Нам ни тени себя не останется, если соврать
обо всем понемногу и крупно — в конечном счете.
«Мне всего двадцать пять, я успею…», «в последний раз»,
«для обоих так лучше», «в делах, в суете, в работе».
Я иду в новый день, понимая, что прежних нет.
Существуют «не стал», «не решился» и «недообнял».
Никогда больше нам не нырять в прошлогодний снег.
Ничего больше нет, кроме шанса успеть сегодня.
Я смотрю на себя, я меняюсь за взглядом взгляд.
Я прощаюсь с лучом, исчезающим с края крыши.
И не всл…
… показать весь текст …

Белому — белое. Вот я сейчас иду
искать одиночества, выверенных дистанций.

Держать равновесие, тихо ступать по льду, себя уверяя, что больше нельзя остаться.
Терпеть и молчать, слова не роняя с губ, и быть тоньше льда, прозрачней его и чище.

Покажите того, кем я сердце не обожгу.
Расскажите мне, что тепла от тепла не ищут.

В холоде зим моих я был сильней огня — сжимал в кулаке и велел ничего не значить…
Но вот он возник и настолько менял меня, что я ощутил, как могло быть совсем иначе.

И сыпалась ночь, и когда он пришел ко мне, чужой до мучительных жжений учить на ощупь,
внутри меня с каждым касанием таял снег и обнажал просящий любви источник.
… показать весь текст …

…а потом он выдохнет: «Ну, прости…»
Сядет, сгорбившись. Руки куда-то денет. -
Это — Осень. Конвойный. Ведет и мстит.
Мстит за то, что я этим вот /нощно, денно/
ожиданием слова держала мир,
позволяла продлиться за гранью точки. -
Просто каждому нужен свой личный миф.
Просто каждый заточен, лишаясь почвы,
на попытку найти в себе камертон.
/Чтоб хоть что-то, пусть глухо, внутри звучало/, —
в тишине невозможно не сжать ладонь,
если чуешь, что полнишься изначально
этим криком ли/просьбой — «скажи, скажи…»
и /увы!/ понимаешь, что — нет, не скажет.
… показать весь текст …

И солнечный диск вверху — поравнялся с нами;
и тени ложатся четче, играя цветом.

Вот было движение, путь ускользал, но замер, подвластный тому, кто пришел к своему ответу.
Так чувствуешь лето, истину, гладишь завязь, — макаешь ладони в солнце, растишь упрямо…
Мы здесь, мой хороший. Мы больше не исчезаем. И пряди травы источают душисто-пряный,
настоянный аромат. Все, что было нужно, всегда обретается, если его не ищешь.
Вот солнечный диск, вот мы, вот — наш мир снаружи.

Остальное наступит, когда мы его напишем.

Тиха безумно моя вселенная —
спугнуть в ней тени способен шепот.

Чего мы ждали от потепления? Что дал нам этот бесценный опыт?
В моем почти что апреле вишенно — стал снег воздушными лепестками,
но ты все так же нечасто пишешь мне, и мы, как раньше, живем звонками.
Есть что-то, видимо, неизменное — по нашим знаниям и лекалам.
Ложится меж городами энными любовь дорогой, не выпуская
таких, кто верит и ей, и случаю по ней добраться до места встречи.
Любой из нас — добровольный мученик, который знал, что не будет легче.

Весна прозрачная и затишная. Скучать смертельно, когда непрошен.
Но в том, что ты, хоть и редко, пишешь мне,
не смерти — жизни на каплю больше.

Это проще людей, эффективнее волшебства:
не тянуться к чужому, не путаться, не спешить.

Если жизнь превращается в слово — не верь словам. Говорящим без дела своей не давай души.
Это проще простого — угадывая родство по каким-то чертам, очевидным для вас двоих,
захотеть и решить называть человека «свой» и позволить ему тебя называть своим.
В этом мире мейнстрима, где каждый второй — не в ритм, каждый пятый — красиво пойман на тонкой лжи,
делай все, что ты хочешь, но только себе не ври про таких, кто в тебе рождает любовь и жизнь.
В нашем небе опять распускаются облака, словно вишня цветет, белоснежно зовет апрель.
Я ждала тебя издалека и наверняка. Если можешь все это — приди и меня согрей.
Это проще людей, не живущих своим умом, от фальшивости будней сбегающих прочь с ума.

Приходи в мои руки, как будто пришел домой.
Становись моим домом, придя меня обнимать.

Это просто, как, оступившись, упасть с моста
и лететь не способным вовне издавать ни звука.

Я устала касаться вполсилы, и ты устал. Никогда от меня не отдергивай больше руку.
Обнажение — это входить к тебе без ножей, без одежды, как есть, наготы своей не смущаясь.
И ложиться, душой прижимаясь к твоей душе, лишь касанием ощущая и ощущаясь.
Я пойму тебя, пусть на какой-то тридцатый раз. Я сумею привыкнуть впускать тебя без испуга.

Просто будь со мной, кем ты хочешь. Забудь про страх.
Это нечто весомей, чем просто любить друг друга.

Это числится, как сбывшееся негаданно,
мягко трогает сердце невысказанным теплом.

Присягаю на верность, мой трепетный. Муки адовы не касаются нас через ангельское крыло.
Будут зимы еще, подапрелевы, пухом птичьим ли, теплой влагой ли собраны бережно в простыню.
Дни с тобой никогда невозможно назвать обычными — я пою аллилуйю любому такому дню.
Муки адовы не вонзятся клыками острыми — перед светлым и перьевым замирает зло.

Ангел зиму набросит на спины нам снегом простыни,
чтоб тепло наши…
… показать весь текст …

И нас друг к другу ведет упрямо,
что для влюбленных закономерно.

Нас жизнь мотала от «хари рама» до суеверий, кругов инферно,
через такие порою братства, что дай-то бог каждый пятый верил,
а прочим было не разобраться. Но лишь теперь полетели перья.
Совсем не ангельские — откуда, когда мы ведали, что творили,
и продолжали творить — не чуда, а приключения, эйфории?
Когда мы спали порой не с теми, не отличая еще страстишек
от самой чистой любви в постели. Когда мы были — во всем и слишком…
… показать весь текст …

Любой, кто был почти что на мели,
в ком сила притяжения земли
боролась с тягой бросить монолит
земного, чтоб сменить его небесным,
теперь, как шторы, распахнул апрель,
забыв про осторожность и запрет
так пламенно и тщательно гореть,
чтоб искрами призвать весенних бесов.
И звук выходит сиплым и глухим,
пока мы превращаемся в стихи
и кашляем в кулак в конце строки,
стесняясь, что выходим откровенней,
чем собирались выйти. Это в нас
растет такая смелая весна,
… показать весь текст …

и быть твоим лучом, и волховать.
стать чем-то, вроде веры в чудо встречи.

я днем сегодня разлюбил слова. я вымолчу нас, потому что нечем
сказать, как жгло, где до смерти болит, кем стал я тут, покинутый тобою.
слова, слова… исчадия молитв. я, карта жестов и сердечных сбоев,
сегодня отказался ими быть. на языке бессловном стало сухо.
я жил бы так, я б выжил, если бы сумел стать псом, которого за ухом
ты чешешь молча, ласково рукой. глядишь в глаза, берешь с улыбкой морду.
я мог бы, но я …
… показать весь текст …

нет ничего, упрямее силы, ведущей тебя ко дну.
нежности слаще, чем та, на которую строже всего запрет.

я могу быть спокойной, казаться спокойной, но я себя обману. потому что скучаю настолько сильно, что телу легко гореть.
и не чувствовать боли, не слышать мира, но видеть его насквозь. проходить по девятому кругу нежности, воздух глотая ртом.
ощущать ее, дикую, странную и согревающую живот от уверенных рук, опускавшихся ниже и легших под животом.

замирать, выдыхая воздух, словно сверху — пять…
… показать весь текст …

Все верно, соразмерно нашим силам.
Все названное кажется возможным.

А простота нам тем и отомстила, что в равной доле в ней таится сложность.
И мир не бел, как чистый лист небесный. И мир не черен, как перо воронье.
И в нас самих есть дерзкое — от беса и капля света, смешанная с кровью.

Сложить себя из вечных преломлений, учить руками камушки и стекла.
Касаться губ, ложиться на колени и позволять себе сбываться теплым.

Нам не играть ни в демона, ни в бога, ни в рулевого на Его ковчеге.

Нам дали мало, только это — много:
всего лишь жить в каком-то человеке.

Carpe diem. Чудотворство у нас в крови.
Мы — сечение золотое, значенье пи.

Циферблат, как гнездо, по законам вселенной свит. Мы посмотрим на стрелки — и время, затихнув, спит.
Не считай ни часов, ни имен — будь в любом из них. Не жалей ни о чём, на декабрь в себе мудрей.
Каждый с тем, с кем и должен, все время соединим. Каждый каждому на пути его — оберег.
Мандариновый сон, горечь корок, прохлада дня для коснувшейся снега, согревшей его руки.

Carpe diem. Храни меня так, как любовь хранят.

Carpe diem. Я тоже запомню тебя таким.

Это город мучителей, светлых и прокаженных.
Порождающих тени, гадающих жизнь по снам.

Были женщины — сладко любились — да всё не жены. И была я не женщина — названая жена.
Много званных — звенит разговорами перекресток. Там, где кто-то становится избранным, мир молчит.
Было много таких, с кем мне скучно и слишком просто. И тебя не бывало — любимого из мужчин.
Это город, где все отпечатки впитали камни, где восток освещал им с утра седину висков.

Мы учили любовь, как обряды кровопусканий. Мы умели любовь, как всевластие и покой.

Никого не бывает ближе из тех, кто выжил. Никого мне не надо так искренне, как тебя.
Это город таких, кто умел подниматься выше, кто любил, не любя, и совсем не любил, любя.
Поцелуй его вечно холодные мостовые — нам в дорогу, которой не видно конца и дна.
… показать весь текст …

…Любви не бывает больше,
чем ты можешь вместить и, рождая, отдать другому…

Здравствуй, Доу. Иная стадия врачеваний.
Я почти что монах шао-линя, скиталец мыса.
Затяжных две недели в молчании и нирване.
И я рад, что почти что ни в чем нихрена нет смысла.
Потому что о главном теперь я б молчал веками.
Потому что оно теперь — в центре и на примете.
Каждый день я теперь просыпаюсь, как гладкий камень,
как лучом по щеке поглаженный на рассвете.
Всё — вертеп, если ходишь кругами по вязкой лаве
скучных толп, одинаково серых, чтоб отличаться.
Отойдя от краев этих ярма…
… показать весь текст …

февраль пять лет спустя — скрипучи половицы,
расстегнуто окно — февраль пять лет спустя
такой же, как и тот, не переставший сниться;
морозные слова у кадыка хрустят,
а под ногами — снег. въедаются подошвы
в подтаявшую стынь, в растопленную муть.
со мной всегда есть я, какого вспомнить тошно,
и я, каким себе я нравлюсь самому.
давай на пятый круг, раз все опять сначала?
конец споем в конце. куда нам, брат, спешить.
я помню: в первый раз мелодия звучала,
такая, как сейчас. я, февралями сшит,
небрежно, на авось, как скрученные нити,
держу внутри себя несбывшихся людей.
… показать весь текст …

Из мутной заводи Патриарших,
в давно назначенный день нисана,
земля пускает сквозь мир бесстрашных — прибить к крестам их, пропеть осанну —
неслышной поступью, жаждой платы, служить уроком, сказаться устно.
Чтоб снова встретить глаза Пилата и разглядеть в них простую трусость.
В броне по пояс под тканью тоги, зажав и нежность свою, и зверя,
он так боится себя и бога, в нем уместившихся в равной мере.
Он так печален и безутешен, убив от ужаса тех, кто вызнал,
что он всегда остается между, не дав себя ни одной из жизней.

Ладонь затянет, веревки трутся, однажды преданный, снова спасшись,
рукой касается сердца труса.

«Потом я выбьюсь опять из ритма —
так манит ночь, горячеет кровь.

Мой Мастер, что с твоей Маргаритой? Скажи мне, где мой покой и кров.
Сидеть у ног, обнимать колени, пускай молчание — вечно длить.
Бывает так, что на преступленье готов, чтоб только в другом могли
ожить все звуки, слова — и сила вернула к жизни, звала к борьбе.
Мой милый Мастер, я не простила печаль твою бы самой себе,
твою любовь, одинокий город, что ты мучительно далеко.
На Патриарших весною вспорот лед, выходящий из бе…
… показать весь текст …