Пляши, пляши, мой печальный шут. Корми толпу и смеши людей.
На мостовой голоса и шум, и время бьется — сейчас и здесь.
Терпи побои, ты к ним привык — что сделать челяди площадной,
когда ты видишь такую высь, что не сравнится с их мрачным дном?
В тебе, насмешливом, хлещет жизнь — словами, горлом. Ты гол и нищ.
Держи ладони мои, держи, — через касание льются дни,
одни и те же — с тобой, другим, совсем другие — с тобой одним.

И смолкнут на мостовой шаги.
И голосов оборвется нить.

Но мне — с тобой, а совсем не к ним.

Ты останешься любить меня даже старой?
Просыпаться, смотреть, как рассвет выдыхает паром
пару слов на стекло, к дождю в грозовом апреле,
говорить: «Хорошо, что мы счастливо постарели»?

Ты останешься к чаю из шкафа достать посуду
в час, когда нам уже все простится, нас все рассудит?
Улыбаться глазами, быть светом неистощимым.
Разрешить целовать седину твою и морщины.

Ты сумеешь остаться, чтоб было, что вместе вспомнить
в этом тихом мирке — стол, два стула, прохлада комнат,
тишина книжных полок с туманным налетом пыли?
Ты мне скажешь: «Я рад, что однажды мы полюбили»?
… показать весь текст …

а за правильным из глаголов,
как обычно, еще — тянись.
приходи ко мне только голым,
без привычной тебе брони.
предрассудки про защищенность —
это, в общем-то, не ко мне.
потому что не быть прощенным
не признавшемуся в вине.
отгораживаться от лишних,
запрещать: «не разрешено».
тем страннее, что вновь не ищет
связи кто-то, совсем родной.
всех чужих отводя рукою,
убедительным «не рискуй»,
… показать весь текст …