Да здравствует солнце, и лед, и проруби
и безжалостность ко всему, что бескостно и слабо
в сердцевине своей.

Зависть, по сути — это страх перед действием. Человек завидует тогда, когда понимает, что хотел бы такого же результата, но без приложения усилий.

Господи, как же хочется… И как допустил ты все эти картины, истории, песни — пугливые изображения упитанных и нестрашных людей, бездумно позастывавших в латах перед невозможно неодушевленными дамами или алтарями — всяческим хламом. Прав был Коран — нельзя идиотам представлять бога. Никогда святые моменты не должны оказаться в руках у черни. Там, где был бог останется нечто смешное и жалкое, голые мумии когда-то великих святых. А что чище полета и ярости, после которых так неизбавимо надо воткнуть желательно ещё окровавленное лезвие в землю, на мгновение сделав его символом веры во всё столь простое, что невыразимое — символом страданий, креста и победы, у которого остается лишь пасть на колени и молить — Господи, дай же мне сил! Дай мне силы и твердости.

Самое высшее мастерство — это когда для тебя нет врага.
Когда всё становится не про доказательство чего-либо, кому-либо, а про удовольствие от взаимодействия с миром.

Когда это не вопрос твоей гордыни, страха проиграть. А когда ты получаешь удовольствие от схватки как от схватки. Ты наслаждаешься своим присутствием в моменте, своей силой.
Как преодолеть страх ошибки? Нужно перевести свой фокус на наслаждение взаимодействием с миром.

Франц Вертфоллен — «Вакцина от Идиократии».

Муравьев больше, чем львов, и, в конечном итоге, они доедают львиные туши. Доедают с долеи насекомои гордости — такои хищник великии был, а они такие ничтожные, такие ничтожные, а съели, ура — еще грациеи, силои и смелостью стало меньше! Такие вот обычные люди — трусливая храбрость с отдушинкои падали.

И у вас будут тёмные моменты. Без этих тёмных моментов, никуда. Будьте за них благодарны — они лепят вас.

Потому что когда ты лепишь мир, мир обязательно лепит, формирует тебя. Он заставляет тебя прочувствовать все моменты, где ты недостаточен, чтобы ты со скромностью это принял.
И чтобы ты с усердностью, даже ожесточённостью в себе исправлял. Не сдался и не сказал: «Ну лучше в этой ванне и сдохнуть». Но встал и начал делать.

Не абсурдно ли это — так кастрировать желания?
Угадывать, что правильно хотеть вместе того, чтобы научиться слышать себя.

Чтобы знать, что же тебе на самом деле хочется, нужно иметь смелость хотеть и иметь сердце, которым чувствуешь мир.
Уязвимое сердце, живое.

Франц Вертфоллен «Наталье. Из Колумбии. С любовью»

«Чем выше становится уровень комфорта жизни, тем больше с тебя требуется действий чтобы быть человеком. Каждый раз когда жизнь стает комфортней, она становится требовательней».

Я жил. Ел свои торты. Вел мессы. И было это все пресно и трусливо, как Моисей, сбежавший от куста, едва тот загорелся.

Чудес не происходит с теми, кто чудес не совершает сам.

Добро — это не сопли ходить нищим смазывать. Добро — это взять человека и научить его производить ресурсы для жизни. Добро — это создавать функционирующее общество где не царят законы дубины и ножа.

Любовью не торгуются. Любовь — это твоё счастье. Любить — это счастье.
Не когда ТЕБЯ любят, а любить кого-то, и действовать из этой любви. Вот это — высшее счастье, которое вообще может быть.

Люди ненавидят изобилие. Они хотят жить в нищете. В любой нищете. Финансовой, духовной, но в нищете, когда у тебя нет выборов, а есть что-то ОДНО, чтобы тебе не пришлось, не дай бог, думать.

То есть если идеал красоты, то он — ОДИН. И посмотрите на человеческую историю. Если идти по разным временам, мы видим, что действительно из каждого времени можно вытащить один стандарт красоты. Почему? Потому что кто-то пришел злой и насадил стандарт красоты? Нет. Потому что люди ненавидят роскошь и изобилие. Потому что роскошь и изобилие — требовательны. Они заставляют тебя думать и проживать.

Я больше не верю — и никогда, значит, глубоко не верил — в войну, смерти, победы, поражения, людей… Я верю в изящество и уродство. Звонкость дамасской стали или слизь человеческой бесполезности. В сияющую чистоту клинка или грязь в словах, делах, мыслях — всём, что бы ни делало крошечное завистливое убожество.
И я верю в действия.
Но больше всего я верю, что есть существа — невероятно редкие, но которых так надо искать — что превращают твой мир — не наполненный и по-человечески бесполезный — в сияние бриллиантов или галактик, разбрасываемых легкой рукой, пьяной от счастья, от желания красоты.

Искренность — это самый главный доспех.

Говорят, Бог великодушен — неправда, он снисходителен от безысходности.

Люди никогда не действуют из того, что говорят. Люди всегда действуют из того, что чувствуют.

Ничего люди не боятся так, как разрушения своих рамок, потому что это — крушение их маленьких мирков, столь старательно выстраиваемых с самого детства.

«Твоя жизнь — это то, чем ты её наполняешь»

ЙОЗЕФА: А фортепиано? Франц еще играет?

(одновременно) АМАЛИЯ: Нет. ФРАНЦ: Да.

ЙОЗЕФА: Простите.

ФРАНЦ: А это еще одно табу. Как наркоман.

АМАЛИЯ: Франц играет очень…

ФРАНЦ (передразнивает): Насыщенно, интенсивно. Юноша, безусловно, очень талантлив, но эта излишняя мощь в музыке не может не волновать его психику. Если, к тому же, мадам, вы говорите, что в Кембридже ваш сын под влиянием химических добавок зачастую занимался именно музыкой, то надо прекращать любые активности, которые имеют риск… взволновать нас, лишний двуногий мусор.

АМАЛИЯ: Вот именно так он и играет, Фефа. Он играет так, что тебе то хочется повеситься на ближайшем суку, то рыдать от боли переполненности…