Мы со снегом не видимся где-то примерно год,
у меня с апреля огонь, и в груди — огонь.

У него — снежинки в чье-то окно стучат; мне, как зимней, всегда дано по нему скучать.
Мы не видимся, он осыпается там, где я не вписалась в маршруты снежного бытия.
И поэтому я по памяти рядом с ним. Часто память — всего лишь умение сочинить.
Мой далекий, любимый подряд уже столько лет. Мы, казалось бы, в жизни одной, на одной земле.

Только видимся где-то примерно ни разу в год.
Ты — зима. Я — огонь.
Одинокий порой огонь.

3.01.19

Эта осень поет не мне. Я не знаю песен,
кроме тех, что впитали южный хмельной акцент,
где под грохот пирушек пираты меняют песо то на ром, то на женщин с ухмылками на лице.
Эти песни звучат одной, если грянуть разно — после третьей мотивы каждой не различить,
как предмет, что, упав из руки, перепачкан грязью, — с остальными в грязи, даже если он был и чист.
Я их знаю, мне кажется, с донного злого детства, с тех времен, где для всех ты лишь мертвым хорош, пират.

Только осень — поет, от нее никуд…
… показать весь текст …

Ходишь собранный, пробираешься к ним по скалам,
смотришь, как их, неладных, затягивает в пучину.

Говоришь им: «Какого лешего! Мать искала!..», выбираешь из них колючки, шагаешь чинно.
Милый мой, эти скалы не просто куски ландшафта. Эти камни не просто так здесь лежат повсюду.
Те, кто учатся их перекладывать, будут в завтра, из сизифовых комплексов выйдут в простые люди.

Мать раздаст подзатыльников, хлеба и сказок на ночь. Утомленные за день увалятся спать в чем были.
Ты достанешь им звезды из внутреннего кармана, оберегами сложишь в рюкзак, отряхнешь от пыли.
Объяснить это сложно, поскольку все слишком просто: верный путь без подсказок нашаривают руками.

Я часами сидел, чтоб однажды сложились звезды, —

И раскладывал камни.
… показать весь текст …

Огонь — это я. Ты держишь его легко,
пока мне самой иногда искры сердце жгут.

Ты в центре моих пожаров один такой, кто может огонь принимать поцелуем с губ.
Пока полыхает октябрь, ты на плечо кладёшь мне ладонь, горячее меня вдвойне.
И всё мое неостудимое горячо в тебе замирает, как ровный закат в окне.
Ты держишь огонь легко, ты всегда умел касаться его, входить в его жаркий круг:
веснушки, волос моих, в кольца завитых, медь послушны тебе, пока ты не отводишь рук.
Ты в центре моих пожаров один такой: горячая степь, опалённые берега
в своём огне растворяют меня легко.

В ответном огне,
умеющем
разжигать.
… показать весь текст …

Ты, кажется, плохо подумал и не учёл, как
вырастают смешные девочки с глупой чёлкой
в совершенно особых, разных и умных женщин.
Вырастают — и верят сказкам твоим все меньше.

Выбирай себе имя, Пигмалион и Гумберт: пубертат вырастает в гордость и кривит губы. Пару лет он читал твои детские книжки с полки про любовь через время, лолит и степного волка. Пару лет он вопил, истерил, загибал страницы, выдыхал тебе: «это про нас, посмотри, как птицы характерно летят, как судьба нам дарует случай. Н…
… показать весь текст …

Сфотографируй мне закат, пусть будет новым ценным знаком: никто из нас не одинаков в своём стремлении искать.
Его потекшие цвета от влажных поцелуев моря другим дыханием историй подскажут нам, что жизнь проста.
В них нежный холмик живота, приподнимаемый от вдоха, ложится вниз, в песчаный вокхий солёный пляж, когда устал.
В них нам дают одну любовь, которая внутри, как волны, и чтобы нам ее наполнить, нельзя уже не быть собой.
Сфотографируй мне закат, что распрямляет, как морщины, на лицах женщин ли, мужчин ли мгновения, где есть тоска.
Сфотографируй просто жизнь, где остро любящий с любимым, как солнце, нежно выгнув спину, в морских объятиях лежит.

9.08.19

Ты останешься любить меня даже старой?
Просыпаться, смотреть, как рассвет выдыхает паром
пару слов на стекло, к дождю в грозовом апреле,
говорить: «Хорошо, что мы счастливо постарели»?

Ты останешься к чаю из шкафа достать посуду
в час, когда нам уже все простится, нас все рассудит?
Улыбаться глазами, быть светом неистощимым.
Разрешить целовать седину твою и морщины.

Ты сумеешь остаться, чтоб было, что вместе вспомнить
в этом тихом мирке — стол, два стула, прохлада комнат,
тишина книжных полок с туманным налетом пыли?
Ты мне скажешь: «Я рад, что однажды мы полюбили»?
… показать весь текст …

Мы забудем про Север. В глазах его не хранят,
не лелеют, вошедший единожды под ребро.

Нет, не я тебе лгу — это время солжет меня, запретив говорить с тобой в паузах между строк.
Мы живые: всегда живее, кто носит боль, размотав невозможности встречи в тугую нить.
Это Север теперь мне мешает молчать с тобой. Это он не дает тебе правильно объяснить.

И слова — не слова: белый пар над амурским льдом, тишина ледяная, сковавшая два плеча.
Я одна тебе — дом, даже если дышу с трудом, даже если мне запретили тебя встречать.
Мы забудем про Север, мы вынем его из нас, будто нож: ты дыши — я услышу и я пойму.

Из разреза на коже льдины течет весна.

И, вдохнув, расправляет плечи свои Амур.

Похоже на затяжной непонятный сон:
в нем Гюльчатай не показывает лицо,
первый учитель становится подлецом —
а все, что ты понял, основано не на фильмах.

Ты пробегаешь себя за главой главу,
видишь предательства, счастье и рандеву,
знаешь сценарии, «господи, я живу —
хоть иногда и бывает невыносимо».

Время тебя принимает в свою орду,
годы целуют, люди — годами ждут.
Безликие рассыпают беду по льду,
но к тридцати ты умеешь не брать чужого.
… показать весь текст …

Он говорит «спаси» — я иду спасать.
Не трогаю, если он говорит «не трогай».

С ним у нас — общее сердце, одна дорога, пока он опять не решает справляться сам.
Он выбирает тьму — наступает тьма. «Света мне», — просит, я снова рождаюсь светом.
Так силой ветра сгибает тугую ветку, но, слишком живую, не может ее сломать.
Он говорит — и я принимаю вид: дышу за нас, берегу нас, не остываю…

И если всё — Слово твое, подбери слова мне,
чтоб знать, насколько во всем этом есть любви.

Смотри и вникай: не наступит солнца,
не вызреет колос, весной взойдя.

Я здесь, я шаманю, рву волос конский, читаю санскрит на листе дождя.
Я тут. Я умею, хочу — и что же? — Ветра за рукав меня теребят…

Но солнце, увы, расцветать не может,
пока не родится внутри тебя.

В городе с тенью клёнов или платанов осень едва ощутима, всегда спонтанна. Птицы на проводах — узелки на память,
идёшь и считаешь, что при себе оставить. В улицах с вечно певучим эстрадным тембром сложно забыться, легко не сбиваться с темпа плиток, шагов, трамвайных путей по кругу. Хочешь сбежать от себя — поверни за угол. Юг обнимает за плечи — сентябрь жаркий. Нет ни навеса, ни тени, ни дня, ни арки, где можно стоять, если время бежит не с теми. Хочешь — молчи, пока вечер не опустеет. В городе света и тени, фонарных льдинок всегда различаешь, кому ты необходима.

Но осень плетёт паутину в оконной раме.

И ты просыпаешься
в зимнем
чужом
и странном.

13.09.17

Воздух вздыхает, рассеивает туман,
тянет слезливой дымкой за горизонт.

Можно любить, сходить от любви с ума или шагать сквозь город в сухой сезон.
Туда, где на коже ее разливают лён и платье звенит, доставая ей до колен,
где каждый прохожий похож на усталый клён, мечтающий в море покинуть древесный плен.
Ласкаться к ней, словно кольца ее руки, бросать свои корни, как якорь в морскую гладь.
Чтоб вся она — косточки, ямки и синяки — полуденным зноем на тело твоё легла.
Чтоб вся отпечаталась. И пересохшим ртом ловя через ткань проступивший под ней сосок,
ты чувствовал, как замирает над животом одно из тебя воскрешающих южных солнц.

Время играть в моряков, доставать до дна. Читать в ее родинках тайну упавших звёзд.
Море к закату нагреется докрасна, к ночи остынет и выльется в лунный мост…
… показать весь текст …

Слоны моей армии в солнце палящем спят.
По трещинам кожи стекает небесный зной.

Под августом реки опять повернули вспять, и несколько лет показались обычным сном.
Сколько с тех пор утекло за края воды, чтобы опять через август пролиться здесь.
Город твой пахнет осенью: сырость, дым, город сдаёт позиции что ни день.
Я прикажу своей армии жечь костры, выжечь до чёрного клетки календаря.
Слоны моей армии снятся мне до поры, но больше про сны тут ни слова не говорят.
Осень придёт с востока,…
… показать весь текст …

Своей судьбой ты всегда обязан
себе: так живи, выводи с нажимом.
Никто не выносит счастливых сказок,
если они — чужие…

Забываешь, кто ты такой, кем ты был таков,
за каким тебе звук глухой или честный вой.

Ходишь куклой безликой, болванчиком, дураком. Замираешь от страха: заметят, что ты живой.
Говорящему выйдет самый последний срок. На молчание слишком высокий теперь тариф.
Погружаешься в мысли, как пальцы — в песок сырой, и опять в тебе стынет зажатый руками крик.

Завтра, завтра ты будешь смелым. Дождись утра. Привыкай, как сквозь пальцы уходят в песок года.
Завтра, завтра… ты просто болванчик, немой дурак.

И молчание не кончается никогда.

Январская тишь. Без ветра и без метели.
Белый январский по-новому чистый лист.

Под наше молчание я различаю в теле, как мы друг в друге точно отозвались.
Пусть будет белое медленное затишье. Медленное сближение новых нас.
Под это молчание общее очень слышно, как эта близость обоим из нас важна.
Январская тишь. Без ветра и без метели. На первый взгляд кажется, будто здесь — никого.

Но я нежность сердца в своём различаю теле.
И слушаю сердцебиение твоего.
— Лина Сальникова

**
Холодно и темно. Х…
… показать весь текст …

И были они не этими и не теми.
Что других убивало, их бережет и режет.

Держали, разжали, устали и опустели. Но не смогли одолеть в себе эту нежность.
Светлый вмещает сумеречных и мрачных. Темный в себя уводит святых и белых.
Случайное столкновение, равнозначность, дистанция — для дистанции слишком смелых.

И были они, дети солнца, лесов, индиго. Глазами встречаясь, о главном с трудом молчали.
Какая звериная верность, людская дикость вела их путями светлой немой печали?..

И шли они до конца, но пришли — к началу. Друг друга в других искали и распинали,
но нить между ними с годами не истончалась.
И были они, кем-то были… Но, жаль, — не нами.

Обнимай меня так, как в последний раз.
Говори мне — как первой, по ком скучал.

Я могу бездорожие, время, страх. Я умею молчание и печаль.
Кем мы станем, если проснемся вдруг отрешенно-чужими в своих мирах?
Как ты будешь не слышать меня вокруг, как я дам всему нашему отмирать? -
Это — прятки от памяти, соль зимы. Разделение замыслу вопреки.
Мы с тобой — уже больше совсем не мы, попытавшись не чувствовать, как близки.

По озябшему городу льется март, согревая того, кто успел остыть.

Обнимай…
… показать весь текст …

Все становится приглушенным или немым,
отгремев до этого тысячей киловатт.
Если я и ты никогда не сойдемся в мы, то не правы оба, но каждый не виноват.
Я держу упрямыми пальцами ломкий звук телефонных гудков, разговоров и голосов —
и поэтому я как будто и не живу, а смотрю про жизнь нескончаемо длинный сон.
Невозможный, любимый. Так держат в руках иглу, сновидения нить в реальность пытаясь вдеть.

Если каждый из нас попытался остаться глух — это все потому, что так громко сейчас и здесь.

Мы не сможем ни отказаться, ни отдавать всех себя этой тяге быть близкими наяву.

Ты — любовь, проходящая тысячей киловатт
сквозь меня, так, что я различаю в ней каждый звук.