… О, женщина …
Какой бы не была Ее весна по счёту,
машина времени всегда давала задний ход))

И всё-таки я должна была пройти тот страшный путь, что бы воистину насладиться теперешним счастьем, и оценить его!

как найдёшь печальку
береги её —
для стихов писания это мумиё

«Частенько голова болит у той,
Когда у женщины мужчина нулевой.
У сильного мужчины, женщина жива,
И у неё тогда кружится голова.»
Сергей Зараменский

О, как сплетаются сердца в извечном ожиданье,
Когда мужчина силой духа наделён!
Ты видишь ли в любви небесное посланье,
Иль бродишь тенью, слаб, ничтожен, утомлён?

Мужчина истинный — не власть и не богатство,
А внутренний огонь, что женщину зажжёт.
Когда в душе его — вселенское пространство,
… показать весь текст …

Тебя,
принесенную Богом,
как дитя в пеленках,
я променял на пустые
вершины, с тех пор
в глазах моих только
ветер

Да, уж цветы-то
Никогда никому не наскучат,
Хотя каждый год
Раскрываются неизменно
На тех же самых ветвях.

В горах не просто,
здесь всё красиво,
вот только солнце садится криво.
С обрыва в пропасть
упасть за солнцем,
кричать беззвучно, скользить по стенам,
доверить небо пустым аренам.
Толпа редеет, не верит в духа,
чем ниже вера,
тем больше звука.
Звучанье эхом ползёт по венам
стекая кровью
по голым стенам…)

Один из самых неприятных для меня типов людей, это моралист. Даже в тех случаях, когда я уверен, что его морализаторство не лицемерие и не ханжество — искренний моралист отвратителен тоже.
Ещё я заметил, что моралисты в большинстве своём люди пустые — кроме осуждения чьей-то безнравственности и чьих-то грехов им сказать миру решительно нечего.

Цветок отвернулся —
и женщина стала
скалой

В тумане дней, в тревоге смутной,
Я призраки любви встречал,
И в красоте их бесприютной
Свой жадный взор я утолял.

Они сменялись, как виденья,
Высокие, как лунный свет,
Я пил их тонкие движенья,
Их волоокий силуэт.

И были встречи, были речи,
Горели руки в полутьме,
И падал снег на эти плечи,
И таял в огненной зиме.
… показать весь текст …

Что-то ужасно
важное, что-то
человечное, что-то
колыбельное, что-то…
Теряется в этом
стремлении к со-
вершенству

Как мальчик, держащий в ладонях дрожащую птицу,
Как лошадь, бегущая в пыльной, горячей степи,
Как ветер, что пьёт из ручья и не может напиться,
Душа повторяет: «Терпи».

Пространство и время сжимаются в общую точку,
И в паузе, соединяющей выдох и вдох,
Внезапная радость сжигает на сердце сорочку,
И сердцу является Бог.

Твой враг — это не тот, кто тебя ненавидит, а тот, кто заставляет тебя ненавидеть себя.

То, что свято, светится в темноте, узнаётся хребтом и дрожью: все, кто были с тобой до меня, — не т. е. Все, кто после случатся, — тоже. Моё слово, отлитое из свинца, над тобой спрягали. Все другие несут торжество конца. Я — глаголом стою в начале.

То, что свято, не разменять на грош, всё равно воскреснет! Если ты другим себя пропоёшь, ты не станешь песней.

Златокупольной головы моей ни пред кем несгибаем остов, вырастаю из малоэтажных людей всем своим колокольным ростом. Потому и вижу на высоте: правдами похожи!

Все, кто были со мной до тебя, — не т. е.
Все, кто после случатся, — тоже.

снимешь нательный крестик, который жжёт
и оставляет след на красивой коже,
бог от меня тебя прячет и бережёт.
страшно, как мы похожи

я ощущаю током по позвонкам —
шейный отдел, грудной и спадает ниже,
рябью экрана по памяти, по звонкам.
страшно, когда ты ближе

контуры города, точка, тире, тире,
красная линия шага — ко мне навстречу,
в золоте ли молчание, в серебре?
страшно, но я отвечу
… показать весь текст …

Если по существу, то vivat, живая! Да, внутри твоё имя не заживает, так и болит каждой буквой и каждым слогом. Трудно уволить того, кто казался богом, кто научился без спроса и стука сниться.
.
Там, где я храню о тебе страницы, всё опечатано. Я туда не пускаю, ты под запретом: неиздан и нечитаем. Ты — просто пепел, который покрылся пылью. Я же — из воздуха, и громыхают крылья наперекор ушибам и гравитации.
.
Там, куда я стараюсь не возвращаться и куда память меня кандалами тянет, я научилась логике расставаний.
Всё хорошо, ты замкнут и обесточен, хоть и являешься каждой несносной ночью. Трудно ломать иллюзии и фантомы тех, кто ещё недавно казался домом.

Прошлое не подлежит возврату.
Кому — возврат?
Мы пережили друг друга,
и потому — v i v a t!

Я не сложная. Я — многоэтажная.
Есть люди — в один пролёт: всё просто, без лабиринтов.
А во мне — лестничных пролётов — не счесть (лети — не упрешься в стены).
Душа — небоскрёб (оттого и скребёт; оттого и — небо!).

Ягель, ягода вороника, графит небесного полотна, и всё, что видишь, не просто знаки, но абсолютная глубина.

Стоишь и думаешь, что достоин найти покой, а Север дышит седым туманом, живой водой. Ты слышишь каждый прибрежный камень и дикий мох: дотронься и ощути руками — великий вдох.

Уходит море в часы отлива, оставив след, а Север смотрит в тебя навылет и напросвет: не осуждает и не итожит, не лечит тьму, но позволяет пройти по краю, припасть к нему.

Одно лишь важно: чего ты ищешь, зачем пришёл? Дошедший знает, как путь неровен и как тяжёл.

Легенды, ягель и сумрак синий, и серебро, и Север медленно проникает в твоё нутро.

И полуостров вздыхает Кольский, развеяв тишь: «Ну, проходи, раз приехал в гости. Чего стоишь?»

Посмотри, как крутится колесо:
состояние абсолютного непокоя,
засыпай на моих руках, и всё,

засыпай — и всё,
я тебя прикрою.

Там минируют аэропорты, метро, тц,
наступают конём и ломают Трою,
миллиарды живут с бессонницей на лице,

засыпай, засыпай,
я тебя прикрою!
… показать весь текст …

Вроде просто — слова… А составь в нужном порядке — и глубина бездонная и простор необозримый, и прошлое и будущее, и всё, что между…
Небоскрёбы строк и окошки… а в каждом — жизнь…