Если ваш ребёнок не ладит с окружающими, не надо переживать, что он некоммуникабелен или асоциален. Порадуйтесь тому, что он асоциален, потому что гиперсоциализация — это гораздо более опасно. Приходит время одиночек. Для меня очевидно, что сегодня люди, которые активно интегрированы в социум, — это люди отстающие. Ничего не поделаешь, потому что в этом социуме добра нет. Это условный «Титаник», понимаете?
Дело даже не в бесполезной трате ресурсов, а она есть безусловно, тут самое важное зло — это навык приспособления. Я вечно спорю с людьми, которые утверждают, что главная черта человека — это адаптивность. Очень хорошо ответил Фазиль Искандер в интервью Игорю Свинаренко на вопрос, чем умный человек отличается от мудрого. Он сказал: «Умный понимает, как устроен мир, а мудрый может действовать вопреки этому». Приспосабливаться необязательно. С моей точки зрения, пришло время фриков, одиночек, отдельных персонажей.

Китайская экономика — это не пруд, а море: ливень может размыть пруд, но не нанесёт вреда морю.

В популярности всегда есть оттенок пошлости. Известность — дело другое. Известность может быть и вполне заслуженной, к известности и относятся с пиететом, а не с писающей кипятком фамильярностью.

Жить полной жизнью вопреки бедности — значит, победить бедность.

Нет более скучных и унылых людей, нежели упорные каламбуристы. Вот ты разговариваешь с ним, разговариваешь и вдруг замечаешь по особому блеску глаз, что он тебя совершенно не слышит, что он слушает не тебя, а слова, да и то не все, а одну только фразу. Он случайно выхватил её из текста и теперь выкручивает ей руки и ноги, тасует суффиксы и приставки, выворачивает наизнанку корни. Лихорадочная механическая работа совершается в его усталом мозгу. И когда, наконец, каламбур готов, он выпаливает его как последнюю новость, огорашивая тебя в середине слова, и приходится вымучивать вежливую улыбку, тихо сожалея о смысле недосказанного. А твой собеседник уже вновь наготове, нацелил уши, навострил когти, ни минуты простоя и отдыха…

В музыке эхо может отозваться и через столетия.

Каких только музеев не повидал я на своем веку! Обычно это были собрания картин и статуй, изделий ювелиров, кинжалов, огнестрельного оружия, стрел, колчанов и шашек. Но только в трёх местах в мире собрано самое ценное изо всех ценностей человечества — рукописные книги. Я говорю о книгохранилищах Ирана, Ватикана и Армении.

Я давно заметила: грузинские женщины — особенные, тёплые и глубокие. Может быть, мне повезло. Я встречала только таких — само совершенство.

В сущности, репутация — это уверенность человека в том, что, когда он встретится с Богом, он сможет честно посмотреть Ему в глаза.

Однажды я получил письмо от Бернарда Шоу. Он приглашал меня к себе. Естественно, приглашение принял тотчас же. У Шоу я застал Герберта Уэллса. Герберт Уэллс с горечью сказал, что готов сжечь все свои 68 романов только потому, что они ни на йоту не изменили мир. Примерно такого же мнения придерживался и Шоу, который, правда, на этот счёт и не строил иллюзий, а потому и не переживал так сильно. Я не соглашался и до сих пор не могу согласиться ни с тем, ни с другим. Ещё со времён Гомера, а может быть, и раньше, литература и искусство влияли на людей и изменяли их. В общем, я считаю, что литература столь же ощутимо влияет на жизнь, как и сама жизнь влияет на литературу.

Бизе доказал, что хорошую музыку можно играть, петь и танцевать с равным успехом.

Верующий черпает силы для жизни из своей прямой приобщённости к Богу — через молитву, знамения, ощущение благодати, но более всего — через гармонию мира.
Атеист не знает, отрицает Бога, но черпает силу из того же источника — чувства приобщённости к мировой гармонии.
Так, видимо, и должно осуществляться на деле мирное сосуществование идей, или, вернее, различных душевных состояний, различных мироощущений.

Немного пожив в Исландии, начинаешь смотреть на весь остальной мир сквозь очки со стёклами цвета дерьма.
Творя Исландию, Господь получал удовольствие.

Мне было около 40, когда прочитал «Папа, ты спятил» Уильяма Сарояна. И сам восторженно спятил от одного названия. Весной 1979 года классика занесло на древнюю родину, а проездом в Питер.
Звонит Галя Силина, собкор «Литературки», бывшая судовая буфетчица и в силу этого мой корешок. Говорит, что вечерком привезёт Уильяма ко мне на фуршет, знаменитость хочет изучить быт советского писателя средней руки.
Жил я тогда один. Купил водяры, вина, закуску, утку и килограмм кислой капусты с клюквой. Зама…
… показать весь текст …

Есть мысли, которые невозможно выразить словами. Тогда слово за музыкой.

Революция — это гигантское превышение масштабов. В революции надо быть либо титаном, либо пигмеем, либо никем, либо всем.

Жизнь поэта, естественно и очевидно, завершают его последние стихи. Смерть может застать человека в любом состоянии, но смерть поэта с удивительной точностью останавливает его перо на нужных словах, таких, чтобы после служили ключом и символом.

В человеке есть два человека: один бодрствует во тьме, другой спит при свете.

«Бабочки» Шумана при любых художественных намерениях исполнителя должны порхать, или, по крайней мере, летать. Но в любом случае — не ползать и не кусаться.

Троллейбус — своего рода трамвай с человеческим лицом: у него есть всё-таки некая свобода манёвра.