Уходить бы по тропам, ведущим в покой на юг.
Не домой, потому что такую — нельзя домой.
Что внутри не болит, то ни разу и не поют. Я иду через травы, пою им, что ты не смог.
Наклоняюсь губами к трепещущим лепесткам, обжигаю соленым их нежность, шепчу слова —
все выходит бессвязным, сумбурным «зачем» и «как» и кончается горьким «никто тут не виноват».
Травы гладят меня по щекам, дышит летний зной. Пыль душицы, полынная горечь, кровящий мак.
Что мне делать, когда ты со мной, только не со мной — замирать в этих травах, тонуть в них, сходить с ума?
Умирай за меня, умирай за меня хоть раз
так, чтоб из-за меня захотелось дышать и жить.
Вот я падаю навзничь и жду до того утра, где звенящая тишь успокоит мне стон души.
«Сделай что-нибудь» — это всегда остается вне наших слов, потому что не скажется, как ни плачь.
Я смотрю в наше небо — и солнце в голубизне до моргания колкого снова мне режет глаз.
Уходить бы по тропам, венки по себе плести, панихиду по-хулигански себе пропеть.
Перекрестье имен наших, сорванных по пути,
на ветру чуть качнувшись, тихонько звенит «успеть»…