По уменью дарить, натюрморт превращая в портрет,
я узнаю тебя за смешением пятен и линий,
и коротким полетом пера подниму из тенет,
из корней на измятой воде погибающих лилий;
унесу, укачаю, как птицу, на сгибе руки,
и в огонь окуну, искупая чужую ошибку,
и огнем упаду в золотые от счастья зрачки,
в эту темень — и вскрикну, рисуя на темени скрипку,
что поет в полудиком пространстве воды и стрекоз,
и ее голосок, после долгой нежизни в неволе,
ароматнее кожи у самой границы волос,
откровеннее шепота и ослепительней боли,
той, которой оплачено все — от прихода на свет
до ухода от света в огнях под больничной сиреной,