Я благодарна каждому, кто был, кто есть и кто будет в моей жизни. И хотя самые жестокие раны я получила от самых близких людей, я благодарна им за всё хорошее, что было в нашей общей истории. В принципе и за другие уроки тоже говорю спасибо, потому как самое главное для меня — искренние чувства. Если не было доброго отношения, а потом это вскрылось, то я предпочту такое знание, чем самообман. Не приемлю фальшь.

Счастья столько, что просто не унести ни в горсти, ни в охапке, — безменом людским не взвесить. У меня здесь срабатывает инстинкт — состоять из планетно-небесной взвеси.

Я ловлю шаровые молнии, плавлю лёд и смеюсь, как умеют смеяться творцы и дети. Жизнь моя, мой стремительный перелёт из вчера — в нарастающий гул столетий.

Не хочу рокировок, рамок, пустых витрин. Для чего-то же Отче вложил в нас живые души. Всё, что я могу уместить внутри, не уместится никогда, ни во что — снаружи.

Потому и счастье нельзя объять, даже если получится сдвинуть горы. Потому и солнечная печать не даётся каждому без разбора.

Когда вы по доброте душевной хотите кого-то спасти из полной задницы, не исключено, что он будет пытаться затолкнуть туда вас. Поэтому лучше оставьте человека в его привычном дивном благоухающем мире. Займитесь собой!

Любовь невозможно растратить, это самовозобновляющийся ресурс.

Так падаешь на самое дно зимы,
и кажется, что зима в этот раз без дна.
О, как наивны осенью были мы,
О, как же много нам обещала она…
Её дары, как медные сундуки,
наполненные дублонами золотых
опавших листьев, выпавших из руки
рябиновых чёток, горечью клятв святых.
(Они благородны, как вызревшее вино,
которое Господь наливает сам,
чтоб было мягче падать туда, на дно
зимы, что в солнце вгрызается по часам.)
Так нас уносит по течению снов
февраль чернильный, вечный terrible enfant.
… показать весь текст …

Эх, была молода,
Но умчались года,
И никто их теперь не догонит:
Ни отважный пилот,
В чьих руках самолёт,
Ни такси, и ни резвые кони.
У меня за плечами багаж,
А у них на ногах скороходы…
Неужели списали в тираж
Мои самые лучшие годы?
Где-то был белоснежный лоскут —
Аккуратно крыла залатаю,
И пускай себе годы идут,
Ну, а я… Я ещё полетаю.

…И если вспомнить самое счастливое в жизни, так это вечерний путь из художественной школы по осенней аллее. С девочкой Юлей, мы вместе возвращались домой.

Мы просто шли и разговаривали о поэзии. И ни о чем больше.
Мы ещё никого не любили. Мы ещё любили всех. Мы ещё не знали жизни. Мы ещё знали и понимали ее лучше, чем сейчас, когда нас тяготит земной опыт, как тяжёлый этюдник…

Мы ничего не имели; ничего своего. Ни своего жилья, ни денег, ни работы. Нам ни о чем не надо было заботиться. Потому…
… показать весь текст …

Тремор, придав движение одеревеневшим пальцам,
Передается клавишам, срывающимся с тэ девять.
Ада девятый круг, где не принято отсыпаться, —
Се Интернет мой, не для гражданских (они же — дети).

«Ты жив?» — размножаются шифры в секретном мессенджере.
Вопрос повторяется девять раз, как некое заклинание.
Вижу: «Вчера был», — значит, сегодня, сцуко, он бьётся в месиве,
И я ни хрена не знаю: он — в окопе, я — на диване.

«Ты жив?» — спрашивает мамуля у Василька из-под Волновахи.
«Ты жив?» — спрашивает наводчица у разведчика из Херсона.
«Ты жив?» — вопрошает Родина, выплясывая на плахе
Ленинградской ночи, белой и чёрной, заснеженной и зелёной.
… показать весь текст …

Не про любовь, не до неё… и всё же —
нежней пургу гоните, господа…
трещит земля по швам, меняя кожу,
и смешивает с пылью города.
И смерти нет, когда она условна,
и жизни нет до той поры, пока
всё по любви взаимной безусловно,
до первого хорошего пинка.
И нет вопросов к Богу, ибо в кассу,
а там встречают нас не по уму,
даёшь луну из секонд хенда в массы —
аминь не воцерковленной Муму.
И бьют в там-тамы, растеряв айфоны,
кузнечики на завтрак — просто ахх,
… показать весь текст …

— Вокруг нас текучий, нестабильный, сверхбыстрый, гибридный, мерцающий мир, которому мы не можем верить.
Нам в нём жить. Как?
В цифровой реальности помнить о тёплых отношениях с живыми людьми. Мне не нужен знающий человек — для знаний у меня компьютер есть. Мне нужен человек, к которому я могу прислониться, поговорить, выпить — закусить, наговорить глупостей. Чтоб он мне сказал — какая же ты дура! Не цифра мне нужна, а живая ткань — подруга, исповедник, психотерапевт.

Другого выхода я не вижу.

Неспокойно видеть тебя во сне — не в твоих привычках ходить по снам. У меня залив заметает снег, у тебя на юге почти весна. Между явью и навью калинов мост, над забвением кружатся мотыльки, мы стоим вдвоём в тишине немой — не коснуться губ, не подать руки. Там, за кадром, мир набирает крен, люди падают с запада на восток, и становится памятью имярек, и и становится лезвием лепесток. Там, за кадром, вспышки иных миров, океаны, огненная земля, этот сон разделит нас, как порог — мы ему не вправе не позволять. Мы пришли сюда постоять над тем, что когда-то было живой рекой, оказать почтение пустоте, оказаться рядом и далеко. Ночь закончится — каждый проснется жить с тем, чего и выдумать не могли.

Сын родится, ты ему расскажи:
юг и север
на разных
концах
земли.

…а когда я уеду, мой свет, навсегда уеду, нарисуй меня с рюкзаком зелёным и в белых кедах, нарисуй акварелью море, слепой маяк, разглядевший мою улыбку, мой тайный знак.

Я уеду, — ищи под обложкой книги, мне из всех существующих мировых религий ближе та, что начертана на скрижалях, и словарь профессора Розенталя. Буквы мне присягнут на верность. Дерзость? Да, безусловно, дерзость, но нести в себе смыслы и этажи, понимая, куда нас приводит жизнь, — это тоже бесстрашие в высшей мере, привыкание к атмо- и к биосфере.

Всё неважно, забудь!.. Нарисуй мне птицу, я возьму осторожно за край страницы, буду слушать, как машет она крылами, и останусь, останусь с тобой — стихами.

Можно сколько угодно бороться, бежать, исследовать
Всю свою уникальность. Достаточность. Самоценность.
Но приходишь к тому, от чего убегал заведомо:
То, что всё заменимо. Но нежность всегда бесценна.

И опять понимаешь, что невыносимо хочется,
Так, как в засуху ливня, как в полдень июля — тени…
Чтобы кончилось это бл@дское одиночество.
И его голова бы легла на твои колени.

Что ищи не ищи смысл и суть, и предназначение,
Если не с кем делиться — то чувствуешь, что увечен.
…Боже, как же прекрасно взаимное притяжение.
Настоящее.
… показать весь текст …

В чём именно клевещет на вас нарцисс — это и есть его истинное лицо.
В чём вас обвиняет нарцисс, именно там-то его «мордочка вся в пуху». Чтобы не подумали на него самого, сливает негатив на окружающих людей, делая из себя якобы жертву.

Мир нарцисса душен до головокружения.

Чтобы быть счастливым, надо впустить больше любви в своё сердце. Нужно позволить ей свободно литься. Излучать любовь самому, несмотря ни на что. Неважно к чему или к кому, чем больше любви — тем счастливее человек.
И это не про постоянную смену партнеров, там счастья точно нет. И ещё не тянуть всех в свой личный ад, прорабатывать свои больные точки, бороться с мраком, печалью и горечью внутри, заполняя всё это светом любви.
Эмпаты более счастливы, чем эгоцентрики, несмотря на неизбежную боль, они восстанавливаются и продолжают любить жизнь. Они продолжают дарить любовь. Счастье — быть частью огромного мира, любить, сострадать, делиться теплом и заботой, учиться новому и быть благодарным.
Мы приходим в этот мир только за любовью, мы жаждем только её и отчаянно тоскуем только по ней. И мы ничего не заберём с собой, кроме накопленной энергии любви.

Не твои люди остаются в твоей жизни ненадолго, чтобы погреться в солнечных лучах твоего дружелюбия, если им нечего дать в ответ. А от некоторых ты уходишь сама, если они причиняют много боли или ранят ледяным равнодушием. Ты уходишь, даже любя их. Потому что в общении самое главное сонастрой. Людям должно быть просто хорошо вместе. Это безусловное и чистое принятие друг друга как личности.

Хочется выйти в кленовое лето, взять самолётик и крикнуть: «Лети!», — в вечно зелёное звонкое где-то, где навигаторам не найти. Нарисовать облака над проспектами цвета топлёного молока, гнаться за огненными рассветами до пробуждения петуха.

Хочется синего, лётного, южного, воздух лавандовый зачерпнуть, хочется вырваться из окружности и продолжать в неизвестное путь.

Перемотать киноленту из прошлого: всё, что сбылось и что не сбылось… Мерить секунды своими подошвами и ощущать, как вращается ось.

Есть один признак того, что вы сильный человек. Даже если вы этого не понимаете. Но вы сильный.
Это печальный признак. Вам не на кого опереться. Совсем не на кого, хотя вокруг есть люди. Даже хорошие люди. Близкие. Добрые. Но опереться на них нельзя. И вы это быстро понимаете.

Одна женщина хорошо сказала: «опираешься на кого-то — и как на воду!»…
Вот такое же ощущение возникает. Кажется иногда — вот этот человек для меня опора! Но только попытаешься даже не опереться, — слегка прислониться, — и…
… показать весь текст …

просто смотри в глаза мне, дыши, дыши
где-то в коробках памяти живут цветные карандаши —
пыльные, изломанные, изгрызенные — как мы —
тем теснее жмемся друг к другу в объятьях тьмы,
прячась от тех, кто нас правил, ломал, точил,
подбирал по цвету, откладывал, не любил
мы бывали не в тренде и в тренде, под стиль и свет,
нас выбирали, пробовали, бросали, стачивали на нет
нас любили, лелеяли, гладили, берегли,
оставляли на память, списывали в нули
я изучаю пальцами каждый рубец и шрам
я ревную ко все…
… показать весь текст …