— Петя, я такая больная! — сказала тетя Рива.
И дядя Петя понял, что меньшим, чем поход в гости к ее родственникам ему не отделаться.
— Может, позовем доктора Фрактман? — предпринял он обходной маневр, слабо веря в удачу.
— Ой, что эти доктора понимают? — простонала тетя Рива.
Можно было, конечно, постоять за честь советской медицины, но к чему? Да и силы расходовать зря дядя Петя не хотел. Предстояло изматывающее сражение, так что эти самые силы следовало поберечь.
— Что же мы будем делать, Ривочка? — озабоченно спросил дядя Петя.
— Терпеть! — ответила тетя Рива с таким видом, словно терпеть ей осталось максимум полчаса.
Это уже было серьезно. С таким «заболеванием» дядя Петя сталкивался только тогда, когда надо было идти к Ривиной тетке Фане. О, это была ТА женщина!
Те, кто никогда не жил в Одессе, наверное, не поймут это жесточайшее определение — та!
Когда хотели сказать о ком-то отпетом, неисправимом и смертельно надоевшем, говорили:
— Тот … — если речь шла о мужчине или, — Та, — когда это слово относилось к женщине. И все было ясно.
— Может, поедем на катере в Аркадию? Подышишь воздухом? — решил пойти на материальные жертвы дядя Петя. Надо, справедливости ради, отметить, что эти самые жертвы ему ничего не стоили, так как все финансовые ресурсы семьи были крепко сосредоточены в тетиривиных руках.
— Петя! Я не дойду даже до ворот! Нет, даже до дверей! — решила усугубить свое состояние тетя Рива.
— Неужели придется поехать еще и на еврейское кладбище на Слободке? — не на шутку испугался дядя Петя. И перешел в контратаку.
— Знаешь, Ривочка, я тоже что-то плохо себя чувствую!
Это уже было открытое сопротивление. Дабы пресечь его в зародыше, тетя Рива начала умирать.
— Ой, Петя, мне совсем-совсем плохо! Кажется я… — и она бессильно откинулась на подушку.
В таких трагических случаях полагалось принести Риве стакан воды и накапать в рюмочку двадцать капель валерианки. Что дядя Петя и сделал. Стремительно слабеющей рукой тетя Рива поднесла к губам валерианку и выпила. Теперь, спустя небольшое время, ей должно было, по идее, стать немного легче, и она должна была захотеть увидеться на прощание с любимой тетей.
Надо сказать, что и сама тетя Рива свою тетку на дух не переносила. Но в еврейской семье положено любить родственников. Так что поход к тете Фане, хоть раз в году, был неизбежен. Конечно, тетя Рива с удовольствием оставила бы дядю Петю дома и пошла сама, но она четко представляла себе, что скажет дорогая родственница ей в лицо, а пуще за спиной. Минимальным перлом тети Фани было бы:
— Что, этот гой тебя уже бросил?
И это после тридцати пяти лет совместной и, чего греха таить, счастливой жизни.

У тети Фани были злые глаза и добрая улыбка.
— Деточка, — говорила она тете Риве, — ты так плохо выглядишь! Гораздо хуже, чем в прошлый раз… — этим она намекала, что Рива давно у нее не была, так что, изменения, произошедшие с племянницей, оказались просто разительными.
Вообще, у тети Фани для каждого родственника или знакомого находилось особое ласковое слово.
— Петя, — говорила она, — вам так идет этот галстук, как мне петля на шее!
По мнению дяди Пети, петля на шее тети Фани украсила бы ее чрезвычайно. Только мнение это приходилось тщательно скрывать. Хотя…
— Так это ж вы мне его подарили в прошлом году! — не без удовольствия ответствовал дядя Петя.
— Ох, как быстро время летит, — не смущается тетя Фаня. — Год назад он так тебе шел. А сейчас и мода изменилась, и ты сам крепко подурнел. Пьешь, наверное.
Уделив, таким образом, внимание тете Риве и дяде Пете, тетушка переходит к другим родственникам.
— Нора! — спрашивает она у следующей жертвы, — Ты такая худая стала. Может у тебя глисты?
И таким светским разговором тетушка развлекала всех жертв, попавших к ней в этот несчастный день.
Особому, причем публичному, обсуждению подвергалось все, принесенное гостями. Сама тетушка на стол ничего не ставила принципиально, кроме жидкого чая, напоминавшего всем анализы мочи, о которых она так любила поговорить за общей трапезой.
— Фира, а почему яблоки такие червивые?
— Захар, где ты выкопал такие дрековские огурцы?
— Лия, ты сэкономила на брынзе? Нет? Почему же она такая твердая?
Ну, и так далее…
Особый разговор предназначался дяде Пете и повторялся из года в год.
— Петя! Ты уже стал директором обувной фабрики?
— Нет! — отвечал терпеливый Петя.
— А, так можИт ты главный инженер? Что, тоже нет? Тогда, можИт ты начальник цеха? Опять нет? Так кто же ты такой? Мастер? Ох, не повезло нашей Ривочке! Столько лет жить с мужем, который без всякой должности! Вы не голодаете? Босые не ходите? А то я что-то смотрю, у Ривы платье то же самое, что и в позапрошлом году было. Петя, и тебе не стыдно?

Уже почти выиграв компанию по затаскиванию дяди Пети в гости, тетя Рива вдруг вспомнила все эти разговоры, и небывалое мужество вдруг проснулось в ней.
— Петя! — сказала она здоровым голосом, садясь на кровати. — А давай, действительно, поедем на катере. Только не в Аркадию, а в Лузановку!
Обалдевший от счастья дядя Петя, вдруг испугался за жену.
— Рива! Тетя Фаня тебе этого не простит!
— Плевать я на нее хотела! — почти уверенным голосом произнесла тетя Рива.
— Рива, она же будет нас проклинать на каждом углу!
— Ха, как будто она этого не делает и так!
И тетя Рива встала, как ни в чем, ни бывало. И пошла к телефону. Но тот ее опередил, залившись длинным противным звонком. И тетя Рива поняла, кто звонит.
— Рива! У вас нет денег на трамвай, чтоб навестить старую тетю?
— У нас есть деньги на трамвай, — ответила тетя Рива, — но нет никакого желания переться туда, куда нам не хочется!
— Что ты говоришь? Что ты говоришь? — запричитала тетя Фаня. Весь мир ее, построенный на порабощении ближних, начал шататься. — Как ты смеешь такое говорить? Я ж про тебя и твоего хозера такое сейчас расскажу…
— А мне плевать! — сказала тетя Рива и повесила трубку.
Она победоносно посмотрела на дядю Петю, а он сочувственно и влюблено на нее.
— Свободны! — захотели закричать они, но вместо этого просто обнялись.