… жизнь идет, собирая пасьянс из июльских карт,
август замер, как ветер на крыше многоэтажки.
… я запомню тебя, где б ты ни был, вот так: рука, прислоненная к бьющейся нежности под рубашкой.
где б ты ни был, я буду беречь тебя здесь таким: стук сердечных ударов, звук голоса колыбельный.
теплый смех, тихий вдох, сигаретные угольки. пять из вечных семи наших песен, что вместе спели.
а в июле — река цвета прозелень в голубом, цвета глаз наших, если подолгу смотреть друг в друга.
знаешь, я так…
… показать весь текст …

звать бы тебя по памяти, знать бы тебя по имени —
этого, самоценного, не находя любимее.
подслеповато щуриться, тихо входя в бетонное
здание и уменьшиться в тепло твое наладонное.
быть в тебе левым берегом империи, что украдена,
небом, к утру расстеленным до ломких ключиц исландии.
домом с покатой крышею, капли перебирающей.
открытым и перечитанным, запомненным со вчера еще —
письмом. для цветов расчищенным, зияющим подоконником,
на полке, прибитой в комнате, забытой фигуркой слоника…
… показать весь текст …

Год был похож на безумное чаепитие,
выйти из правил не сразу теперь получится.
Событие возникает в нас от события, луч от упавших лучиков.
Какому напитку оказывать предпочтение, с кем разделить наши трапезы и молчания —
теперь ещё больше имеет для нас значение или звучание.
Как будто конверт с посланием: взять, открыть его и прочитать, что внутри только нам написано.

Год был похож на безумное чаепитие.
Но вот он кончается.
Время пришло осмысливать.

11.12.20

Она звучала и замолчала — такое, впрочем, бывает тоже. Ее, как лист на ветру, качало — она бледнела: улыбка, кожа, потом неровной вдруг стала поступь, когда не в ногу шагала с ровней. И мир был мал, не хватало роста, и все тревожней сдвигались брови. А между складками (две насечки) легло, затихло заметно глазу, что ей беспомощно стало нечем глотать тоску, отвечать на фразы, держать удар и лицо, смеяться, очароваться происходящим. И цепь неловкостей и простраций ей стали тягостью в настоящем. Она молчала, не став счастливей с чужой подачи «вот так жива ты».

И так бывает. Лист гложут ливни
и смотрят в окна невиноватых.

19.10.16

Он сидит и молча гладит пальцами волосы ей,
то ли мысли расплетает, а то ли путает,
то ли нет людей, а лишь сумрак светает осенью, непроявленной — как будто ещё не тут она.
По иссиня-лавандовым тонким прохладным линиям золотится солнце, неведомое и новое.
Осень часто похожа на сказанное «люби меня», отражённое, повторенное слово в слово нам.
То ли это безлюдные сумерки новой осенью проявляются солнцем, сочащимся в стекла мутные,
то ли он сидит и пальцами гладит волосы ей,
то распутывает,
то запутает,
то распутыва…

Я хожу без страховки с факелом надо лбом
по стальной струне, натянутой между башен,
когда снизу кричат только: «упади»
© Вера Полозкова

Расскажи мне о небе — мне больно жить на земле
без страховки и мыслей, что я полечу когда-то.
Говори со мной долго, как будто бы я ослеп и не вижу шагов, что отмерили секунданты.
Жизнь всегда не о том, если ты в ней как литгерой ранен или в живот, или небом Аустерлица.
Расскажи мне о тех, кто с разбега нырял порой над могучим обрывом, совсем не боясь разбиться.
Расскажи мне земных, кто однажды обрёл баланс — я ни в тех, ни в других полноценно ни разу не был.
То ли жизнь так учила, то ли смерть меня берегла.
Я всегда остаюсь между твёрдой землёй и небом.
… показать весь текст …

Ты снишься мне желтым, осенним, немыслимым кружевом,
где город дневной забывает свои обязательства.
Мы — страны, объединенные крепким содружеством,
негласно принЯвшие принципы невмешательства.
И я наизусть повторяю твоими маршрутами
изгибы любой, под тобой распростершейся, улицы.
И солнце, пронзенное осенью, тише как будто бы,
как будто бы ласковей. Кошкой урчит и щурится.
Как будто ручное. Играет прохожими спинами,
на стеклах блестит, отражается черепицами.
Единственный способ не разлучаться с любимыми —
каждую ночь друг другу украдкой сниться
и верить, как в карму, в эти ночные видения
и ждать, пока солнце шершаво память залижет.
… показать весь текст …

И не день сегодня, а рокот прибрежных волн. Словно режется море об острый прибрежный край.

Мне хватает того, что ты в здравии и живой. Остальное не так уж важно в который раз. Я смотрю, как течет и течет голубая кровь, валуны раскачав, образуя почти что вихрь.

И хочу возвратиться к началу, в твое ребро. К зарождению в нас любви.

…да такая же: так же ем, так же сплю ночами,
так же думаю, как хороших вернуть назад.
И всего-то, что от других меня отличает, —
эти грустные и задумчивые глаза.
Говорить стихами, молчать обо всем — стихами
и терпеть, потому что иначе — никак нельзя:
я храню глубоко внутри себя чью-то память,
чтоб однажды пришедший увидел свое и взял.
Чтоб почувствовал, что он дышит, узнал, что жив он,
захотел нестерпимо кому-то себя сказать…
Нестерпимо. Поэтому часто неудержимо
я от встреченных молча прячу свои глаза.

Когда тоска вжимается под ребра,
да так, что ни завыть, ни закурить,
ты звонко пуст, гербарий жизни собран. И сердце неуемно сентябрит.
Такой тоске бы стать разливом суши, звать моряков касаться вокхих плеч.
Мы были нами, и ничуть не лучше. Скажи, о чем нам, собственно, жалеть?
Минуту август пахнет разнотравьем, совсем осенним, так, что ноет бок.
Нас ждут домой слова и магистрали. А мы молчим друг с другом о любом
предлоге встать и вовремя проститься, предлогом быть друг друга воскресив.
И травы тянут стебли, словно спицы, втыкаясь в неба каплющую синь.
У наших сил, как сильно ни попросишь, как у спидометров и времени — лимит.

Храни себя — на виражах заносит.
Оставь мне осень, забирая мир.

Было много попутчиков, разных: скупых советчиков,
игроков и лгунов, любимых и благодетелей.

Говорят, чужаки не проходят порога вечности, но мы с ними совсем не напрасно однажды встретились.
Говорят, что я генератор и слов, и случая, провидение мне в рукав положило джокера.
И одни во мне иссякают, уже не мучая, а другие следы оставляют во мне глубокие.
Я — охотник за памятью, камеры их сердечные отмыкаю, впускаю свет, их пишу в истории.

Говорят, чужаки не проходят порога вечности.
Нет, не все. Только те, кому правда идти не стоило.

7.02.19

Отражали друг друга — и наши сердца мерцали.
Что любовь? Исцеление правдой, живое зелье.

На воде страничной буквы стоят, как цапли, цапли черные, что застыли и не взлетели.
Отражали друг друга — видели суть различий. Понимали через разницу, в чем похожи.
Буквы пили воду страничную стаей птичьей, замирали над волнами ее тревожно.
Цапли черные с глазами печальных женщин, с осторожностью мужчин, что стоят у края.

Что любовь? Отражение пойманных отражений.
Два мерцающих сердца в обычной людской оправе.

10.03.19

Чертишь круг — и его обязательно разорвут.
Вырываешься сам из чьего-то чужого круга.

Мы живем, как земные хоть раз на земле живут: друг о друге, но обязательно друг без друга.
В стенах города, в сцепке бетона и кирпича, в одиночестве писем, туманными вечерами
мы умеем терпеть, как пронзительно в нас молчат все такие, которых мы сами не выбирали.
Подыши за двоих, и да будет тебе светло. Не желающий счастья любимым — с собой лукавил.

Чтоб тебя обрести, как свободу, не нужен взлом.

Я могу тебя слышать эхом сердечных камер.

Из теплых нот, из лепестков и сот,
из перестука тихого камней
… показать весь текст …

Это сказка — попробуй однажды не отключиться,
не напиться рябиновой крови в ее страницах.

У предзимья меняется привкус, архитектура: дым въедается в небо сразу, когда ты куришь,
и клубятся по небу тучи, свисают низко. Не зима — ключевая глава уже очень близко.
Это текст: фонарей отточия, шрифт решеток, это сказка, переходящая в долгий шепот.
Это древняя ласка, иная по силе дикость, не иди ко мне, не иди ко мне, не иди ко…

Это шкуры, косматая шерсть индевелых сосен.
Это сказка. Глава четыреста двадцать восемь.

28.09.18

Трогать тебя, словно падать на глубину,
шалеть, как ты близко — кусать тебя за плечо.
Я счастлива быть,
осязать,
изучать,
нырнуть,
вынырнуть, выдохнуть и повторить ещё.
Смотреть в тебя, словно смотреться огню в лицо: отсветы, блики, ветер искристый, жар.
Руки сцеплять за спиной у тебя в кольцо и этот пожар до утра у груди держать.
Трогать тебя — это море,
обнять — огонь,
целовать — из-под ног уплывающая земля.
И знать, что стихия четвёртая — непокой,
в которой, как воздух,
… показать весь текст …

Который год мы движемся насквозь —
зелёный ждём, пренебрегаем красным.

Адепты колдовского ничего, творцы своей иллюзии прекрасной.
Из камня поднимая города, растапливая так, чтоб ныло сердце,
мы тянемся по вечным никогда, не успевая сбыться и согреться.
И кто из нас другого обманул? На ком вина, а кто вином напоен,
когда с вершин в такую глубину всегда, срываясь, падают по двое?

Что я теперь могу пообещать, врастая в осень каменной руиной?

Прощаться, запретив себе прощать.
Пусть время проверяет, что — едино.

Моя история не кончается,
давай напишем ещё главу.

В ней будут соль, белый ветер чаячий, происходящие наяву.
И броши звёзд, и, приколот звёздами, пылает дикий и лунный диск.
В конце всё будет мной просто роздано, поскольку главное — впереди.

Мне стало скучно, как ты по случаю подстерегаешь мою печаль.
Глава дописана, выйди в лучшее. Сумей хоть что-то один начать.
А у меня будет то реальное, что ночью спит на моем плече.

Финал главы помнит нас детальными:
несостыковки, дороги дальние…
… показать весь текст …

Дорогая, опасная, я не врал,
говоря, что курить бы тебя взатяг —
и срывался в аврал, в тишину, в астрал, к охреневшему марту, ко всем чертям. Круг чертя от тебя, подводил черту и орал, чтобы связки себе сорвать — потому что не мог тебя бросить тут, но не мог прикоснуться и целовать.

Мы расплавились, милая, мир уплыл из-под ног, из-под нот, из любых систем, мы острели, как лезвия и углы, было слишком немыслимо так хотеть обнажаться, разжаться и всем собой прижимать тебя к сердцу на всех ветрах. Я не врал тебе, милая, что любовь, я вообще ни про что никогда не врал.

Я срывался в астрал, я себя вскрывал, было яростно больно, потом светло. Я хотел тебя всю проживать в словах, только мне не хватило на это слов. Я не врал, что курить бы тебя взатяг — хриплым вдохом в груди задержав, грустить.
Но срывался от нас, от тебя, к чертям.
Ну, прости, если можешь.
Прости.
Прости.

18.02.19

Если клялся держаться — будь добр, теперь держись.
Если воется славно, то сладко спалось с волками.

Эта Осень в глазах его дьявольски тянет жить так, чтоб острое между вами не протыкало,
а царапало только, шкуру едва задев. Чтобы снова сходиться, попробовав повториться.
Эта Осень его происходит сейчас и здесь. Не слабеть — основной ее, бескомпромиссный принцип.

Если воется долго, заставь себя не скучать. Разрывай эту линию взгляда, пока не поздно.
Никогда не ходи с ним по тем же глухим ночам. Не дели на двоих с ним пьянящий осенний воздух.
Эта Осень в глазах его дьявольски не остра, чтобы стать и наживкой, и самым большим обманом.
Сколько жизней назад ты забыл, что такое страх? Сколько жизней спустя страх еще раз тебя поманит?

Говори со мной, зверь, — я сильнее себя теперь. Каждый запах и шорох — мои. Что сбывалось — веско.
… показать весь текст …

Вся ее жизнь — пальцем зажатый repeat. В динамиках память, прокручиваясь, хрипит
от этих насточертевших уже повторов. Опять наступает новый ненастный вторник, где она молча курит в окно, пока кто-то спит.

Ей говорили: милая, жизнь — борьба. Громкости поубавишь, и ты слаба. Она скоростей не сбавляла, нахмурив брови. Теперь это всё сплошной пролегло любовью в виде полосок морщин в самом центре лба.

Жизнь, оказалось, не терпит, когда бежишь. Когда забываешь послушать, насколько жив. И себя обогнав, теперь она крутит память, как пластинку, до дыр: вот этого бы оставить, с этим бы всё иначе тогда сложить.

Дым сигаретный к рассвету почти белёс. Зябкое утро мурашками под бельё забирается, солнце восходит над этажами. Где ее память однажды в тисках зажало так, чтобы вечно озвучивать не ее?

Теперь это всё — опостылевший ей спектакль, где многие сцены она прожила не так: вполсилы, боясь уязвимости, не наотмашь.

Что ей осталось: обратная перемотка
или с чистого наконец-то начать листа?