К чему это все, если жить нам не запретить?
В ком луны сменялись, у тех горячел висок.

У каждой любви свой порядок, закон и стиль. Моя к тебе — это простой поцелуй в лицо.
Мы прячемся, прячем в одежду касанья рук. Мы носим в карманах секреты от прочих глаз.
В тебе у меня даже имя не отберут — ему каждый раз новым вдохом в тебе пылать.
Была не была, кто рискует, порой частит, сбивается с ритма, скитается сам не свой.
Да только ты, весь умещённый в моей горсти, владеешь и сердцем, и небом над головой.
Живой — это значит готовый, что в нем болит. Пусть луны, оплачены, плачутся — будет соль.

Касайся босыми ступнями моей земли,
пока я целую, целую твоё лицо.

Я шепчу тебя из таких городов и далей, что дышать друг о друге — позволено, слишком просто:
не чужие, не близкие, без обязательств, или так сведённые друг для друга в закономерность,
мы сближались, и вот, наконец-то, остановились на дистанции в пару осознанных сантиметров. -
Замирай, не дыши и попробуй не наклониться: не случившееся, но способное стать возможным, —
опьяняюще, нежно, на уровне интуиций, — держит ровно настолько, чтоб мы не касались кожей.

Все изменяется, если ты ищешь женщину —
в звериных чертах, за жесткостью, шерстью рыжею.

Когда ты желаешь любви ее — и не меньшего. Когда эта тяга способна вас обездвиживать
на доли секунд, чтобы падать потом в объятия, минуя запреты, почти не дыша, и требовать
не мира, не войн — их уже никогда не хватит вам — ее, целиком, как камлающий просит «неба мне!»
за миг перед ливнем, его различая в воздухе. Закинувший голову, руки расставив в стороны,
вбирать от нее всё — от дикой тоски до отдыха…
… показать весь текст …

А теперь выпадает такое лето,
словно это не лето — иная жизнь.

Луч скользит по спине земной, будто лента, — подхвати, на запястие повяжи.
Осознай, что случайно под небом замер — до заката каких-нибудь полчаса.
Ощути, что мы больше не исчезаем — остаемся во взглядах и голосах.
Наши тени легки под небесной тканью. Наши руки сильнее, чем в прошлый раз,
чтоб держать, чтоб держаться за них, пока не отступит навязчивый, вечный страх
быть собой, обещать, ошибиться в чем-то, но зато обрести себя и сложить.
Это лето нас примет, как нареченных,
словно это не лето — иная жизнь.

Эта осень — и нож, и обжиг, святая боль:
закалён и убит в равной степени ей — любя.
Где бы я ни была, я всегда остаюсь с тобой.
Ибо, чёрт возьми, я немыслима без тебя.

Пока ты на ребре и на игре,
весна стреляет пару сигарет
у первых из людей в пустынном парке.
И если он — ни разу не Адам,
слегка небрит, умней не по годам,
она — бесспорно, Ева. В сумке «Паркер» —
записывать любовь свою и страсть,
как вылеплена из его ребра —
от женского простого любопытства.
Какие в нем война и глубина,
себя искать в нем, чтобы точно знать:
а кто кому в кого из них годится.
В любовники ли, в жены и мужья
в какой-нибудь системе бытия,
… показать весь текст …

Пропади оно пропадом: пробки и сквозняки.
Этот вечный мейнстрим, жизнь расписана по часам,
где в любом не касаешься нужной тебе руки, сохраняя внутри разговоры и голоса.

Осень как меланхолия. Каждый твой шаг шуршит, воздух ломким стеклом, стрекозиным сквозным крылом
чуть подернулся дымкой, и, кажется, ни души не встречается больше и встретиться не могло.

Называть твое имя в звенящую пустоту, не хранить поцелуй на обветрившихся губах,
потому что тебя никогда не бывает тут. Никогда. Я стара…
… показать весь текст …

Корона звенела по эшафоту.
Придворные в панике, в хохот — шут.
То присказка, милый. А сказкой — вот он,
я, если изволишь, так посмешу.
Представь себе, жил, адекватен, светел
(что важно в наш сумрачный, в общем, век),
ну, прямо вот рыцарь, и вот он встретил
принцессу — наяду, мечту и свет.
Как встретил — забыл про покой и пищу
(так рвался, романтик, ей угодить).
Принцесса же — прелесть: то ветром свищет,
то, боже помилуй, сычом глядит.
То рыцарь накормлен, допущен близко,
то изгнан н…
… показать весь текст …

как он печатает: «женщина я скучал," — пренебрегающий знаками препинанья, резкий, способный устроить во льдах цунами, чтобы натравливать айсберги на причал
© Sterva

когда он мне пишет «любимая», я не жду уже — до немения в пальцах — вторые сутки.
осень вскрывает, как лезвием, ширь и дурь выжечь ехидство, отбросить характер суки
и замирать в этой нежности, ей одной верить почти что до обморока и спазма.
когда он мне пишет, мне хочется быть шальной,
не выдыхающей воздуха до оргазма.

бежать, как…
… показать весь текст …

Такую нам тишину на сердце
кладет ноябрь в студеный час.

Как мне не ждать тебя, чтоб согреться? Как мне не выйти тебя встречать?
В края обочин въедаясь ржаво, трава глодает ступни столбов.
Я босиком бы по ней бежала к тебе, лежала б на ней с тобой.
Закрыв глаза и уткнувшись в куртку, молчала, глубже тебя вдохнув.
Ноябрь гаснет в ночи окурком. Ноябрь ложится на глубину
сердец, которым стучать бы ближе — так осень в руки свои зовет.

И поезд леской стальною нижет
часы пути, как стеклярус…
… показать весь текст …

и приходят с усмешкой тайны, а уходят с отметкой зверя.
все мы — клинопись, прочитай нас. все мы — игры в «не верю-верю».
все мы очень любви страшимся: вдруг полюбят нас иллюзорных,
нас, придуманных и пушистых, нас, как новые горизонты?
всем хотеть преподать себя же, как урок или словно порку,
но при этом остаться важным, рассказавшимся и бесспорным.
отстраненным и одиноким, но кому-то бесстыже нужным:
кислород с никотином — в легких, лютый жар — в холода снаружи.
неприкаянными в свободе, быть…
… показать весь текст …

Перевязи троп, перепутья трав,
колыбель весны ее, теплый кров,
он шептал ей: «Только не умирай, а не то во мне застывает кровь».
Он молился в неба остывший миг, говорил с ней долго, глядел в закат,
а потом садился с собой самим, теплый хлеб доставший из узелка,
преломлял и ел. Остывала пыль, бронзовела в ласковости луча.
Ветер падал оземь и гнул ковыль, ветер мысли суетные качал.
Он вставал и шел в придорожный зной, до груди клубящийся жар земной
и смотрел, как даль серебрила ночь, говоря «мне просто, ведь ты со мной» —

и внутри цвело, и жила душа, словно в нем под утро, как на росе,
отпечатан тихий господень шаг оттого, что он для нее был всем.

И она распахивала окно — воздух пился, колодезен и студен.
… показать весь текст …

А вчера ещё — ломкий вздох на вырезе,
поцелуй, влажнеющий у лопаток.
Я уткнулся бы лбом в тебя — нежность выреветь,
на тепло твоё безнадёжно падок.
Осень к горлу стала — шептаться листьями,
рассыпать словесные листопады.
Покажи мне выход, один-единственный
к твоему предсердию — так мне надо.
К берегам реберным твоим причаливать
лодкой губ, дощато бортами гладить.
Моего несобранного отчаяния
пятерым на нежность до гроба хватит.
И меня, отрезанного и резкого
вдалеке от тебя — так тоской разнежит,
… показать весь текст …

Уходить бы по тропам, ведущим в покой на юг.
Не домой, потому что такую — нельзя домой.

Что внутри не болит, то ни разу и не поют. Я иду через травы, пою им, что ты не смог.
Наклоняюсь губами к трепещущим лепесткам, обжигаю соленым их нежность, шепчу слова —
все выходит бессвязным, сумбурным «зачем» и «как» и кончается горьким «никто тут не виноват».
Травы гладят меня по щекам, дышит летний зной. Пыль душицы, полынная горечь, кровящий мак.
Что мне делать, когда ты со мной, только не со мн…
… показать весь текст …

Ты послушай, ведь я люблю тебя, и неважно,
кем мы станем друг другу, если когда-то станем.

Наше небо — все время общее. День вчерашний с днем сегодняшним никогда не менять местами
и понять, что живут не в прошлом, не сном о прошлых, а сегодня — бегут за движением узкой стрелки.
Успевать в настоящем — главное, мой хороший, даже если оно нашим общим бывает редко.

И сегодня не день — коридор от весны до лета:
сделал шаг, и весь город в ответ отозвался гулко.

Я вхожу к тебе распрямившейся и сог…
… показать весь текст …

Все проще простого, вселенское волшебство:
лишнее, словно маска чужая, снято.

Ты, опускаясь, целуешь меня в живот и, поднимаясь, — молча между лопаток.
Комната раскрывается, как бутон, наполнившись пролитым в окна лимонным светом.

И что бы мы ни сказали — всё не о том.
Только молчание нежности в нас — об этом.
«""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""

Ты мне снишься таким, от которого ноет грудь —
то ли смех так болит в ней, не вырвавшись,…
… показать весь текст …

Миром правят детали, тончайшие вещества.
На губах твоих соль, капля пота по позвонку.

Я есть то, сколько раз я хочу тебя целовать, сколько раз я рождаюсь заново по звонку
телефонному. Двое не спят, выходя курить на балкон, как в ладони мира, — встречать рассвет.
Я дрожащие пальцы, я их барабанный ритм, отбиваемый в тщетных попытках найти ответ.
Ты — улыбка от сообщений, табачный дым, теплый свитер и запах, залегший под воротник.
Аккуратность уберегать меня от беды, подставляя ладони, меня от меня хранить.

Я тянулась бы целовать тебя наугад, не пытаясь к тебе притяжение превозмочь.
Называй меня, как захочешь, учи, ругай — но хоть краткое время будь полностью только мой.

Мир наполнен деталями, танцем простых частиц. И они, рассыпаясь, скрепляют с тобой меня.
… показать весь текст …

Если кто-нибудь тонет, есть тот, кто бы мог спасти.
Кто-то строил дороги, кому-то по ним — идти.

Убегавшему вслед свистит поборовший страх, этот свист, словно пуля, пуля из серебра. -
Если в спину настигнет — позор, если в лоб — убьет: тут нельзя ни бояться, ни смелыми быть -вдвоем,
потому что у мира мораль, и мораль строга: кто-то должен догнать пустившегося в бега.
Потому что у мира логика мудреца — если кто-то ушел, то кто-то остался сам.
Так и было бы годы, века, но ты должен знать: человек появился и создал полутона.
Сотни разных оттенков, сквозных, переходных чувств, повелел «так хочу», отказался «я не хочу».

Приходи же и слушай, слушай теперь меня:
с очевидным не спорят. Но если решил — меняй.

В наших руках и мудрость Его, и благость,
ибо Он есть в нас, если мы слышим голос.

Все происходит вовремя: в землю влага сочится, и зреет спелый зернистый колос.
Беречь и удерживать станем, любить и строить; не требовать истин случайных, ответов скорых.
Сильнее земли на земле — лишь любовь, и кроме нее, ничего не пускает так крепко корни.
Мы — часть Его, ибо, создав нас, Он нами полон. Любимыми зернами зрея, тепло и веско
мы крепнем и наполняемся, слыша голос.
Все — вовремя: небо, вдохнув, выдыхает всполох.

И Он воскресает.
Спасая в нас человека.

Ты приходишь спокойным, простым и мудрым.
Смотришь молча, как небо во мне сверкает
сотней молний. Целуешь — и льется утро, как покой, меж оконными позвонками.
И на небо мое проступает солнце, словно рыжая краска на серой ткани.
И молчание это меня коснется так, как будто ты гладишь меня руками.
Все меняется, если ты слышишь глубже звука слов, тишине этой смотришь в сердце.
Ты пришел ко мне, чтобы молчать и слушать, чтобы мне было не на что опереться.
Чтобы небо во мне, запекаясь алым, не пугало ни в штиль, ни в лихие грозы.

Чтобы я поняла себя и летала, не держась, испугавшаяся, за воздух.