Храни всех тех, кто хотел в Европу. Храни всех тех, кто сидит в окопах. Храни всех тех, кто в уютном кресле. И тех, чьё завтра со словом «если». Тех, кто сегодня в метро ночует, тех, кто улегся на стол к врачу, и тех, кто пишет, как все не правы, и тех, кто вне всех моральных правил, и тех, что верят, что всё, как надо, и тех, в которых летят снаряды, и всех стыдящихся и воспрявших, всех проклинаемых и проклявших, храни детей, стариков и женщин, мужчин всех тоже храни не меньше, храни на всех языках и мовах (сначала было всего лишь слово), храни всех тихо, храни всех громко, храни всех тех, кто стоит в сторонке, и тех, кто рвётся, не глядя, в пекло, храним будь воин, храним будь пекарь, храним будь друг и кто сеет ругань

Храни нас, Господи, друг от друга

Да, будет тьма. Он тоже это знал. Он видел, сколько в этом мире зла. Он также видел, сколько в мире тьмы. И точно знал, что часть её — все мы.
И он решил, что станет огоньком. И сразу стало ясно и легко. Он думал про себя: да будет свет. А мимо тёк Кутузовский проспект, впадая то в эдем, то в парадиз. Он вдоль его течения шёл вниз. Нашёл пустую банку, подобрал — пусть маленькая капля, но добра — отнёс к помойке. Выбросил. Ушёл. Подумал, что всё будет хорошо. Увидел хулиганского кота. Пошёл в лар…
… показать весь текст …

Пришла пора сказать: я — Дед Мороз.
И в декабре я, как всегда, в запарке:
приходится работать на износ,
чтоб всем найти и всем купить подарки.

Я не ношу пушистой бороды.
Я валенкам предпочитаю кеды.
И волосы под шапкой не седы
(да и вообще, не волосы, а дреды).

Я Дед Мороз, хоть я совсем не дед.
И даже (я надеюсь) не старушка.
Но я тружусь последних десять лет
на этой непростой, но доброй службе.
… показать весь текст …

Одевайтесь теплее, по улицам ходит ветер. Он играет листвой и ведёт себя, как мальчишка. Он слегка хулиган, как любые на свете дети. Он со старой сосны, как рогаткой, сшибает шишки, громко хлопает форточкой, лезет в любые щели, и, как свойственно детям, падок до обнимашек. Чтоб обнять его, нужно пальтишко и шарф на шее. Обнимите его, а он листьями вам помашет.
Обувайтесь надёжней, на улицы вышли лужи. Разлеглись на асфальте, в себе облака купая, отражая полотна из пестрых кленовых кружев, обижая…
… показать весь текст …

Повторяй за мной:
я — ничего — не — боюсь.
Задержи в лёгких воздух. Почувствуй свой пульс. Ощути, как по венам несётся поток, прорезая сквозь тонкую жилку висок.

Не дыши. И закрой на минуту глаза. Посмотри не вовне, научись видеть за: за границами мира и стенками век. Стань статичным, как камень, и легким, как снег.
Остро слушай. Ведь, если совсем не дышать, ты услышишь, как крыльями машет душа. А расслышав, попробуй ее разглядеть. Не держи взаперти. Открывай ее клеть.
Видишь? Птица, буквально на наших глазах, вырастает и клювом колотит твой страх. И твой страх превращается в пепел и прах. И у крыльев всё шире и шире размах. Пусть душа будет птицей лететь на них ввысь. Не спеша выдыхай.

Очнись.

Делай вдох. Делай выдох. Ровнее дыши, наблюдая с земли за полетом души. А от липкого страха оставшийся хвост растопчи, уничтожь, в жерло Мордора сбрось, пережарь во фритюре, швырни на Эльбрус,

повторяй за

В красном закатном зареве облако в виде сердца. Сумерки подбираются, слышится плач младенца, женщина в скромном платьице бдит у его кровати.

Маленьким людям плачется горестней на закате, плачут, не унимаются, словно прощаясь с солнцем. Будто бы сердце-облако в сумерках разобьётся.

Плач затихает с заревом, вечер приходит всхлипом. Тени луна расставила, пляшут от ветра липы, лисы спешат к курятникам, песни кричит цикада. Тихо и аккуратненько мама с младенцем рядом, вслушиваясь в дыхание, даст по…
… показать весь текст …

А после сказки будет быль: вернутся в гавань корабли, и будут ворохом в пыли лежать доспехи. Уйдут драконы на покой, и будет где-то далеко смеяться свергнутый король зловещим смехом.
Палач повесит свой топор на стенку в тёмный коридор, про боль, саднящую от шпор забудут кони. Поля, где шёл кровавый бой, всех павших спрячут под травой. Меч будет спрятан за трубой в углу балкона.
Она повяжет дочке бант и спрячет древний фолиант в старинный дедушкин сервант. Затянет песню.
И нити музыкальных фраз сплетутся в полотно-рассказ о том, что каждая из нас была принцессой.

Этот город когда-нибудь съест меня без остатка.
Здесь по улицам ходишь, и смерть наступает на пятки.
Здесь в бетонных коробках живут суррогатные люди.
Здесь все время вчера. И мне кажется, завтра не будет.

Здесь дороги, как шрамы от сотни смертельных ранений.
Как нигде, здесь нутром ощущается связь поколений:
Будто предки встают из могил и зовут заунывно.
Даже воздух пропитан насквозь тут тоской неизбывной.

Здесь такие закаты, что хочется сразу стреляться.
Здесь за год забываешь, что раньше умел улыбаться.
Каждый каждому враг, каждый куст представляет опасность
И любимое чувство всех жителей в нем: безучастность
… показать весь текст …

Дело в том, что ему очень нравилось быть живым. И в пятнадцать, и в тридцать, и в восемьдесят четыре.
Был бы конкурс «Как жить?» — он бы мог в нем сидеть в жюри. Но сидел у окна на диване в своей квартире.

И в прихожей тихонько открылась входная дверь, скрип шагов зафальшивил мотивом паркетных клавиш.

Он сидел и смотрел, как в окне танцевал апрель. Он был лысым, как шар, но при том бородат, как амиш. Он гляделся в окно, отражаясь на фоне дня. Он и в жизни, и там, был, как бледная тень, прозрач…
… показать весь текст …

Военная форма по акции, размер на 46 лет. В едином порыве вся нация вдруг вспомнила: где-то был дед. Про деда на чёрных фольцвагенах, про деда на красных икс-5, на жёлтом матизе про Сталина. На синем про деда опять.
Оранжево-чёрные ленточки на самых внезапных местах. Какой-то дебил одноклеточный ее разместил на трусах. С неистовой патриотичностью по спискам выходят на марш, повизгивая истерически: Крым наш, и Берлин будет наш!
И эти слащавые текстики, «про то как мы брали Рейхстаг». Там было кровавое месиво. Агония раненых. Страх. Об этом обычно не пишется, а видятся страшные сны. И гаденько пахнет от жижицы «про то, как я ехал с войны». Назавтра всё это закончится, отправятся ленточки в хлам. Всем прадедам возданы почести, всем проданным их орденам.
Меня удивляет отточенность творящегося шапито. А что ветераны закончились, увы, не заметил никто.
.

На третий день она сошла с ума. Но лучше разберёмся по порядку.

Атаковала улицы зима, в трубе у почты прятали закладку, из окон пахло луком, был четверг, ей было нужно по делам на почту, забрать письмо.

Откуда: Кенигсберг. Шесть цифр: индекс. Отправитель: прочерк.

Потом она сидела за столом с дурацкой синей скатертью в цветочек и не могла насытиться письмом, и как узор разглядывала почерк.

Там было: я всю жизнь тебя искал. И для чего ты пряталась так долго? Там было: я срывался с ост…
… показать весь текст …

Она говорила, что любит Эмира Кустурицу. Она разбиралась в хамонах и бри с пармезанами. Но вечером в пятницу ела копчёную курицу у телека под дивидишку с киношкой Рязанова.

Она говорила, что любит октябрь и Чехию. Что нравится курс декупажа в дизайнерском колледже. Но каждый июнь она быстро и радостно ехала окучивать грядки на даче в селе под Воронежем.

Ей нравилось быть безупречной, немного загадочной, чтоб все ее знали такую: летяще-манящую. Носила широкую юбку, и там, между складочек, надёж…
… показать весь текст …

… а какие были планы…

Ветер пытался ограбить ее на зонтик. Не получилось, но вывернул кверху купол. Мир — черно-белый, как в старом кино Висконти — лето домалывал в серой бетонной ступе. Стёр в однородную массу июнь с июлем. Август болезненно бился и трепыхался. Летнее небо грозило осенней бурей. Ртуть добиралась едва ли до плюс пятнадцать.

Так она шла, ненавидя и дождь, и ветер, шла, обижаясь на город, что в нем застряла. Шла, проклиная погоду и всё на свете. Шла, и мечтала о кофе и одеяле.

А на прилавках круглили бока арбузы. Строй муравьёв потихоньку тащил конфету. Жук трепыхал всеми лапками кверху пузом. Здесь было лето.

Здесь все-таки было лето.

Ей всё казалось: вот-вот, и оно наступит. Мысли об этом скрывали его из вида.

Ветер пытался ее обокрасть на купол, чтоб одарить звездопадами Персеиды.

Обычно она серьёзна и элегантна. И взгляд её холоден, и безупречны жесты. Ни слова не к месту, ни мысли отборным матом, прямая спина — будто сделан пиджак из жести, спокойный расчёт, без оценок и без эмоций, заверенный план на две жизни вперёд и на день.

Но вдруг, иногда, что-то там, под каре, взорвётся, и сносит волной эти планы со всеми «надо».

Пока все вокруг, оглушённые этим взрывом, пытаются как-то ожить и собраться в кучу, она превращается вместо себя в годзиллу. Она выбирает ледянку и с…
… показать весь текст …

Люби меня. Сейчас, пока весна — и года, и, пусть поздняя, но жизни. Люби меня, как будто полчаса осталось на любовь. Как будто сгрызли мы яблоко, что дал нам хитрый змей, и скоро будем изгнаны из рая. Люби меня, пожалуйста, сильней, люби, как я себе не представляю.

Любить тебя я обещаю так, как будто это всё, что мне осталось. И ты мой лучший друг и главный враг, и вдалеке маячащая старость, и молодость, отжившая свой век и вянущая в помутневшей вазе, всё это — ты. Обычный человек, вместивший к…
… показать весь текст …

Февраль. Достать чернил и плакать!
Борис Пастернак

Февраль.
Достать гуашь, смеяться, нырять в сугробы с головой, на льду устроить батл танцев, допить глинтвейн, пойти домой.
Поставить чайник. Отогреться. Внезапно вспомнить про гуашь. Нарисовать на милых сердцу людей смешной дурацкий шарж. Повесить в рамочку на стену. Сидеть, курить, смотреть в окно. Увидеть там смешную сцену: как мальчик со своим щенком визжат от холода и счастья и ловят снег беззубым ртом, и ловят снег зубастой пастью. Смотреть на них, мечтать о том, как скоро этот снег растает, подумать, что немного жаль. И в памяти своей оставить весь этот день.

Такой февраль.

Кто-то украл снег. Разом и весь-весь. Может, его съел осени злой бес? Может быть, от костра ведьмы в большом лесу снег отгорел дотла?
Снег! Я тебя спасу!

Завтра пойду гулять в шапке и на коньках. Пусть будут все вращать пальцами на висках. Буду играть в грязьки, раз не сезон снежкам. Строить грязевики вместо снеговика. Чтобы ты понял, снег: я тебя очень жду.
Переходи на бег, пересекай черту, рви днища серых туч, падай скорее к нам! Мой грязевик — твой луч яркого маяка, я посылаю знак: снег зпт мы тут.
Нам без тебя никак.
Падай, тебя все ждут!!!

А гори оно всё огнём! Собирайся, идём кутить. И сегодня давай пропьём всё, с чем больше не по пути: эту шубу (ведь нет зимы), те сережки (мне не идут). Знаешь, важное — это мы. Остальное — пучок из пут, и давай их с себя срывать. Их менять на сейчас и здесь. Я меняю на два крыла всё, что в наших карманах есть: горстку старого табака, сигареты и блеск для губ, два засаленных петрака и билет в прошлогодний клуб — помнишь, тот, где паршивый звук, и толкучка на час на вход.
Разложи эти вещи в круг…
… показать весь текст …

А после сказки будет быль: вернутся в гавань корабли, и будут ворохом в пыли лежать доспехи. Уйдут драконы на покой, и будет где-то далеко смеяться свергнутый король зловещим смехом.
Палач повесит свой топор на стенку в тёмный коридор, про боль, саднящую от шпор забудут кони. Поля, где шёл кровавый бой, всех павших спрячут под травой. Меч будет спрятан за трубой в углу балкона.
Она повяжет дочке бант и спрячет древний фолиант в старинный дедушкин сервант. Затянет песню.
И нити музыкальных фраз сплетутся в полотно-рассказ о том, что каждая из нас была принцессой.

Свой первый раз умер от острого чувства стыда, в промокших трусах в детсаду после тихого часа. Второй — захлебнувшись холодной водой из пруда (лет в восемь. Достали на берег практически сразу, он сам задышал, и понёсся купаться опять). Четвёртый — когда неудачно летел на тарзанке. Ангина отметилась смертью под номером пять (когда он без шапки весь вечер катался на санках).
Свой третий раз вспомнил он сразу же перед шестым. Он был с ним во сне, потому он его не заметил. По комнате облаком плыл уд…
… показать весь текст …