Да, будет тьма. Он тоже это знал. Он видел, сколько в этом мире зла. Он также видел, сколько в мире тьмы. И точно знал, что часть её — все мы.
И он решил, что станет огоньком. И сразу стало ясно и легко. Он думал про себя: да будет свет. А мимо тёк Кутузовский проспект, впадая то в эдем, то в парадиз. Он вдоль его течения шёл вниз. Нашёл пустую банку, подобрал — пусть маленькая капля, но добра — отнёс к помойке. Выбросил. Ушёл. Подумал, что всё будет хорошо. Увидел хулиганского кота. Пошёл в ларёк, купил сосисок там. А кот схватил и быстренько унес: ждал под мостом его облезлый пёс, пять зим подряд зимующий с котом. А у бездомных псов пять зим — за сто, считайте эту дружбу вековой.
Смотрел на них, качая головой, и думал — да и пусть, что будет тьма, и долгая холодная зима, но свету в мире место тоже есть. Он под мостом, с котом и псом, он здесь. Так захотелось сохранить тот свет! И он подумал: почему бы нет? Раз тьма имеет силу и объем, то проще освещать её втроём.
Приветливо вильнул облезлый хвост, чуть ярче сделав свет холодных звёзд. Доверились. Поверили. Пошли, шугаясь проезжающих машин. Пришли — да, не в эдем и парадиз, в обычный двор, один из тысяч. Из тех дворов, где в окнах — огоньки, а зимы мандариново-легки.
Вот делают последние шаги к подъезду восемь лап и две ноги.
Добро шагает по ночной Москве, всё повторяя: да пребудет свет