Меня учили быть светлым магом, куда светлей, чем зола в камине,
но только магии — кот наплакал в домах из камня, в узорах линий
на карте города без названья, страны, которой не существует.
Мне дали плащ, шерстяной и рваный, и крепкий посох из старой туи.
Сказали: «Видишь в хрустальном шаре свои блестящие перспективы?»
Я пел про тайны, читал скрижали и даже складывал их в мотивы,
в мышиный шорох, в орлиный клекот, в кристаллы снега, в сентябрьский дождик.
Немного грустно и одиноко жить посвя…
… показать весь текст …

Всё достаточно относительно. Гришка сразу родился в кедах.
Красовался часами в кителе, что достался ему от деда. Дед загадки любил загадывать, презирал болтунов и хамов. Гришка — облако перекатное, вольный ветер, бродяга Дхармы. И рюкзак, вон, неразбираемый по причине — кого волнует? В детстве, спрятавшись за сараями, представлял себе жизнь иную. Жизнь, наполненную рассказами о богах, молодых и старых. Никогда не считал их «массами». И «ресурсами» не считал их. Он друзьям объяснял, но сбивчиво,…
… показать весь текст …

В лавке старого Джозефа вечно царил бардак. Джозеф думал: пустяк, лишь бы враз не свалил недуг. Куковал бедолага один. Получилось так. Изобрёл магазин потрясающе странных штук: забывающих время будильников, диких книг, оберегов от новых ошибок, обидных свар. Молчаливая тень — терпеливый его двойник — иногда помогала ему принимать товар. Подрастал абрикос, шелестел вдалеке прибой, по весне покосился заборчик, плющом увит. В целом Джозеф казался довольным своей судьбой, хотя может и нет. Убедитель…
… показать весь текст …

Когда опускается ночь, и макушки крон приветствуют ветер, летящий с чужих сторон, когда Чайлд-Гарольд представляется просто — чайлд, она закрывается дома и пьет свой чай. Пытается что-то кому-нибудь объяснять:
— зачем мне грызня, ну скажи, для чего резня. Вон, видишь мужчину? Нахмуренный, средних лет. Торгует стихами. Он был неплохой поэт. Он был трубадур, менестрель, ясноглазый Джа. В начале пыталась немножечко подражать.
Писал про штурвалы, чудовищ. Ловил пассат. Наверное, детство пытался верн…
… показать весь текст …

Прошло две трети от зимы. Зима не слишком суетлива. Чернила требуют долива, причем желательно в умы. На трассе вроде бы занос, машины строятся обозом. И у меня проблема с боссом и жуткий авитаминоз. Вношу бессмысленный залог в цепь нескончаемой рутины. Притихших улиц палестины — отнюдь не райский уголок. Да, коротаю вечера, зато вытягиваю тени ежевечерних наваждений. Да, между «завтра» и «вчера», на день сегодняшний дивясь, почти стирается граница. Пытался другу дозвониться — здесь отвратительна…
… показать весь текст …

Доеден торт, подарены подарки. Приснился праздник да и был таков. По улицам бредут сплошные Старки, похожие на Белых Ходоков. Зевают сладко, улыбаясь редко. Настаивать равно не понимать. Чего ты хочешь? Это Север, детка. Какие тут драконы, вашу мать. С полётами драконы завязали, тоскуя под виниловый басок. Тем временем у Леденцовой Салли пропал её рождественский носок. Носок висел на отведённом месте, над магнитолой, слева от бюро. Поскольку похититель неизвестен, позвали Холмса, ну и Пуаро. Сви…
… показать весь текст …

Наевшись духовной пищей, с толпой преломивши хлеб, Бог новую сказку пишет о встреченных на земле.
Возможно, в хребтах Кавказа, а может, обняв Парнас.
Хорошая будет сказка. Как жалко, что не про нас.
И реки меняют русло, и строятся города. Бог видел счастливых, грустных, святых только никогда.
Однажды сидел в нирване и думал, космат и сед:
— при встречах и расставаниях немного честнее все.
Над ухом светило солнце, у носа была гроза.
И Бог (вот чего неймётся) устроился на вокзал.
Обычный. «Москва-…
… показать весь текст …

За дождями следом летит зима, за зимой прилетят стрижи. Если горе — пусть оно от ума. Я не знаю, как надо жить. Молодое племя скользит по льду в стороне от дурных вещей. А мои родители — маг-колдун и создательница борщей. Говорят: научим хранить тепло, шерстяные носки вязать. Но у солнца огненное крыло и безжалостные глаза. Искромётной смерти на пол-кивка. Смерть нелепа в любом году. Я питаю слабость к снеговикам за особую хрупкость душ. Если время — врач, то, скорей, мясник. Скальпель, лезвие,…
… показать весь текст …

Ему сказали — он победитель.
Когда родился.
В тот час, когда
планеты плавали по орбите, шумели крупные города.
Высок и строен, красив и жилист, держал копилку удачных дней.
Мерси, родители, всё решили, они большие, и им видней.
Бывало, в детстве, лохматым бесом, он ел песок и ловил дожди, но жизнь кричала ему: добейся, не опозорься, не подведи.
Учиться в Лондон, лечиться в Вену, ты что читаешь — полнейший шлак. И с тем не надо дружить, наверно, а с этим точно дружить никак.
Прямей осанку, ровнее…
… показать весь текст …

Ещё, конечно, город иногда шептал чужое имя перекрёсткам, передавал кошмарам-переросткам, что матушка по-прежнему горда успехами на ниве бытия, хотя «вот с этим» явно налажали. Везли в баулах вязаные шали, цветные дудки, розмарин, тимьян воскресные базарные ряды, но амулеты продавались хуже. Порталы предпочли казаться уже. Считался кем-то вроде сироты оставленный кентавром кабинет. Над чашкой больше не парила пена. Несказочность случалась постепенно, поэтому как будто бы и нет.

У старой саламан…
… показать весь текст …

Она говорила: «Я море, я море, мама.
Солёная кровь моя, губы мои — кораллы.
Я стану русалкой, чтоб петь морякам о скалах,
и пусть эта песня звучит для волны как „amen“.
И значит, несчастье поссорится с моряками.
Я море, я самое глупое море, мама».

А мама, смеясь, отвечала:
«Да нет, ты город.
Глаза твои — окна, распахнутые от ветра.
Но если ты хочешь, мы можем купить креветок,
уснувшую рыбу и можем поехать в горы.
Какое ты всё-таки счастье, какое горе.
Ты город, но кажется, лучший на св…
… показать весь текст …

Ну здравствуй, дорогая Персефона. Пишу тебе, конечно, на бегу. Уехала опять без телефона. Я даже дозвониться не могу. К чему скрывать и что это изменит — скучаю, загрустил, гоню волну. Спасибо, что оставила пельмени. Надеюсь, пару суток протяну. Я обещал подстричься — и подстригся. У нимфы гидру обыграл в лото. По вечерам хожу на берег Стикса. Почти запачкал белое пальто.

Я бесполезен. Чувствую, родная. Пожалуйста, не слушай всех подряд. Подруги говорили — я же знаю — у Персефоны дома сущий ад…
… показать весь текст …

Думает дождь: «Надо успеть до людей,
Кто-то напился с горя, напился чая,
Кто-то сейчас возвращается из гостей,
А им в такси машину не назначают.
Я не какой-нибудь нудный мышиный дождь
В куцых штанах, недоношенных с выпускного.
Химия капель изучена от и до,
До подноготной, до атома, до основы.
Аве, святые синоптики, в пузырях
Метеостанций, раскиданных по планете.
Хляби небесные, древний, как мир, обряд.
Главный ловец туманов готовит сети.
Надо успеть до людей,
до грибных зонтов,
… показать весь текст …

Кейт Колеман белокожа, рыжеволоса. Феньки, карьера стабильно наперекос. Носит чулки цвета медного купороса. Любит ванильные пончики и стрекоз.
Кейт Колеман по привычке боится пугал, правда, с годами поменьше, но всё равно. Кейт Колеман у ирландца снимает угол: микроволновка, стиралка, одно окно. Видно в окно — на дорогу выходят лоси. Кейт одиноко. Она завела котят. Лето кончается. Скоро наступит осень. Осенью ангелы стаей на юг летят. Кейт это даже подругам не говорила. Толку казаться посмешище…
… показать весь текст …

А там, где свет ложился поперёк, как древняя река ложилась в устье, прощалось лето без малейшей грусти. И скоро осень, и глинтвейн, и глёг. Досматривают кадры летних снов туристы из последнего вагона.

А к Золушке отправили дракона за недостатком прочих летунов. Волшебных слов отсыпали на глаз в словарь ученой канцелярской речи. У Золушки в шкафу запасы гречи, счета за свет, за воду и за газ.
А Золушке и хочется на бал, и держит, словно якорь, слово «надо». Всех задолбала — выцвела ограда, жар…
… показать весь текст …

Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Являя образец стыдливой наготы, пустеют города, не впечатляют скверы соцветием идей, бесценностью доктрин. Тем ярче, тем пестрей роскошество витрин, обилие вещей при недостатке веры. И гардероб землист, и горизонт бордов. Какой-нибудь гигант растительных рядов кладёт на козырёк дрожащую конечность, в опоре находя великое родство. Не слушай никого, не бойся ничего. Страх убивает всё, включая человечность.

Спроси же, кто твой враг, и я скажу: ты сам. М…
… показать весь текст …

Стоял фонарь.
Был старым и хорошим. И гордым, как небесный атташе.
Когда в подъезде завелась Маргоша, то не пришлась подъезду по душе.
Вообще, Марго почти не докучала (Васёк из третьей — точно наркоман).
С утра гуляла долго у причала и сочиняла по ночам роман. Внутри кипели страсти. Аферисты бросали женщин, и наоборот.
С опаской, что вот-вот сердечный приступ, Марго уничтожала бутерброд. А если ей хотелось поругаться, она всегда ругалась с фонарём: какое ослепительное гадство — светить, хотя м…
… показать весь текст …

Привет, мой мальчик, который вырос.
Вот это точно как дважды два.
У нас позёмка, стабильный минус и дух весёлого Рождества.
Я насушил зверобой и мяту, кентавры ходят ко мне в обед.
У Клювокрыла — клювокрылята, он от бессониц — почти скелет.
Я тот же самый — седые космы, живот бочонком и чудеса.
Наметил завтра смотаться в Хогсмид, и даже бороду причесал.
Завёл дракона. Теперь заботы: огнём плюётся — спасенья нет.
Велела кланяться шляпа, Поттер, и омут памяти. Столько лет я в светлый праздник опят…
… показать весь текст …

Мы держимся. Слова имеют вес, и доводы толпы звучат весомо. Лесник считал, что он-то знает лес, пока не появились медвесовы. Лесник подумал: что же мне теперь — к психологу, монаху, эскулапу. Возможно, это краснокнижный зверь. Луна на небе заменяла лампу. Птенцы уже вставали на крыло, сбивая с веток золото. Ещё бы. И если был на свете эталон, то прямо здесь, в таинственных чащобах. Пришел волшебник, беспечально тих. Пришли кентавры, лешие, грифоны. Лесник боялся потревожить их, жалея, что сейчас…
… показать весь текст …

Представь себе — творится чепуха: действительность, конечно, неплоха, но лучше не становится с годами. Какой-нибудь поэт, влюблённый в тень, об этом пишет каждый божий день какой-то чересчур прекрасной даме. Он столько ей трагедий сочинил, что в книжной лавке дефицит чернил, в пернатой почте тоже недоборы. Когда закат особенно бордов, на пирсе близ прогулочных судов то драки затеваются, то споры. И берег портит пене кружева. Русалка — пусть хвостата, но жива — сливается с расплывшимся пейзажем,…
… показать весь текст …