И в каждом будет суровый ветер,
нордичен, едок, упрям и зол.

Нарушит связи, разрежет сети, разденет ветви, швырнет песок
на стылой пустоши прямо оземь, подхватит шторы, нырнет в окно…
И каждый, спрятавшись, пусть попросит себя и ветер лишь об одном:
чтоб стало тише, ясней и проще дышать и думать, любить — простив.
Чтоб ровно каждый, кто ныне ропщет, сжимая ветер в своей горсти,
вдруг стал нежнее, теплей, ранимей, но смог осилить любую боль.

Чтоб не случалось идущих мимо.

Чтоб каждый сделался, словно бог —
не во всевластии и расправах, а в милосердии — и уже
… показать весь текст …

Я становлюсь забывчивой и усталой, не помню названий, не радуюсь… И еще:
мне кажется, я достаточно долго знала, что можно уткнуться тихо в твое плечо. -
Поэтому я слаба. Только эта слабость не делает нас ни крепче, ни горячей.
Любая любовь начинает казаться адом,
когда превращается в вечное «а зачем?»

И в лицо не смотри мое…
Сжалься да отпусти, умирать или нет,
только боль моя чище смерти.
Я несу ее хрусталем у себя в горсти мимо,
мимо того, кто и так ее не заметил.
Сколько ж можно любить?
Сколько можно любить вот так — невпопад,
безнадежно ненужно, как будто скошен?
Так, как будто у тела отняли тень и стать,
что там тень — как будто с тела содрали кожу.
Разве можно терять на пути его, там, где стих ветер,
оземь разбился клекотом ястребиным
от того, что и не был моим он?
Прошу, пусти.
… показать весь текст …

Все, что когда-то хотело орать и биться,
потом — затихать, убаюкиваться, ласкаться,
теперь превратилось в мелкий блестящий бисер,
испорченность пересказов.

Не подкреплен ни паникой, ни покоем, внутренний мир замирает в своих руинах,
где каждая трещина, каждый кривой осколок пока что имеют имя.
Катятся бусинки, сыплются вниз сквозь пальцы, не остановлены кем-то в момент полета…

И можно теперь прилюдно не убиваться.
Это и так убьет нас.

*Письма на ночь

Сейчас, когда часы — это весенний дождь и апрель — это расстояние между нами, я особенно люблю говорить с тобой, пока ты спишь. Человеки никогда не разговаривают с чужими спящими, только со своими. Если дождь положить на горизонталь, он похож на страничные швы и морской штиль. И об этом необъяснимо хочется рассказать.

Спящим своим обычно говоришь вот о таких вещах, которые становится возможно замечать, потому что много молчишь у границы апреля, за которую нельзя, думаешь о не х…
… показать весь текст …

Опять воруешь у себя слова,
чтоб ими можно было целовать
того, в ком ни жива и ни мертва,
когда в висках — сердечные удары.
Опять твой график сух, а голос нем,
течет вода по проводам фонем.
И если с вами вновь чего-то нет,
так потому, что не дается даром.
И вот ты разбираешь свой паром
из мертвых слов, чтоб чуять, как остро
седьмое небо под его ребром,
чтобы под этим небом лечь и греться.
Сушить весло и знать, что вам свезло —
настолько вас убило и спасло
… показать весь текст …

И отныне мы умещаемся в запятых,
в глубине бесконечных, тончайших перечислений.

Наша сила — в способности намертво не застыть, продолжаться, срываться на бег, разводить колени
нежным жестом, нетерпеливым и волевым. Выходить из кольца, на осколки бить циферблаты,
привыкая к возможности падать, но помнить высь, на которую нас хватило с тобой когда-то.
И отныне я прикасаюсь к твоим плечам, покорившаяся притяжению падать в руки.
Целовать тебя, пить, на любовь твою отвечать, проникать в тебя голосом из телефонной трубки.
Все земное мое, все осеннее естество просит только тебя, верит жажде тебя касаться:
класть ладони на спину твою, целовать живот, уносить с собой запах на кончиках теплых пальцев.

Жить в секунде от поезда, виснуть на волоске между адским терпеньем и правом к тебе уехать.

Чтобы там, за чертой, на горячем твоем виске
… показать весь текст …

открыть другими
Лина Сальникова
Такая жизнь таится между строк,
меж складок мира греется лучами,
что до шестого чувства все остро, на каждый вздох вселенной отвечает.
Такой прилив тепла и простоты, готовность шага в новый перекресток,
что помолчать, вбирая, не остыть, касаться мира, словно моря — остров
песчаным боком, вокхим и земным, сырым от влаги соли, слез и пота.
И быть любимым, солнечным, иным, не умирающим — живущим от чего-то.
Моей руки касаясь, улыбнись, моим глазам поверив, дай мне имя.

Да будет свет сочиться в наши дни,
чтоб их для нас открыть совсем другими.
13.05.15

мир — невесомые кружева паутин,
цепко натянутых между осенних веток.

мы всегда выбираем, чем и за что платить, но не всегда наперед узнавая это.
хочешь — лети в эту сеть, попадай крылом, тронь ее прикосновением чутких пальцев.

но знай: все так зыбко, что равно всегда могло
либо убить тебя, либо само порваться.

Весна рассеяннее и тише,
на плечи моря ложится медь.

И что другим про меня не слышно — я не успела ещё суметь.
Здесь клейкий воздух, о нас не знают ни понаслышке, ни из газет.
И лишь дрожит высота земная, а все идут на неё глазеть.
Мы вышли в люди — зачем нам перья? Зачем нам в небо макать крыло,
когда все страхи и суеверия всегда держали небесный флот?
И вот, напоенные земными простыми радостями, мы так
друг друга любим — чтоб пальцы ныли в низу горячего живота.
И это всё. Что ещё нам надо — каких регалий и картотек,
когда мы так научились падать,
что слаще этого не взлететь?

И ждут такси, и курят в тишине.
Себя макают в мутный свет перронов.

А я все думал: кто-то помнит обо мне настолько долго, что не дышит ровно?
Я был ли чьим-то звуком, теплый смех рождал ли в ком-то, делал день светлее?
Хотел ли кто-то ждать меня и сметь сказать «с тобой — ни о минуте не жалею»?

Над миром — ночь, под сапогами пыль. Земля мягка, бесшумна, словно войлок.

И я забрел куда-то и забыл,
в ком я — живой, да и вообще — живой ли.

я оберег звездный: выйди — скажи падать.
кто тебя так создал, что мне тебя так надо?
кем были с тобой прежде, чтоб наживо пересечься?
небесный шнурок режут иголки в Пути Млечном.
мир тебе, как вольно, как с тобой в мыслях сладко.
мир тебе. всем войнам нашим теперь шатко,
зыбко и так вязко — что как мы и воевали.
зачем я тебя сразу не берегла словами?
небесный шнурок трется — летят до земли искры.
радость моя, солнце, не проходи быстро.
не отводи руку, не избегай взгляда.
как ты, такой хрупкий, сильней моих звездопадов?
звезды мои нижешь — колешь себе пальцы.
сказать мне одно «ближе» — позволить к тебе сорваться.
… показать весь текст …

Он простит нас, с такими распахнутыми сердцами,
словно бездны осенних колодцев в дневную стынь.

Каждый новый над этим колодцем звездой мерцает, но срывается вниз, не спасая от пустоты.
Он простит меня, словонаемника и калеку, никогда не умевшего вовремя разделить,
не способного не сажать себя снова в клетку своих собственных чувств и не знающего молитв.

Проходи стороной, не смотри в эту тишь колодца. Я молю о прощении, я без него устал.

Не гляди, ведь в него когда-то смотрело солнце,
а теперь вместо света на дне его — пустота.

согретый твоим дыханьем табачный дым,
со вкусом твоих прохладных и тонких губ.

я буду смотреть, и ты станешь таким простым, настолько со мной, что больше нас не солгут.
смеяться вполголоса, не нарушая ночь, в которой все звонко — так воздух осенний чист.
потом замолчать, замереть и смотреть в окно — и, кажется, слышать, как сердце твое стучит.

танцующий дым, кольцам пепельным по рукам позволивший виться, ныряя под рукава.
я буду молчать. наклоняясь к твоим вискам, по очереди их касаться и целовать.

ссыпавшийся пепел, скрип пола и тихий треск твоей сигареты, твой выдох — и дым кружит…

И я буду просто молчать с тобой и смотреть,
как в пепельном танце моя происходит жизнь

Птицы, что ю’жили /значит, любили юг/
опять возвратились на здешние небеса, и мне снова легко и свободно, но я боюсь,
что в мире есть вещи, которые исчезают.

Совсем. Не дозваться, не вымолить голосами…

Ведь люди, как птицы, уходят искать тепло,
поскольку от холода медленно погибают, —
а небо без них превращается в потолок. -
и я лишь прошу от потери меня избавить,

беззвучно прошу, теплеющими губами…

Столько всего нам хотелось бы объяснить перед годом грядущим, новым. Да только важно,
что зима потихоньку скручивает нить прочных связей. И эта нить существует в каждом,
кто способен хоть что-то чувствовать, знать и греть вдох глубинный, сохраняющий чье-то имя.
Видишь, первый мороз до уверенности окреп:
в этом холоде зимнем время, как мудрый схимник,
отсекающий все ненужное, чтоб внутри эта нить в нас сильней держала еще кого-то
нам родного и чтобы голос нам говорил: «Ты нашел, ты обрел единственно верный остров».
Нам все кажется: нужно многое объяснить… Но без слов понимает тот, кто тебе отпущен.

Мы рождаем тепло, и тепло происходит с Ним.
И тогда он нас благословляет на год грядущий.

И чтобы помнить твой голос теплый,
нам можно даже не говорить. Осенней ночью мутнеют стекла — так ты горишь у меня внутри.
Так я дышу тобой, помню — вот он,
рукой дотронуться и понять. Скажи мне, есть ли в тебе хоть что-то,
что ищет только одну меня?

Будь моим голосом, тихим, слегка простуженным,
с нотками нервной, нежнеющей хрипотцы.

Если б ты знал, как щемяще все время нужен мне, как в моей жизни, положенной на весы,
все это бьется, колется и пульсирует, как ты становишься больше незаменим.
Ты, никогда не встречаемый, целым миром мне стал, наполняя мои города и дни.

Свежестью тонкой и вкрадчивым, ломким запахом вплелся под куртку, на бусины позвонков
лег нестерпимым желанием, диким страхом мне, страхом, что ты так мучительно далеко —…
… показать весь текст …

И такая проснется боль, развернется даль,
что не каждый скиталец сумеет преодолеть.

Проходить бы в твоих ладонях по городам, оставаться б у колоколен покатых плеч.
Краем губ собирать у виска твой соленый пот, видеть солнце, скользящее косо к твоей спине.
И на миг замирать, если всхлипнет скрипучий пол под ногами в студеной утренней тишине,
в час, когда ты забылся, подушки коснувшись лбом, беззащитен и чуток, наполнил теплом кровать.

И такие в уходе щемящие даль и боль,
что идти, но по памяти все еще целовать.

Ветер мой резкий и шалый, здравствуй.
Северный выдох, взмах крыльев птичьих.

Я принимаю тебя негласно самой любимой своей привычкой.
Я раскрываю тебе объятья, пробую вкус твой, вдыхая глубже.
Мне никогда до конца не хватит губ твоих тонких, касаний нужных.

Ветер мой, стань человеком, оземь мощно разбив ледяные крылья.
Вот я стою на твоем морозе, та, что однажды в тебе открыла,
кем ты бываешь во мне, горячей, как рвутся с треском любые нити,
если тебя отогреть, парящий, если, как панцирь, твой холод вскрыть и бережно внутрь к тебе живою тихо войти, отыскать там нежность.
Ты, укротив мой огонь, освоил, как он бесстрашен и безутешен,
если не ты остужаешь пламя, чтобы раздуть его позже снова.
Ветер мой, сила моя дала мне видеть внутри у тебя иного.
… показать весь текст …