часть двадцать первая
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
продолжеие

Василиск вздохнул и перепрыгнул на следующую кочку, которая, не ожидав такого нахальства, вывернулась из-под ноги графа и удрала куда-то в сторону.
Плеск, меня окатило по пояс, а сам василиск забарахтался в жиже, пытаясь достать до прежней кочки.
Перепрыгиваю поближе на небольшой островок и протягиваю руку.
— Меня засасывает топь.

Вижу.
Причем серьезно.
Топи здесь какие-то ненормальные.
Он барахтается меньше минуты, а уже по пояс увяз в иле.
Голова все еще над водой, но он быстро погружается.
Хватаю его за руку и с силой тяну на себя.
Ноги оскальзываются, этот островок абсолютно не приспособлен для спасательных операций.
— Ну и… где твоя… охрана, когда она так нужна. Таща его изо всех сил, я едва-едва сумела вытянуть его на пару сантиметров.
И мои кости, если честно, уже трещат.
Ему тоже несладко, но, кроме моей руки, уцепиться здесь не за что.
— Тяни. Еще немного.
Да какие проблемы!
Люблю подрабатывать… спасателем. Гхыр лиловый.

Перед глазами от сильного перенапряжения поплыли красные круги, но топь потихоньку отпускала свою несостоявшуюся жертву.
С каждым выдохом тащить становилось легче.
Ну же!
Я рванула так, что послышался тихий треск, а я чуть сама не свалилась в топь, с трудом удержавшись на ногах.
Меня снова окатило, после чего вторая рука вцепилась в плечо, и, навалившись всем весом, василиск таки выбрался из трясины на мой островок, где и мне-то особо развернуться было негде.

Босой, облепленный вонючей грязью, он выглядел не ахти.
— Залезай мне на спину.
— Чего-сь?
— Островок маленький. Не развернуться. Я смогу оттолкнуться, но ты тогда полетишь в топь. Давай залезай ко мне на спину.
Терпеливо объяснил граф.
Фыркаю и пытаюсь поднять руку. Рука отозвалась болью и висит плетью.
— Выбила?
— Похоже.
— Погоди, сейчас вправлю.
Зажмуриваюсь в предвкушении нестерпимой боли и утыкаюсь лбом ему в грудь.
Рывок, тихий хруст, мой вопль, и вот уже кость снова встала на место.
Боль в руке стала утихать.

Скулю сквозь зубы, жалея, что вообще за ним полезла.
Ну утоп бы — и чего?
Авось заклинание дезактивировалось бы.
Все они деактивируются со смертью наложившего их мага.
Ну почему ж я такая дура-то?
— Помочь?
— Я сама.
Молча забираюсь к нему на спину.

Мышь вернулся примерно часа через два.
Завис над нами, судорожно хлопая крыльями. Что-то пискнул и спланировал мне на голову.
— Кэт! Как у тебя это получилось?
Удивленно спросил он.
— Ты о чем?
Спросила я, пытаясь не свалиться.
— Оседлать василиска и скакать на нем по болоту… да я такое внукам рассказывать буду! Если доживу, конечно.
Граф в бешенстве заскрипел зубами, но промолчал.
— Он мне сам предложил.
— Он еще и сам предложил?!

— Ты лучше расскажи, как слетал? Тебя долго не было. Нашел лес?
— Не. Я кочку нашел.
И не одну, а много. Но до леса отсюда недалеко. Вы, правда, идете не в том направлении.
Граф остановился, покачиваясь на очередном кусочке зыбкой суши и прислушиваясь к нашему разговору.
— Но даже так вы выберетесь из болота примерно дня через два.
— А куда надо идти, чтоб сократить путь?
Мышь показал налево.
— И сколько времени тогда займет путь?
Василиск внимательно слушал.
— Ну… не знаю, может, часа два, может, три.

Тяжело вздыхаю.
Василиск, оттолкнувшись от очередной кочки, повернул налево и продолжил движение, как ни в чем не бывало.
— Так ты не рассказала. Как ты оказалась у него на спине. Он умолял?
— Нет. Просто…
— …расплакался?
Фыркаю.
У графа вздулись желваки, он сильно сжал мои ноги, красноречиво намекая, что лучше мне сменить тему разговора.
— Я ему жизнь спасла.
— Зачем?
Не успев подумать, спросил Пых.
— А, ну то есть ты молодец! Я в тебе не сомневался.

Кисло улыбаюсь.
Василиск молча продолжает двигаться в указанном направлении, удерживая руками мои ноги.
Руками я держусь за его шею, стараясь не придушить при очередном рывке.
— И как это было? Дай догадаюсь, он бесславно упал в трясину?
— Поскользнулся.
Решив не углубляться в подробности дабы не злить графа.
— Поэтому он босой?
— Сапоги остались в трясине.
— Вас и на минуту оставить нельзя. Как дети!
Ну, а с тобой-то чего? Почему сама не идешь?
С удивлением в голосе поинтересовался Пых.

— Я руку вывернула. Он ее вправил. Сейчас дойдем до какого-нибудь островка, чтоб можно было слезть, тогда сама пойду.
— Ясно. Он решил отплатить тебе за свое спасение. Кстати, а мы никого не забыли?
Хмурюсь.
— Ты об охранниках?
— О них, родимых, о них. Они ж ушли разведывать маршрут. Надеюсь, вы послали им некий таинственный знак, что отныне мы идем другим путем?
Вредным голосом уточнил Пых.

Смотрю на затылок василиска.
Тот продолжает прыгать, словно ничего и не слышал.
— Думаю, не маленькие — сами разберутся.
Заключила я.
— Ага. Летать и разыскивать их я точно не буду.
— А если дам два рубина?
Неожиданно спросил василиск, вмешиваясь в наш разговор и останавливаясь на очередном бугорке. У его ног в воде проскользнуло что-то быстрое и гибкое.
— Два рубина…
— В оправе из золота. Сможешь надеть на шею.
— Браслет, что ли? Покажи!

Сумку открыли и уже через секунду извлекли браслет.
Мышь присвистнул и на руку графа. Тот невозмутимо надел браслет на шею пушистика, держа его на согнутой руке.
— Ну как я?
На меня возбужденно посмотрели.
— Все мышки твои!
Восхищенно сказала я.
Пых окончательно разволновался и, отдав мне на хранение браслет, расправив крылья, улетел искать охранников.

А василиск невозмутимо продолжил движение в ту сторону, где уже показалась вдалеке полоска леса. Усмехаюсь и закрываю глаза.
Рука ноет уже терпимо. Но то ли еще будет.
Как бы шея отваливаться не начала.
*** ***

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Су-ша. Лес…
Благодать.
Прыжок — и босые ноги утонули в грязи по щиколотку.
Граф медленно пошел вперед, все еще неся меня на спине и изучая поднимающиеся прямо перед нами исполинские деревья этого мира.
Задрав голову, я оценила высоту стволов.
Да-а… кроны шелестят буквально на недостижимой высоте.
Досюда не доносится пение птиц.
Или они предпочитают здесь молчать?

— Отпусти.
Он покорно разводит руки, и я спрыгиваю на землю.
— Дождемся твоей охраны?
— Да. Ты без мыша все равно отсюда не уйдешь. Я пойду наберу дров.
Киваю и задумчиво смотрю на его ноги.
— У меня есть сменные сапоги. И не одни.
Сказал он мне, заметив мой взгляд, и пошел к деревьям.
— Хм. Можно подумать, мне есть до этого хоть какое-то дело.
Но он, кажется, меня не услышал.

Через час вернулся Пых с охраной.
Те ловко перепрыгивали с кочку на кочку, видимо, уже начав определять, где есть ловушки, а где нет, — то ли по их цвету, то ли по форме.
Не знаю.
Но прыгали они более чем уверенно.

Пушистик упал мне на руки, тяжело дыша и требуя вернуть блестяшку.
Я вернула и даже сама надела браслет ему на шею, чтобы не переживал.
День только-только перевалил за середину, а значит, особого отдыха не предвидится.
Нужно как можно дальше удалиться от болота, рядом с ним небезопасно.
Несколько кикимор следовали за нами всю дорогу, надеясь на то, что и им что-нибудь да обломится. И такое разочарование эта братия перенесет вряд ли.

Лес тоже как-то не вызывал чувства доверия и безопасности.
Темные стволы, растущие частоколом, нет ни травы, ни кустарников, так как кроны деревьев заслоняют солнечный свет.
Темно и мрачно.
И тихо.
Очень тихо.
Не слышно пения птиц, словно они все разом онемели.

Но так или иначе пора выдвигаться.
Наскоро поев, мы собрались и храбро вошли в обитель скорби, как ее метко окрестил Пых.
Идти по лесу — удовольствие относительное. Ветки деревьев узловатыми петлями вздымаются над земляным покровом.
То тут, то там растут кустарники с широким ассортиментом игл и крючьев.
Над головой то и дело что-то шебаршит;
изредка опадают большие синие листья.
А в остальном… здесь скучно.
И надо просто шагать, слушать нытье Пыха и стараться не отстать от графа, идущего впереди.

Вздыхаю и смотрю на пузатую вредность, с комфортом устроившуюся у меня на руках в преддверии дневного сна.
Я ему уже часа два как рассказываю разные истории, пою песенки и потакаю всем капризам разом.
А что делать?
Я добрая, да и он напомнил мне о некоторых прошлых долгах, в число которых вошли и съеденная в одиночку конфета, и потраченный на себя последний золотой… в прошлом году… на платье.
Н-да.

— «Долго ли, коротко ли… Не скоро сказка сказывается, да скоро дело делается…»
Мышь зевнул и засопел у меня на руках.
— Ну наконец-то спит.
— Я не сплю.
Буркнули тихо.
— Еще сказку.
— Я больше не знаю.
— А ты придумай.

Вздыхаю и мучительно оглядываюсь по сторонам в поисках подсказок.
Ну какой из меня сочинитель?
Это Пых мне сказки на ночь рассказывал, в детстве я под них быстро засыпала, не всегда дослушав до конца.
— Жила была… принцесса.
— Красивая?
— Очень. Такая красивая, что сама влюбилась в свое отражение.
— Она была похожа на парня
Удивленно смотрит на меня.
— Почему?
— Девушка влюбиться может только в парня! Убежденно.

— А… ну… немного. У нее был брат-близнец, и он тоже был очень красив.
— И тоже влюбился в свое отражение?
— Ну… да.
— Получается, они влюбились друг в друга?
Раз близнецы и разного пола. Да?
— Э-э-э… да.
— Здорово. И что дальше было?
— И жили они долго и счастливо
Придушено. Надеюсь, сойдет.
— А папа не был против? Все-таки брат и сестра. Да еще вместе. И притом счастливо.
— Хм… папа уехал! Навсегда.
— А мама?
— А мама уехала с папой. В далекие прекрасные страны.
— И бросили детей?
Возмущенно.
— Одних?!
— Почему одних? Там было много слуг.

— Нет. Мне не нравится эта сказка. Давай лучше я расскажу.
— А может, ты попробуешь уснуть?
С безнадегой.
Я его уже часа два убаюкиваю.
Он меня затыркал своими придирками, требованиями и вопросами.
Если Пых днем не поспит — он капризничает как ребенок, честное слово.

— А ну тихо!
Василиск зажал мне рот одной рукой.
Сам при этом он смотрел куда-то вбок, напряженно сощурив глаза и сжимая нож во второй руке.
Отстраняюсь и смотрю туда же, недоумевая, что он там увидел.
Вроде бы никого там нет.
Так чего он дергается?
А в следующий момент послышался тихий зловещий рык, мелькнули алые глаза…
Мгновение — и все исчезло.
И опять темно, тихо, спокойно.

Кажется, я отрубилась.
И сколько так пролежала — понятия не имею. Последнее, что помню — на меня кто-то напал и пытался укусить.
Получилось или нет — не знаю.
Руки, ноги вроде бы целы.
А проверять не хочется…
И вообще ничего не хочется.
Даже глаза открыть.
Навалилась страшная апатия.
Даже дышать лень, словно последние дни я только и делала, что выкладывалась на всю катушку и работала на износ.
А теперь нервы сдали, и хочется отлежаться в теньке часов пятнадцать… и чтобы никто не трогал и даже мимо не проходил.
Мышь суетится вокруг меня, не понимая, что происходит, пытается растормошить.

Василиск о чем-то разговаривает с охраной.
А мне просто хочется, чтобы меня оставили в покое и дали спокойно полежать на травке без мыслей, движений…

— Кэт! Очнись. Ну же, открывай глаза.
Не хочу.
— Ты меня слышишь?
Слышу.
— Если она умрет — ты тоже умрешь!
Раздался рядом голос Кэрта.
— Я делаю все, что могу.
Прошипел василиск.
— Мало!
— Я ей уже дал все, что только можно.
Мы и так влили в нее слишком много лекарств. Сердце может не выдержать.
Это они обо мне?
Но со мной все в порядке.
Просто очень устала, потому и не хочу отвечать.

— Могу дать еще побеги гидрозы.
Если я ошибся, и тварь впрыснула ей другой яд, — она уже никогда не будет прежней.
Мышь затих.
Он всегда ведет себя очень тихо, когда становится очень плохо.
Может, сказать ему, что все хорошо?
Нет.
Хочу просто лежать.
Не шевелясь… и в идеале не думая.

— А что делает этот яд?
Поинтересовался Пых у кого-то.
— Он угнетает нервную систему — жертва сначала отказывается двигаться и, в конечном итоге, засыпает навсегда.
Ответил василиск.
— Но она же еще не спит!
— Я вовремя успел прибить тварь, до того как Кэт получила всю порцию яда. Ей еще повезло, что сначала тварь атаковала охрану.
— И что мы будем делать дальше?
— Ждать.
Раз дышит, значит, выкарабкается. По крайней мере, я на это надеюсь. Надо просто подождать, пока организм сам нейтрализует яд, раз уж она, как ты сказал, заговоренная.

— Не заговоренная.
Недовольно.
— Просто яды ее не берут, по крайней мере, не брали раньше.
Пушистик залез ко мне на грудь и недовольно засопел.
— Значит, будем сидеть здесь и…
— Нет. Оставаться здесь крайне опасно.
Эти твари идут на запах крови и скоро будут здесь.
— Но Кэт нельзя трогать!
В панике завопил Пых.

Чувствую, как меня поднимают с земли чьи-то сильные руки, и прижимаюсь виском к чужому плечу.
— Пошли. До замка осталось три дня пути.
Щеки коснулось что-то мягкое и пушистое.
Пых?
И под мерное покачивание я провалилась в сон.

Позже я узнала, что меня ужалила местная зверюшка, названия которой в этом мире никто так и не удосужился придумать.
Черная, мелкая, она обладала очень длинным языком.
Перед нападением она забиралась на дерево и поджидала свою жертву.
Могла так сидеть очень долго.
Без шуток.
Но если что-то шевельнется вблизи, ее язык очень быстро и метко попадал прямо в спинной мозг. Небольшая тонкая игла на конце языка выпускала яд, и жертва, так и не успев почувствовать боли, тут же падала парализованная и «готовая к употреблению».
Но твари на этот раз не повезло.
Язык отрубил один из охранников, второй же уничтожил саму тварь.

За те три дня, что мы шли к замку, силы возвращались ко мне медленно и страшно неохотно.
Мышь даже заволновался, что я теперь всегда буду вот такая — вялая, отчужденная и засыпающая на ходу.
Я постоянно смотрела в одну точку.
Ела, только если что-то впихивали прямо в рот, тогда я рефлекторно сглатывала.
То же касалось и воды.
Зато мне теперь было все равно, что вода обладает неприятным привкусом.
Мне вообще было все равно, что есть или пить, — мной владело чувство полнейшей апатии ко всему происходящему.
Хотелось только одного — спать.
И не просыпаться как можно дольше.
Видеть красочные сны, в которых я была по-настоящему счастлива.

Кстати, в полнолуние я провела-таки ритуал с Кэртом.
Точнее, мышь заставил меня его провести.
Кэрта Пых вызвал заранее, как только мои спутники организовали привал.
Появившись, как всегда внезапно и ниоткуда, он сел возле меня и терпеливо ждал часа три.
Я же все это время смотрела на какое-то дерево и не могла заставить себя сделать что-либо.
Я знала, чего он ждет, но заставить себя двигаться у меня не получалась.
Мне хотелось только одного, чтобы все оставили меня в покое, и я могла дальше спать и видеть свои прекрасные сны.

Мышь не выдержал первым.
Подойдя ко мне, он долго что-то говорил и, поняв, что я его совсем не слушаю, больно укусил и пригрозил не отстать, пока не выполню то, что нужно.
Тяжело вздохнув, я через силу пробубнила то, что он от меня требовал, — медленно, превозмогая владевшее мной чувство сильнейшей апатии, одновременно с этим пытаясь удержать убегающую мысль на том, что я делаю.
Главное, что к концу моего вымученного монолога с руки Кэрта упал второй браслет.
А он, опустив голову в знак признательности и проведя рукой по пушистой головке Пыха, снова растаял в предрассветной дымке, спеша вернуться в свой мир.
Думаю, даже ему было неприятно находиться рядом с такой вот мною…
*** ***

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТЯ
Знаешь… у тебя его скулы.
Ресницы, запястья и голос…
Ты спишь?
Лежу, смотрю на василиска, нашептываю слова незамысловатой эльфийской песенки и грею спину о жар костра. Знаешь, я ведала руны.

В них боль и потери, проклятья…
Молчишь.
Знаешь, я влюбилась, наверное,
В сине-стальные твои глаза.
Веришь, но в целой вселенной
Нет никого,
Кто был бы похож
На тебя.

Незамысловатая песенка запоминалась легко. Эльфийский вообще-то не такой уж и простой язык.
Хотя я его учила два года.
И то потому, что барменом в одной из таверн, где я часто принимала заказы, был полуэльф.
Он-то и научил меня этой песенке и еще паре-тройке фраз на эльфийском языке.
А через пару лет мы и вовсе общались только на этом певучем, нежно-сладком наречии.
Правда, он утверждал, что мое произношение режет слух, словно ногтями по грифельной доске…
Но рад был и этому.
Ведь все полуэльфы навеки изгнаны из Вечного леса и являются изгоями среди ушастых.

— Очнулась наконец-то…
Удивленно смотрю в васильковые глаза, чуть краснея от осознания того, что он слышал слова песни.
А впрочем, вряд ли он что понял.
— Сколько времени прошло?
— Достаточно.
— Прости.
— Главное, что ты пришла в себя. Завтра днем выйдем к замку, а оттуда недалеко до башни.
— Сколько у меня осталось времени?
— Неделя, не больше. Если ты не коснешься камня, твоя голова отделится от тела.

— Конечно.
Кладу голову на скрещенные руки и задумчиво смотрю на него.
— И все же ответь мне на один вопрос: почему я? Ты столько пережил, чтобы заставить выкрасть этот камень именно меня. Почему?
— А тебе не все равно? Нужна обязательно причина?
— Да нет, просто интересно. Кстати, ты ведь не расскажешь, зачем он тебе, этот камень?
— Нет.
— И как я его узнаю?
— Он серый и круглый, похож на обычный булыжник. Или гальку.
— Я поняла. Так ты скажешь, зачем он тебе?

Василиск закрыл глаза, его дыхание выровнялось. Я поняла, что разговор окончен.
Пых сопел неподалеку, совершенно измученный за все то время, что я болела.
Ну и хорошо. Пусть спит.
А утром надо будет закончить это задание и постараться вернуться домой, в свою небольшую комнатку на чердаке.
Только сейчас я поняла, что до смерти соскучилась по своей прежней жизни…