Из всей родни у Германа осталась только сестра, муж которой был австрийским подданным, но тем не менее из СССР их не выпускали. Муж её обращался во все инстанции более 20 лет, но всё было без толку.

После 1967 года их отпустили, они уехали в Израиль, и Герман стал уговаривать Фиру тоже уехать. Она сопротивлялась, не желая разлучаться со своими близкими, предлагала, чтобы он оставил её и уехал один, но он отвечал, что так не делают, и продолжал уговаривать.

В 1972 году, когда он приехал в Ленинград, мой отец, бывший в курсе дел, рассказал мне, что Фира и Герман собираются в Израиль и Герман приехал оформлять визы. Для меня это было полной неожиданностью, и я уехал на практику, не успев толком осознать эту новость, а через пару месяцев получил из Ленинграда письмо с сообщением, что Фира и Герман уехали. Слово «уехали» было подчёркнуто, и я понял, что они уехали не в Мукачево.

Приехав, я узнал подробности. Фира ехать не хотела, и Герман буквально силой тащил её к самолёту, а она оглядывалась на сестёр и плакала.

Вскоре стали приходить от неё письма на имя бабушки, но на наш адрес: все боялись неприятностей на работе за связь с заграницей, а в бабушкиной огромной коммунальной квартире появление писем из Израиля было также нежелательно. Фира писала хорошо, мы стали узнавать много нового об Израиле. Через несколько лет она написала, что чувствует себя в Иерусалиме замечательно и очень жалко пяти потерянных лет, когда Герман её уговаривал, а она отказывалась ехать.

Постепенно перед нами вырисовывалась картина жизни в Израиле. Фира, проработавшая много лет до отъезда учительницей младших классов, вспомнила, что во время войны она работала бухгалтером, и устроилась инспектором в Министерство Финансов Израиля, а через пару лет ей зачли диплом, причём ретроспективно, т. е. с выплатой разницы за проработанные годы. Учитывая, что она уехала в 49 лет, без знания языка и не в лучшем состоянии здоровья — это не слишком вязалось с привычной концепцией выживания на Западе только сильных. А описание магазинов, а также экскурсий, которые могли себе позволить наши родственники, напоминало сказку.

Летом 1973 года я закончил институт, а осенью, в связи с Войной Судного Дня, в Ленинграде усилились антисемитские настроения, и не только в простом народе, но и в официальных кругах. К счастью, меня уже распределили на работу, причём в Ленинграде, а у многих евреев стали возникать серьёзные трудности при устройстве на работу, не говоря о поступлении в престижные ВУЗы и продвижении по службе. Появилась невесёлая шутка о том, что семьдесят третий год — это тридцать седьмой для тех, кто читает справа налево.

Продолжение следует