Обыватель и заядлый графоман считает, что если писатель что-то иногда пишет под псевдонимом или создает вымышленный персонаж для своих писаний, то он, писатель, скрывается от правосудия читателя, боясь сказать правду в лицо.
Ну, что ответить на эту наивную недалёкость, друзья?..

Город у нас маленький, но не хуже других: два рынка — городской и сельский, вытрезвитель современный, обширное кладбище в экологической зоне…

Любо-дорого жить без ворога,
Без дружка сердечного —
Бл@дуна заплечного.
Без подружек — вёдер без дужек,
Без богадства от слова «гадство»,
Без забот, чтоб не лился пот,
Без стихов окаянных, сраных.
Выйти в поле, обнять свою долю
И пуститься в дорогу,
Но пока не к Богу,
А к душистому стогу!

Никак нельзя торопиться, пробуя уху. Хорошу уху нужно есть так, как писали стихи древние эллины. Хорошую уху нужно есть гекзаметром.

Хорошо, когда всё можно,
Всё дозволено.
Сколько хочешь ешь морожено
Пой застольные,
В бок толкай соседку лживую:
Смолкни, бес!
Не бояться в хмарь дождливую
Топать в лес.
Не канючить в небо с робостью —
Чтобы спас!
И висеть себе над пропастью,
В куст вцепясь..

Вот в наше время влюблялись — так влюблялись, бухали — так бухали! А нонче: «он подбухивает», «она подвлюбилась». Не поступки и чувства, а пробники какие-то!

Товарищи справляющие, кому надоело пить-тужиться, давайте уже быть-пыжиться!

Преодолев дурачество стиля
И дурноту вкуса,
Пишем, что в новый вступили
И ждём Рождества Иисуса.

А недруги, как обычно,
Засели в танке,
Плюют из люка косточки вишни —
Хокку свои и танки.

Пишут про белизну смысла
Разницу между раем и адом,
А мы их — в баню, помыться
И — в самолёт, до Ленинграда!

Мне приснился сон, что я написала стихотворение: «Бродя по булыжникам Барнаула…»
Кто знает, в Барнауле есть булыжники?

Какое всё-таки чудо, эти пластиковые окна: даже сильный мороз, не может разрисовать их стёкла! Вид чёткий, как летом. Видны заснеженные деревья, на самом высоком и кучерявом огромная стая птиц серой окраски. Прищуриваю близорукие глаза — шо за птисы? Воробьёв явно крупнее, но мельче голубей — и значительно. Закралась крамольная мысль: неужто голуби с воробьями почикиваются? А что, в наш-то век высоких технологий, всё можно предположить… А когда заметила на одной птичьей головке хохолок-гребешок сразу поняла, что это… Да нет, не воробьи с петухами почикались!
Просто на дереве сидели свиристели!

Жили в Кремле три сестры — Лиза, Соня и Таня. Папа их был хороший врач, видимо, в то время хорошие врачи жили в Кремле. И вот стал к ним в дом ездить офицер, этакий лев, сильный, добрый, мудрый и знаменитый в своём роде. Родители думали, что он влюблён в старшую из сестёр — Лизу, серьёзную и вечно читающую книжки. Но они ошиблись: молодой человек был очарован средней — Соней, застенчивой и кроткой. Ухаживание продлилось недолго, и они были помолвлены. Во время помолвки самая младшая Таня, ещё по…
… показать весь текст …

Чем старше становишься, тем меньше тебя любят, а больше жалеют. Но если ты не умещаешься в прокрустово ложе жалости — тебя ненавидят.

Он наивно думал, что её колени — ворота в рай, но это была ловушка.

Неприятные люди — их слова, их поступки, их образы улетучиваются, как запах гари. Нужно только переждать чуток…

Ах, Наташа Ростова,
Наташа Ростова!
До чего ты мне нравилась,
Честное слово!

Я влюбленным в тебя приходил на уроки,
Я бродил, как Болконский,
печальный и строгий
И друзья меня спрашивали некрасиво:
— Что за муха, приятель, тебя укусила?
Я надменно молчал.
Ведь они не видали,
Как под вечер,
у кленов одних на виду,
… показать весь текст …

Подвернула ногу и поняла, что это генеральная репетиция старческой немощи)

Что же остаётся на исходе лет, дед?
Вместо полового акта — катаракта?
Или злоба на ворчливую старуху
Иль обида за советскую житуху?
Что осталось у тебя, старик?
Не смотри угрюмо — говори!
Может, только лохматый снег
Да позёмки колючей бег?
Или в банках остались кредиты?
Крякнул старик: «Да иди ты!..»
Меня ждёт белый конь в чистом поле
Ну, или кобыла — тогда, тем более,
Отстань-отвяжись, худая жись,
Поперёк дороги мне не ложись!

Моя любовь твоей любви привет передаёт!
Заледеневшим веточкам сугрев — моя любовь.
Твоя любовь сильней — на реках топит лёд,
Разбуживает кровь, расковывает ковь.
Немой язык во рту, как будто бы не мой,
А твой язык горяч и страстно говоряч.
Есть у меня ещё в запасе пара слов,
Их для твоей любви хранит моя любовь.
Филолог, не грусти, пусть Ожегов и Даль
Во всём твою ореть поддержат. Русский Яз
Пусть прикрепит на грудь тебе свою медаль.
Похвалит, лобызнёт и почести воздазд!

Выстраданное счастье теряет вкус счастья…

Собственная книга — это бутылочка чудесного напитка, в котором букет и градусы.

Подборка в журнале — это добротная нарезочка из копчёной колбаски.

Один или несколько стишков в коллективном сборнике — это
кусочки варёной морковки в винегрете.