Ни черта это не стихи. Это нас с тобой
разбивают часы, заглушает ночной прибой.

Разделяют людские помехи и рассинхрон так, что каждый другого слышит наоборот. Это странная кинолента из дней и дней, где мы ходим, и каждый по-своему глуп и нем. Где внутри так жестоко ссорятся голоса, что ни слова друг другу вслух не дают сказать. Я дошёл до тебя, до души, острия ножа, чтобы знать, как друг друга не вычеркнуть, не сбежать, как обида не вытесняет собой любви. Никакое из проявлений такой любви. На…
… показать весь текст …

Чувство берега совершенно,
если двигаться против шерсти.
По куриным божкам раздали
все, что сыпалось на детали.
И заря занималась чушью,
если весла сушить и слушать
распашные пустые бухты,
под конец выдыхая «ух ты».
Чувство берега в нас когда-то
разложило любовь на даты,
к именам приписало литер,
все кругом — бесконечный 3,14тер,
бесконечный звездец у моря.
Вечер тучами всхарахорен,
… показать весь текст …

Бабушка крестит: «Иже еси на небесех», а я маленькая, я не знаю, что значит грех,
может, это когда кто-то плачет один навзрыд, как ребёнок, запертый в комнате без игры.
Или кто-то в комоде, кто ночью начнёт шуршать, чтобы в пятки от страха проваливалась душа.
Или — позже — когда ты, беспомощен и разбит, не встречаешь взгляда, исполненного любви.
Вырастаешь и не знаешь, кто здесь не прав, потому что в мире каждый — хранитель правд.
И ничья не важнее другой такой, как на грех.
Она шепчет мне: «Иже еси на небесех».

И я шёпотом прибавляю за ней: «Для всех».

6.06.19

Как предают человеческое в зверином,
я различаю с первого сбоя сердца.

Наша порода гордых непокорима. Вольным от воли совсем никуда не деться.
Ты ли забыл, что время течёт дорогой, делится только на равных, любимых, кровных?
След потерявший, имя мое не трогай. Я не нуждаюсь в сердце, стучащем ровно.
Сказки твои стелют жёстко метелью белой. Тёплую нежность наспех в колючем прячут.
Что ты запомнил про верность мою и смелость, если солгал, что они ничего не значат?
Будешь, бегун, беглец, обходить лесами — не уповай на логово и дорогу.

Однажды отрекшись, не смей и смотреть в глаза мне.
Захочешь меня — даже имя мое не трогай.

У января привычка затихать. Настенные часы молчат весь день, и нет ни слов, ни мыслей, ни людей — ни в памяти, ни в жизни, ни в стихах. Так начинает новая глава писать себя с большого ничего, чтобы вернуть сначала Рождество, а после — дать нам вновь существовать. И первый лист пока остался бел, и буквы не касаются страниц. Воскреснут все, кто остается с ним: январь — дорога от себя к себе.
Вот год заходит в новую петлю, так тихо, что немного страшно жить.
До Рождества листов не ворошить — искать себя и заново сложить.

Я мало что настолько же люблю.

Ты держишь меня в уме, я иду с ума —
в поток городской, где время опять спешит.

Отмаялся май, что был мал и не обнимал достаточно перед тем, как наступит жизнь.
Ты держишь меня в уме, а хотел — в руках, в отсутствии слов, в наступлении тишины.
Я снова иду с ума, ты идёшь искать, но образы временем были искажены.
Осталось молчание — слишком простая смерть для тех, кто не может слова подобрать внутри.

Ты держишь меня в уме, ты всегда умел.
Но не научился мне этого говорить.

1.06.19

Она выйдет из осени так, словно всё — ее:
шелест рыжего, вечный питер, огонь и мед.

У нее за плечом магистрали и города и бесстыжий талант им себя никогда не дать.
То ли ведьма, то ли похожа (глаза не лгут), но ее эти призраки осени берегут,
эти признаки отличают ее в толпе. И такую ни рассказать до конца, ни спеть.
Шумный праздник в крови, оглушительный хеллоуин, в каждом слове она обнажается до любви.
В каждом слове ее — или скорость, или пожар. И прирученный байк зверем дремлет у гаража.
Отдавайся, снимай экип, как броню, живьем приходи подтверждать, что по праву здесь всё — ее.

О такой — аж до фильтра докуривать октябри.
Привыкая, что осень ее в тебе повторит.

31.10.18

И все-то меня, постылую, жжет и бесит.
Проветривает то словом, то сквозняком.
Я долго скиталась по городам и весям.
Я долго звала тебя тихо, почти тайком.
И вот ты приходишь таким, от каких не лечат.
Какими всю осень пишут потом стихи.
Но только я чувствую, знаешь, что стало легче,
как будто так долго болел — немота, бронхит,
а тут вдруг прорезался голос, еще нетвердый,
но все-таки — голос. Поставленный и живой.
И все, чего я хочу теперь, — это гордой
своей головой опуститься на твой живот
да чтобы меня баюкали, не пускали
ни видеть детали, ни брать их под карандаш,
… показать весь текст …

Замирают корни, фонетика шелестит, словно лист или голос, который от крика сорван.

Мир наполнен тенями и душами, словно Стикс -бесконечные волны, разбившиеся повторно. Я иду сквозь потоки, в ладони сжимаю ключ. Не смеюсь откровенно, смотрю на себя устало. Потому что я слишком серьезно тебя люблю, ни на миг не согласная, чтобы тебя не стало. Этот месяц похож на линялый, затертый плащ — так тускнеют осенние краски, сливаясь в серый. От угла до угла. И до следующего угла. От «конечно» до робкого «может быть» и «наверно» я всё так же молчу тебя, так же считаю дни до никем не обещанной, но долгожданной встречи.

Ты приходишь домой. В твоем городе жгут огни.

И в моем — загорается твой молчаливый вечер.

Я мог бы любить тебя меньше. Из многих женщин,
тягучих, как небо, легких, как мотылек,

ты — сила, которая в сердце моем скрежещет, как в старом замке, куда ключ осторожно лег
и что-то открыл во мне, странное, но живое, чего я в себе и не чувствовал, и не знал…
И я бы любил тебя тише, но я же вою, когда между нами холод и тишина.
И тут, в полумраке комнат, как в подреберье, тоска по тебе растет в нестерпимый гул.

И я б не любил… Только я тебе слишком верю.
И я бы любил тебя меньше… Но — не могу.

Дорогой мой, под этой осенью не вмещается нежность — в общий регламент, любой поцелуй — в момент. Телефонные разговоры не возвращаются -цепь коротких гудков каждый раз означает смерть.

Дорогой мой, мы коротим, рассыпаясь искрами. Перерезаны горла держащих нас проводов. Только пара минут на молчание — если выкрали. Только шанс приласкать меня словом, когда готов.

Дорогой мой, сегодня я выйду одна на улицу. Если что-то меня в тебе просит — иди на риск.

Ни в какой из вселенных мы больше не поцелуемся. Только там, в глубине, эта нежность ещё горит.

Он смотрит с балкона, как
местность взошла к восходу,
как море у края свернулось
листом бумаги,
папирусом, запечатлевшим
земных и водных…
Она выбредает из душа в любимой майке
и сонно проходит по следу его
касаний
босыми ногами к холодной
дороге пола.
На тонкой изящной шее под
волосами
храня поцелуй, она утренне
… показать весь текст …

Я была одной, а стала совсем другой,
если ты со старым — то это не разговор.

Как в ушко игольное, медленно вделся год, как до ясной боли сделал меня живой.
Мы лежим на дне вселенной, как в рюкзаках, говорим о дне, не думая об одном.
Я всегда чуть больше верю своим рукам, чем словам, которым многого не дано.

Ноль часов, чужих, чреватых сойти на нет. Нет на то, что чревато, чужое, не по часам.
Двадцать семь горячих солнц ты смотрел на снег. Снег растаял в одночасье, теперь ты сам.
Самый правильный словарь — на изгибах тел. Ты не выучил языка и утратил свой.

Если ты о том, как страшно нести в постель
пустоту внутри, то это — не разговор.

во мне ни зверя, ни человека —
так рык не слышен, так смолкла речь.

во мне, утихнувшей, слишком веско все то, чем больше не пренебречь.
что даст весна мне? охрипший голос, желанье просто забыть слова.
уменье выйти босой и голой, чтоб вновь открыться и целовать.
какое сердце — горящий феникс, какая тяга в нем воскресать.
считать мгновения совпадений и верить искренне в чудеса.

ни человека во мне, ни зверя. ни слова всуе не обронить.
как будто в шепчущей атмосфере звук оборвался, почти как нить.
сидеть бы где-нибудь у вселенной на теплом, крепком ее плече.
молчать с тобой, обнимать колени, смотреть, как мир, что не наш, исчез.
… показать весь текст …

И я укрылась в собственной тени,
чтоб выпить времени живительный глоток.

Мы никогда с тобою не одни — кругом мейнстрим, большой живой поток.
Кругом всегда хоть чей-то беглый взгляд, хоть чей-то жест, врывающийся в наш.
Я отошла, чтоб слышать, как болят во мне сердца других, лишенных сна.
Лишенных нас — минуту или день — когда, сбежав, мы не принадлежим
ни календарной вязкой суете, ни их словам о том, что значит жизнь.

Вот я стою на этой стороне, поток нас делит, двигаясь с трудом.

И я — в тени, где светофора нет.
Но прислоняю к воздуху ладонь.

Она себя носит в режиме онлайн, нон-стоп.
Скрывает, что задыхается — дышит реже.

Он весь состоит из углов, он ей нервы режет, но не дает успокоиться пустотой.
Привычка справляться спасала ее не раз, спасет еще столько же, если поможет случай.
Им друг без друга, наверно, могло быть лучше, и тот, кто об этом задумался первый, — прав.

Но в жизни нет виноватых. Слова к нему ей криком, еще не рожденным, ломают ребра.

И он, понимая, становится тих и собран,
встает и, не глядя больше, идет во тьму.

Пляши, пляши, мой печальный шут. Корми толпу и смеши людей.
На мостовой голоса и шум, и время бьется — сейчас и здесь.
Терпи побои, ты к ним привык — что сделать челяди площадной,
когда ты видишь такую высь, что не сравнится с их мрачным дном?
В тебе, насмешливом, хлещет жизнь — словами, горлом. Ты гол и нищ.
Держи ладони мои, держи, — через касание льются дни,
одни и те же — с тобой, другим, совсем другие — с тобой одним.

И смолкнут на мостовой шаги.
И голосов оборвется нить.

Но мне — с тобой, а совсем не к ним.

Никого не возьму на свою убывающую луну.
Каждый должен сам, каждый выберет верный час.

Отпускай в глубину, в эту бездну меня одну, доверяй мне, не обещай, но иди встречать.
Мы — всегда одиночки, но прирастаем к родным корням, пускаем сами корни, раскидываем листву.
Не обещай мне, но оставайся и жди меня, ведь возвращаясь к тебе, я знаю, зачем живу.
Обыкновенной, мне остро нужен земной покой — он в необычном нам дарит крепость и маяки.
Не обещай мне, но обязательно жди такой, какая сможет опять коснуться твоей руки.
Мне много жизней, они сплетались в меня одну, мне нужно выйти, чтоб, как и раньше, их различать.

Я дорасту сама в свою наполненную луну.
И буду рядом, когда для встречи настанет час.

26.11.18

А у мира для нас будет сотня своих вопросов.
Переменных и непременных полей и фишек.

Пахнут руки твои сандалом и абрикосом, колкой солнечной пылью в ложбинках кедровых шишек.
В нас поместится, слишком сильных и слишком юных, катастрофа и счастье колючих противоречий.
Посмотри, эти новые весны уже поют нас — значит, скоро нам будет светлее, теплей и легче.
Старый мастер нас выреза’л из древесной кожи. Бросил семя в поля снеговые — оно воскресло.
Абрикосовый цвет ловит солнце у бездорожья — и оно розовеет, закатом укрыв окрестность.
В нас так много души — обжигаться, что мир прекрасен. В нас так много всего нерасказанного копилось —
что теперь целый мир восхищает нас буйством красок, жарким счастьем в груди разливается нестерпимо.

Мастер пел о любви, покрывая фигурки лаком, чтобы сердце древесное, песню впитав, рыдало.

Мы ожили весной. Абрикос лил закат

а за правильным из глаголов,
как обычно, еще — тянись.
приходи ко мне только голым,
без привычной тебе брони.
предрассудки про защищенность —
это, в общем-то, не ко мне.
потому что не быть прощенным
не признавшемуся в вине.
отгораживаться от лишних,
запрещать: «не разрешено».
тем страннее, что вновь не ищет
связи кто-то, совсем родной.
всех чужих отводя рукою,
убедительным «не рискуй»,
… показать весь текст …