыхтел, недовольно глядя на него.
— Не скажешь — укушу.
Выдвинул он последний аргумент. Граф хмыкнул. — Во сне и за нос!
— Да, теперь я понимаю, почему вы неразлучны.
— Да?
Ожидая подвоха и заранее обижаясь.
— И почему же?
— Характеры похожи.

Пых открыл было рот, чтобы резко возразить, но задумался, на время притихнув и погружаясь в собственные немудреные думы.
Василиск тоже молчал, быстро шагая по лесу и без всяких усилий неся свою ношу.
Небо пестрело звездами, ночь разгоралась, все уверенней располагаясь в собственных владениях. И только слабый ветерок нарушал нереальную тишину спящего леса, листва которого едва заметно шелестела над головами.

— Я не знаю…
— Что?
Мышь вздрогнул и недовольно покосился на василиска.
Он, задумавшись слишком крепко, почти успел задремать.
— Я не знаю, почему ее спас.
— Нас.
— Что?
Переводя взгляд синих глаз с лица девушки на серьезную мордочку мыша.
— Нас спас.
Пояснил мышь.
— Вас.
Не стал спорить мужчина.
— Ну… зато я знаю.

— Да?
В голосе графа проскользнуло легкое любопытство.
— Да! Ты — втюрился и сейчас сходишь с ума от счастья, что прыгаешь с ней на руках по лесу.
Василиск резко остановился, отчего мышь, ойкнув, едва не рухнул вниз.
— Втюрился?
Спросили хмурясь.
— Ну лямур-тужур.
Пропыхтел мышь.
— Это когда мозги становятся набекрень, а ненавистная прежде рожа просыпается у тебя под боком и терпит твои поцелуи.
На мыша посмотрели с подозрением.

— Я одинокий волк.
Гордо заявил зверек, усаживаясь обратно на плечо василиска.
— Ну чего замер, идем дальше.
Башня ждать не станет!
Время, так сказать, тикает!
Лицо графа просветлело, и он, подумав, тряхнул головой, после чего перекинул тело девушки через плечо и пошел дальше.
Мышь, улетевший при этом в кусты, громко высказался вслед, а после — еще и в ухо, вернувшись на плечо василиска.

— Ты чего?!
— Я понял, почему ее спас.
Башня!
Не зря же я столько за ней гонялся.
— Н-да. Тяжело с тобой.
— Согласно легенде — только человек, выдержавший взгляд василиска, может беспрепятственно коснуться кольца и снять с него чары, способные убить любое другое смертное существо.
— Круто. Но я лично останусь при своем мнении.
— Как пожелаешь.
Усмехнулся василиск и ускорил шаг.
Кольцо светилось ровным алым светом, указывая путь, до башни оставалось примерно три дня пути, так что…

Нога внезапно подломилась, и василиск рухнул на одно колено, едва не уронив девушку.
Пых, не успевший вовремя сориентироваться, упал в грязную лужу.
Сидя в ней и отряхиваясь, он возмущенно посмотрел на графа.
— Ты что делаешь, гад?!
Василиск осторожно поднялся с земли, выпрямился и попытался сделать пару шагов, и тут подломилась теперь уже левая нога.
— Я не понимаю, что со мной…
— Зато я понимаю, — у этих тварей было что-то ядовитое… дыхание или слизь, не знаю точно. Короче, оно действует, хоть и запоздало.
Кэт вон вообще вырубило, то-то я удивлялся, что она от пары царапин так долго спит.
— Парализует?12

Девушку графу пришлось положить на землю и сесть рядом.
Тело наливалось буквально-таки свинцовой усталостью.
Глаза закрывались сами собой.
— Не боись.
Утешал василиска Пых, строя из себя эскулапа со стажем.
— Жить будешь! А завтра и вовсе все пройдет.
Ты только костер разведи.
— Не могу.13

— Эх. Замерзнете ведь. Хотя здесь вроде бы не холодно. Ты плащи-то из сумы вытащи.

Плащи василиск сумел-таки вытащить, в один с трудом завернулся сам, а другим укрыл девушку, перекатив ее на подстилку, вынутую в последнюю очередь.
И тут же голова его закружилась, перед глазами все поплыло, и накатила темнота.

Глава 19
Если плохо — меня позови.
Я приду и спасу от бед.
Если больно — ко мне иди,
На все вопросы я дам ответ.

Если плачешь — смогу обнять.
Если больно — я отомщу.
Если трудно — смогу понять,
И тебя я не отпущу.

Ты не веришь и рвешься прочь.
Хочешь бросить, забыть и уйти.
Как смогу я тебе помочь?
Где смогу тебя вновь найти?

Ты прости, но запру и свяжу.
Не пугайся, я буду здесь.
Я тебя под землей найду.
Я тебе посвящаю месть.

Пусть сгорят все, кто хочет зла,
Кто обидел тебя, забыв.
Я напомню. А ты — моя.
Только ради тебя я жив.

И пускай не пускаешь ты.
Я не против, у ног твоих сижу.
Просто эти глаза — мои.
Я без них больше не смогу.

Медленно открываю глаза, возвращаясь в мир живых из мира, который по ошибке приняла за потусторонний.
Надо же… я все еще жива, хоть это и противоречит всем законам логики и здравому смыслу заодно.
В голове все еще крутится незамысловатая мелодия.
Высокий грустный паренек поет ее, сидя одиноко в каком-то огромном зале в окружении кольца огня. Не знаю, может, это бред воспаленного сознания, но только видела я его так ясно и четко, что смогла разглядеть каждый волосок на его затылке.
Огонь трещал, перекрытия лопались и осыпались с жутким грохотом.
Странно, но посреди всего этого хаоса и грохота мелодия звучала так четко и чисто, словно пели в абсолютной тишине.

Закрываю глаза и поворачиваю голову, подставляя щеку лучам вскарабкавшегося на небо солнца.
Вернуться бы в этот сон…
Еще разок бы послушать.
Но даже если я усну, вряд ли увижу его еще раз.
А жаль.

— Кэт!
Мои мысли прервал до боли знакомый голос, а ухо царапнули острые коготки.
— Открывай глаза, мы все видели!
Мы?
С трудом поднимаю веки и изучаю фигуру склонившегося надо мной юноши.
На секунду сердце гулко ухнуло вниз, а дыхание перехватило.
Показалось, что это тот самый паренек из моего сна, каким-то чудом оказавшийся здесь, и сейчас он стоит надо мной…
Но нет.
Приглядевшись, я поняла, что это — не он. А не кто иной, как наш трусливый граф.
И всю романтику как ветром сдуло.
— А, это ты.
— Я так рад.
Всхлипнул Пых.

Граф хмыкнул и протянул мне руку, которую я проигнорировала.
— Ну вы прямо два сапога пара!
Не унималась пушистая сволочь.
— Я сама.
— Сама так сама.
Граф отошел, расстелил плащ и уселся на нем, с удовольствием вытянув ноги.
Чего это он блаженствует под деревом? Тоже мне…
Сажусь, морщась от острой боли в спине, и тут же заваливаюсь набок.
— Больно? — заволновался Пых.
— Терпимо.

Принюхиваюсь и бросаю взгляд на мясо, нанизанное на тонкую веточку и жарящееся над огнем.
Надо поесть. Определенно.
Тогда и жить станет легче, да и организм быстрее пойдет на поправку.
На поляне мы провалялись до полудня.
Я даже успела вздремнуть, правда, недолго.
Один мышь был всем недоволен, бегал, требовал немедленно встать и идти к башне, а то, мол, время, отпущенное мне, безнадежно уходит. Заткнуть его удалось только после того, как я вспомнила о конфетах, купленных в кофейне у эльфов про запас.
Я еще тогда подумала, что деньги мне уже вряд ли понадобятся, а вот конфеты, может, и порадуют — напоследок.

Порадовались.
Граф, кажется, радовался больше меня, что мышь наконец-то замолчал, вгрызаясь зубками в большую конфетину и скосив к ней черные глазки. Он отвлекся часа на полтора, более нас не беспокоя.
А после я собралась с силами, кое-как встала, погрузила добро в суму и пнула заснувшего графа. Он поймал меня за ногу и глянул так, словно лезвие к горлу приставил.

— Давно не умирала?
Спросили холодно и жестко.
— Или считаешь, что теперь я добрый и пушистый?
— Не в этой жизни.
Сглатываю и, выдернув ногу, отхожу на шаг.
— Вставай. Нам пора. Труба или что-то там такое зовет.
— Ошейник.
Намекнул граф, чуть приподняв бровь и спокойно поднимаясь с земли.
Так же грациозно и изящно, как делал, наверное, все в этой жизни.

— Пусть ошейник.
Мышь сказал, что осталось еще немного пройти, и мы на месте.
Это так?
— Да.
— Тогда есть время окунуться.
Меня порадовал немой вопрос в его синих, как это небо, глазах.
— Я грязная. А Пых видел озеро неподалеку. Он летал на разведку, пока мы спали.
— Ясно, но я бы тебе не советовал…

— А мне плевать.
И столько гордости и счастья я испытала — никакими словами не описать.
Наконец-то!
Наконец-то я это ему сказала в лицо. Что мне действительно плевать, даже если ошейник он активирует прямо сейчас.
Наплевать!
Потому что Я ХОЧУ ВЫМЫТЬСЯ.
Он смотрел на меня секунд пять, после чего вздохнул и, закинув суму на плечо, пошел в сторону озера.
Удивленно смотрю ему вслед, не понимая, откуда он знает, куда надо идти.
А впрочем, какая разница.
Посадив мыша на плечо, бегу следом, предвкушая, наверное, свое последнее купание в этой жизни.
Это будет грандиозно!
А иначе я просто не согласна.

Купание прошло без особых происшествий.
Я разделась, коснулась ногой прохладной глади воды и вздрогнула от холода.
Надо же, подземные источники подпитывают озеро, понижая температуру и очищая воду до стеклянной прозрачности и блеска бриллиантов на бурунах небольших, поднимаемых ветром волн. Очень хотелось броситься с разбегу, чтобы ощутить всю гамму ощущений сразу.
Возможно, это слегка отрезвит и заставит посмотреть на реальность иначе.

За наше короткое путешествие погибли уже трое, я сама вот-вот лишусь головы, но в мыслях витают сплошные глупости и несерьезности.
Наверное, впервые за свою жизнь я не хотела ничего анализировать и искать выход.
Хватит.
Столько раз думала — нет выхода.
Если василиск не отпустит — умру.
Если отпустит… то только в обмен на что-то, равноценное желанному ему камню.
А такого у меня нет.
Даже пригрозить ему, сонному, лезвием не могу.

Больно прыткий, зараза, спит вполглаза, слышит малейшие шорохи и словно умеет различать биение сердца того, кто находится рядом.
На меня он реагирует мгновенно.
И как бы я ни пыталась, как бы ни старалась — замечает меня раньше, чем я успеваю просто коснуться плеча, не говоря уж о том, чтобы ткнуть в спину острием кинжала.

Я зашла в воду по колено.
Холод пронизывает до костей, и дальше идти совсем не хочется.
Мышь что-то бухтит на плече о пользе купания и теплой ванне, присовокупляя к этой пользе бронхит, пневмонию и прочие болячки, про некогда вычитанные им в огромном талмуде по «болезням и не только».
Он, кажется, тогда пытался вылечить меня от простуды.
А потому начитался на полжизни вперед и напичкал меня таким количеством лекарств, что выжила я только благодаря огромной силе воли и большой вредности.

Почесываю его за ушком и делаю еще один шаг вперед.
— Чего задумалась? Ты хоть что-нибудь слышала из того, что я тебе говорю?
— Да.
— Как-то грустно это прозвучало.
И что я только что сказал? Вот только что?!
— Что пневмония меня доконает, а тебе купаться можно только в горячей ванночке, которую я сегодня буду сооружать над углями.