А мы убежим к карьеру нырять и плыть
в глубоком и синем, в тёплом и золотом
валяться и греться, жадно стремясь любить
весь этот прекрасный мир над своим лицом.

до ночи брести, лаская ступнёй траву,
смеяться за так, без всяких на то причин.
Учиться взрослеть как учатся колдовству,
вдыхать по чуть-чуть прозренье как никотин.

Ступать по граблям, а, может, и по воде, —
тут как повезет, у опыта нет цены.
Но главное- чтоб вернувшись открыть ту дверь,
где город наш жив и нет никакой войны.

Оказалось, анестезия
притупляет не только боль.
С тихим шорохом вянут крылья,
на щеке высыхает соль.

Не вскипает в ладонях нежность.
Не взрывает зрачки любовь.
Я — в упор, не в глаза, а между
целюсь в зеркало.-
Холостой.

Потому сторон света четыре, а не одна, — чтобы каждый шёл к Своему восходу.

давай не сойдём на своей и помчимся в закат
качаясь в вагоне-ладони пустой электрички
где солнце слепяще и слепо, а бог бородат
смешлив, добродушен и чудо творит по привычке

ты будешь смотреть на закаты, а я на тебя
молиться осипшим от нежности голосом старца
чтоб в этом моменте, где каждый любим и любя
остаться остаться остаться остаться остаться

Мне снится мой город целым и невредимым,
я плачу во сне, бросаюсь в его объятья,
вжимаюсь в проулки, шепчу ему: мой любимый…
И слышу в ответ, как лижет огонь запястья.

Надежда, которой никак не дадут умереть,
трёт щёки ладонями, плачет навзрыд от бездушья,
заразного, злого как плесень, густого как нефть.
Должны были почки проклюнуться,
но просыпаются ружья.

И ты не живой уже сотни раздолбанных дней,
потрёпанный зомби с растёкшимся пО полу мозгом,
бегущий от смерти, а может, бегущий за ней.
Сороки кричат и волнуются, жмутся к березам.

Надежда, которой предсказано сдохнуть одной,
без мудрости, веры, без тёплой поддержки любимых,
бредёт по стране, истекая кровавой войной.
… показать весь текст …

Он выносил ей мозг по средам
из морга вечером тайком.

Я сама за себя заплачу.
Вот, держи: тут их, кажется, тридцать.
Поклянись не буянить, не спиться
и не сильно хамить палачу.

Ты — рассказывай, я помолчу.
Ты ведь многим хотел поделиться,
оправдаться, сознаться, смириться,
к моему прижимаясь плечу.

Поцелуй, прикоснувшись чуть-чуть
к волосам на виске и ресницам.
Я тебе обещаю присниться.
Я — сама за себя заплачу.

Если бы я была директором Мира, я бы уволила Бога за несоответствие занимаемой должности.

Если он меня любит, то что мне делать?-
Потому что я больше не верю в честность.
То есть верю: честен, но до предела,
где не врать — удобно, не лгать — уместно.

Если он предаст, что тогда мне делать?
Потому что я больше не верю в слёзы.
То есть верю в честность реакций тела,
Но не верю в искренность этой позы,

где лицо закрыто дрожащей левой,
а на правой — пряди узлом холодным.
Если верить чувствам, то что же делать
со своей бесстрастно-пустой свободой?

Он скрывает лицо,
мне в глаза не глядит.
Испарился из снов,
еvasit, erupit.

А хвачу за плечо —
замирает, молчит.
Не признавшись ни в чем,
еvasit, erupit.

Разве я — тишина,
чтоб отчаянье пить?
Мне кивает луна:
еvasit, erupit.
… показать весь текст …