Здешняя боль не поместилась в строчку. Здешняя правда — выросший, но дурак — взял и забанил главное в «одиночку». Верность тоске. По выходным — кабак. Что ты хранишь не у себя в заначке, оберегая словно дороже благ, словно ничейный парус так верен мачте, что без него ты снова безбожно наг.

Прошлое давит с шепота в полный голос, не отключаясь ночью. Прямой эфир. Жизнь — это плоскость или сплошная полость, сборник иллюзий, что изнутри травил. Утро разбавит горечь безвкусным чаем, чуть горячее то…
… показать весь текст …

Я давно живу за стеной,
не касаясь прощенья в мыслях.
Он — повёрнут ко мне спиной
и погряз в сатанинских числах,
отбирая своё «вчера»
у забывших о ласке дебрей.
Тяжело подавляем страх,
заплетаясь в порядке бреда.
Сети страсти — длинней чем жизнь,
недоступней дневного света,
но не время шептать «вернись».
Приземление для поэтов
начинается с пары строк
настоящих, реальных писем.
… показать весь текст …

А когда уже строчки едва ли не носом хлещут
И уже на губах горчат,
Мир становится ярче, на пару порядков резче,
Из теней выступают почти колдовские вещи —
Те, что раньше не замечал.

Ты стоишь, ошарашен и словно в песок впечатан,
Понимаешь — уже пропал.
И ты пробуешь воду, как пробуют кровь волчата,
И не чувствуешь запаха города, смога, чада,
И обходит тебя толпа.

Мир дрожит, осыпаясь волшебным калейдоскопом,
Разрастается вглубь и вширь.
… показать весь текст …

Все, что мы делаем и то, что с нами происходит- пишется одной рукой…

Что это было, кто ловко прилаживал струны к деке моей обречённой души? То ли он чуял себя бесконечно юным, то ли состариться поспешил, но проскользнули по жилам дрожащим пальцы /след от порезов, знаю, ещё кровит/. Все мы — глухие в своей правоте скитальцы, всем удаётся временно сделать вид, что не волнует нотная грамота сердца и не нужны подсказки, когда в бреду не отличаем ларгетто уже от скерцо …
В час, когда рыбий голос звучит в пруду, чайка гортанно кликает в поднебесье, ветер степной травы поднимает хор, верится — в душах иных теплотой воскреснет наших неласковых струн призрачный перебор.

Я покину пределы твоей территории
и исчезну в безвестность с твоих горизонтов,
не займу своих мест на страницах истории,
схоронив свои чувства за линией фронта

немного тише, строже, глуше шаги в унынье наугад, так умирают равнодушно сухие листья в листопад… и на развалинах разлуки померкнут призраки тепла, растают запахи и звуки: любовь ушла… любовь ушла… другое все, покрытo снегом… иные пристани в судьбе… я все же буду оберегом… тому… любимому тебе…

Я давно не просила… а можно поговорим? Я недолго, ведь у тебя же — века и судьбы… но ведь это должно же быть трудно: на всех — один… нет, не трудно, я знаю… когда так безмерно любишь… Знаю, ною, но ты ведь привык, все ведь просят сил, исполнения всех желаний… А может чаю? И скажи еще раз, ты ведь точно меня простил? Почему же тогда я сама себя не прощаю? Вот скажи, на Земле не один миллиард людей, почему же тогда существует такое слово: «одиночество»… и спасения нет… нигде… знаю, ною опять… и тебе это все не ново… Все, что дашь — я возьму, а всего, что не дашь — не надо, все равно получу сполна… как Адам и Ева… Знаешь, так тяжело, когда нету с собою сладу… это ною не я… это где-то внутри и слева… Сыт по горло ты всеми «бунтами на корабле», но всегда отвечаешь и любишь, к тебе не придраться… только как же безмерно скучаешь по этой Земле, чтоб столетиями миллиардами возвращаться…

Поэты в основном все одиночки,
Не спящие обычно по ночам.
Неровный почерк обнажает строчки,
А лампочка, как та ещё свеча…

И никого, с кем можно поделиться,
Прочесть своё написанное вслух.
Но молча открываются страницы,
В той тишине услышать можно мух.

Бальзам на душу — стопка алкоголя,
Но очень быстро достигаешь дна.
Ты для друзей не стал ещё изгоем,
А жизни цель всё так же не видна.
… показать весь текст …

Жизнь своё возьмет обязательно, но не факт, что вернет хотя бы часть из забранного…

Красивая заставка на экране,
потухший взор уставших синих глаз,
мартини в матовом стекле стакана,
в наушниках звучит любимый джаз…
Не спится, не летается ночами,
не грезится, не пишется стихов…
не слышен шорох крыльев за плечами,
осталось эхо пройденных шагов.
Растаяли безумные надежды,
пожары погасив вчерашних дней
и, затонув в безмолвии безбрежном,
я покоряюсь этой тишине…

07.07.13

Придя на работу, она выпивала кофе,
Мешки под глазами скрывала под слоем пудры,
Ей было смешно, и вроде бы даже пофиг
На тех, кто стонал и так ненавидел утро.

Она жила ночью за чаем и до рассвета,
В грозу выбегала на улицу, чтоб промокнуть,
Бродила босая по лужам хмельного лета,
А люди смотрели вслед сквозь дожди и окна.

Она так хотела жить без границ и страха,
Она улыбалась, глядя в глаза прохожих,
Однажды она сгорела. Но вновь из праха
Восстала, чтоб жизнь и грудью вдыхать, и кожей!

Из группы амфетаминов и опиатов героин и любовь — две очень схожие зависимости.

То, что мы любим теперь кого-то другого, не означает, что мы должны сжечь все любовные письма, оставшиеся нам от прошлого…

Любовь для тебя всего лишь эпизодическое и очень краткое состояние вытеснения собственного эгоизма в пользу эгоизма другого лица.

Я давно не пишу тебе письма, sweet,
оставляя на «после» свои реверансы.
Только, знаешь, по-прежнему сердце сбоит
от того, что не сходятся наши пасьянсы

чтобы добиться взаимности, надо просто любить, а не стараться бы любимым.

Я еще жива

Осенний Джаз

я все еще немного влюблена
и переполнена остатками надежды…
душа живет тобою, как и прежде,
и взор мой затмевает пелена.
ты утопил в безмолвии слова
и растворил в забвеньи наши встречи.
ни время ни безвременье не лечит,
но, как ни странно, я еще жива…

30. 06. 13

уйти от тебя, не впасть под твое влияние, выпасть из этой пригоршни и тепла. мое одиночество вдруг превратилось в манию, и, право же, — я сама ее наскребла

и холодом… нет, ни капли не веет холодом, а так, неотформатированный кусок гуляет моим заброшенным, ветхим городом и изредка, щурясь, целится мне в висок.

ты тот, кто по коду, вбитому в подсознание, подходит по всем параметрам и словам. но только я отключаю свое молчание, то слышу, как закрывается твой Сезам.

Не спишь ночами. Чувствуешь вину.
За кофе на двоих — в одной из чашек…
За ту не обогретую, одну,
одетую в батист твоих рубашек.
За ту, чей беспокойный абрис губ
ты звал иконой нежности.
И к двери
теснил необъяснимую тоску.
Хотя, ты в сослагательность не веришь.
Зачем все эти «бы'», зачем июнь
и горький шоколад на кромке ночи…
Не глуп, не импульсивен и не юн,
но сердце множит горсти многоточий.