Она говорила: «Я море, я море, мама.
Солёная кровь моя, губы мои — кораллы.
Я стану русалкой, чтоб петь морякам о скалах,
и пусть эта песня звучит для волны как „amen“.
И значит, несчастье поссорится с моряками.
Я море, я самое глупое море, мама».

А мама, смеясь, отвечала:
«Да нет, ты город.
Глаза твои — окна, распахнутые от ветра.
Но если ты хочешь, мы можем купить креветок,
уснувшую рыбу и можем поехать в горы.
Какое ты всё-таки счастье, какое горе.
Ты город, но кажется, лучший на свете город».

И мама вела в магазин, покупала пикшу, лимон, базилик и ещё непонятных специй.
И мама велела не ныть и тепло одеться.
Вокруг мамы плавали люди, никто не слышал,
как солнечным дождиком море лупило в крышу.
Хранители маяков поднимались выше,
на дно, на глубокое дно опускалось сердце.

Потом загорались фонарики, как брусники, как кислые, но витаминные аскорбинки.
И все отправлялись в кровати и крепко спали. А море стальными барашками закипало.
Над маревной бездной парил треугольный парус,
И чайки кричали пронзительно белым криком.

***
А он говорил: «Я, мама, песок и камни, я древний янтарь или дырка в курином боге.
Внутри — слишком много всего, а меня немного.
Внутри меня — бури, атоллы и осьминоги.
Их можно почувствовать, жаль, что нельзя потрогать,
но я ощущаю их кожей и позвонками.

А мама, шутя, отвечала: «Ты поле, мальчик,
Ты поле, в котором построили мегаполис.
Глаза твои — стрелы, направленные на полюс.
А льдам от пылающих стрел ну какая польза.
Иди-ка ты лучше поешь, накормлю горячим.
Ты поле, бетонное сильное поле, мальчик.

И мама вела в магазин, покупала кеды, красивые кеды, чтоб было удобно бегать.
А где-то касаток выбрасывало на берег.
Рычали бенгальские тигры, качались перья.
Росли абрикос и инжир, алыча и персик.
И юнги кадрили девчонок в смешных беретах.

А ночь командиром полка приводила войско
солдатиков звёздных, плененных, остроконечных.
И эта война не могла продолжаться вечно.
Из трубки пират с попугаем пускал колечки.
Спасительно Эльмы на мачтах палили свечки,
на палубы капая лунным шипящим воском.

***
Двоим суждено было встретиться на вокзале.
Иначе никак, но подробностей я не знаю.
Она — неспокойное море, он — мягкий камень.
Любовь оказалась безудержной, как цунами.
И вряд ли об этом рассказывал кто-то маме.
А может, рассказывал. Я бы не рассказала.

И стала их жизнь разноцветной, как кубик-рубик.
И дали им моря.
«Люблю», — уверяет море.
«Люблю», — шелестит им песок, от приливов мокрый.
«Люблю», — камень тычется в ногу округлой мордой.
«Люблю», — так они говорят, потому что любят.