Иногда
в особенно мертвые дни
он приглашал к себе плачущих женщин, они
садились с ним рядом и начинали горько рыдать
и он с удовольствием
наблюдал за ними и думал:
«Какие они живые!»
А когда плач затихал
он доставал свой роскошный кнут
и хлестал им уставших женщин
но не потому что был слишком жесток
просто маэстро
очень любил жизнь

Тени влюбленных
уравновешены снами
рыб

В каждой песчинке мне видится боль и утрата,
в каждой пылинке — разбитая вдребезги жизнь,
в каждом прохожем я вижу останки империй…
Как только пространство становится меньше меня

Рисую тебя, раскалённого
нежностью, чтобы взлетали
лебеди

(Школа Верлибра Карена Джангирова)

Если
во лжи
нет ни капли правды,
то это — правда

Реальность короче
мысли.
Как воздух короче
птиц.

Я вижу время —
оно тихо струится
по золотистым прожилкам растений —
время, в котором
нам, осажденным будущим,
никогда не жить.
Время, которое
всегда чужое

За пеленой повзрослевшей печали,
под крыльями бабочек дождик росинок целует веки, в паутине запуталось эхо… ладони согревали счастливую ласточку, там будущее, так и осталось в прошлом, но существует здесь, с нами — снами… Блуждая лёгкими шагами по кончикам трав, несбывшееся смеётся белозубыми звёздами, плещется лошадками в облаках, а после, с разбега прыгает прямо в сердце!
И мы улыбаемся вдруг… беспричинно и нежно,
лелея в памяти то, что блуждает
по кончикам трав…

(Школа Верлибра Карена Джангирова)

У маленькой девочки умерла бабочка.
Рыдая, она говорила:
«У меня умерла бабочка…»
Она говорила весь день напролет,
весь вечер, всю ночь… И во сне говорила.
А утром, спустившись в пустынный дворик,
посмотрела на ясное, чистое небо
и впервые подумала:
«Какое холодное
солнце!»

Одна минута…

Одна минута на протяжении долгих лет следует за мной по пятам.
Ровно одна минута, потерянная мной когда-то, но я не знаю, когда и где.

Возможно однажды проснулся раньше, возможно позже заснул,
а может задержался с ответом женщине… (Той, что пришла, как дождь,
и ушла, как дождь… и, значит, была — единственной). Всего лишь на одну минуту…

И теперь, мне ее не хватает. Где бы я не был, на какой бы чужбине не жил,
в каком бы небе не пел свои белые песни, мне всегда ее не хватает.
Ровно одной минуты… Чтобы заполнить щель, между собой и временем,
в которую падает мир.

«Любовь!» — говорил маэстро
«Да-да, любовь!» — повторял маэстро
«Это нечто такое…» — вздыхал маэстро
«Это самое-самое…» — шептал маэстро
«Это, конечно…» — завершал маэстро
А потом засыпал, но даже во сне
он продолжал повторять это слово
пытаясь вспомнить его значение

Путь — это мостик
из тихо летающих
птиц

Вся моя ярость
зверя, настигшего
тонкую лань,
тонула в ее
акварельности

У тебя на ладони четыре горошины.
Ты смотришь на них, а потом на меня.
Ты смотришь с улыбкой, в которой я вижу…
Улыбаясь так же, накрываю твою ладошку —
и четыре горошины начинают тереться
между нами двумя… Между нами двумя…
А потом наступает утро
и белый-белый
снег

Я верю только женщинам и детям —
их ложь нежна

Слеза ли, дождик, лужа ли, капель…
Вода печальна

Жизнь совершенна,
но мы из другой,
совсем из другой
молекулы

* * *

Под кожей бегают слоны.
В крови безумствуют жирафы.
В глазах выхаживают тигры…
И только в жизни ничего
не происходит

Атакующий бабочек
постепенно становится
ветром

Только теперь я понял!
Только теперь мне открылось!
Только теперь снизошло!
И я говорю, как последнюю в жизни молитву:
«Не бойся, Господи!
Я с тобой…»

Отпусти свое счастье
в счастье