А когда уже строчки едва ли не носом хлещут
И уже на губах горчат,
Мир становится ярче, на пару порядков резче,
Из теней выступают почти колдовские вещи —
Те, что раньше не замечал.
Ты стоишь, ошарашен и словно в песок впечатан,
Понимаешь — уже пропал.
И ты пробуешь воду, как пробуют кровь волчата,
И не чувствуешь запаха города, смога, чада,
И обходит тебя толпа.
Мир дрожит, осыпаясь волшебным калейдоскопом,
Разрастается вглубь и вширь.
Мегаполис разбит, как хрусталь от удара об пол:
Где уродливым шрамом темнели, дымясь, окопы,
Появляется царство Ши.
И ты пьёшь это чудо, пока полыхают песни,
Глубоко у истоков чувств.
Но как только начнёшь писать — колдовской мир треснет,
Обнажит повседневный, который тебе стал тесен,
Неудобен, не по плечу —
В нём тебе задыхаться и гнить, превращаясь в плесень.
Вот поэтому я молчу.