Храбрость — это ежедневно подвергающаяся дрессировке трусость.

Люби меня любить.
До истеченья чисел.
Не оставляй борьбы
За дух, что нас возвысил.
Слиянье и восторг
Из благостной ладони
Нам посылает Бог
На крайнем перегоне.
Далёко от земли,
Сомкнув в покое веки,
Приблизим к лику лик
И сбудемся навеки.

Я вся твоя — в одежде, без…
В долине тьмы, в краю чудес
И на виду, и в уголке —
С манящим яблоком в руке.

Что же ты шепчешь —
Гладкая, влажная, скользкая,
Разделённая полоской на «лево» и «право» —
Ходящим туда и назад, туда и назад
Одетым в резину перпетуумобилям?..
Только стонешь, визжишь под их напором,
Покуда не оставят они тебя на крутом вираже,

А дождь смывает с тебя все следы… осенняя дорога

От дома до кладбища пыль по дорогам,
Машины меня обгоняют в пути.
Я топаю в тапках, устала немного,
Но к кладбищу лучше ногами идти…

Ещё привезут, на уступчик поставят,
Прольется положенный к месту елей,
Ворон налетит похоронная стая,
Тебя отпоют и засыплют землей.

Пришла. Поклонилась. Достала печенье.
Воткнула цветы и сказала привет.
Закрыла воротцы в конце посещенья.
Ну, что ж ты так весело смотришь мне вслед?..

Вставишь в дырдочку шуруп
И начнёшь куртить по стрелке,
На базар снесёшь поделку —
Принесёшь оттуда рупь.
А напишешь детектив,
Пропечатаешь, получишь…
Скажет дед, очки спустив:
«Можно было и получше ж!»
Лучше делать, чем писать,
Лучше жить, чем притворяться,
Лучше б всё вернулось взадь,
Перед тем, как завершаться!..

Пока идёт зима, я согреваюсь
Пустяшной болтовней на ровном месте,
Медовым чаем на душице божьей,
Веду переговоры с голубями,
Чтобы не шибко портили карниз,
Хожу гулять в ближайший березняк,
Дышу морозцем, ртом ловлю снежинки,
Гоню из головы дурные мысли,
Пишу в тетрадь какие-то стишки.
Веду дневник и думаю о главном —
Весной увидят все мой новый шарфик!

Начнём весну с простого — помолясь!
Грешки, что зимней падерой накрылись,
Оставим там, где им и должно быть —
В забытом прошлом, стылом и постылом.

А что там будет дальше — будет дальше!
Скорей идёмте в парк гулять по тропкам,
Подошвами ботинок трогать почву,
Отчнувшуюся от анабиоза.

И к радости собак бесхозных, грязных,
Из теплотрасс пришедших на поверхность,
Класть на скамью остаток беляша,
И от избытка чувств почти что плакать…

Давай же о хорошем, о хорошем —
О синих зимних сумерках, о прошлом,
Когда снималось платье второпях,
В чужом дому, где были мы в гостях.

Там что-то начиналось выше страсти,
И это было нежностью — вот, здрасте! -
Дожили, дочитались, докатились
Вошли друг в друга, перевоплотились.

Потом придёт весна, и будет лето,
И осень. А потом конец сюжета.
Февраль — и всё. На кладбище пороша,
Ширь на Чудское озеро похожа…

Пространство, занимаемое мной,
И есть вся я — иного нет значенья.
А две вороны ходят стороной
И каркают, в надежде на общенье.

А подлететь боятся, вдруг возьму
И брошу в них большую каменюку.
Туда-сюда ступают по назьму —
Ни красоты, ни совести, ни нюху!

А я в своём пространстве небольшом
Вполне пренебрегаю жаждой дружбы.
Мне и одной безумно хорошо
Без общества брюнеток неуклюжих.

Засушу берёзовый лист с прожилками,
На него поглядывать буду зимами,
Как вы неразборчиво мальчики жили —
Девочку весёлую проразинили.

У меня в ладонях слова, как мячики,
Я и до сих пор ещё необозлимая,
Я б таких стихов написала, мальчики,
Только вы вот взяли и проразинили.

Обросли разводами, ложью, сплетнями,
А могли в стихах купаться, как в озере,
Милые ровеснички сорокалетние,
Прутики мои берёзовые…

Раньше меня тошнило от беременности и от крепкого сладкого чая с лимоном наутро после перепитья, а теперь есть и третья причина — новогодние телепередачи. Тошнит конкретно, физиологически, я бы даже сказала, унитазно)))

Эта улица греховна
и она молчит,
А рогатый муж, троллейбус,
лямку волочит.
На пределе вздрогнет провод,
вспышкой ослепя,
Чтоб она могла увидеть
чёрную себя.

Не выходит из головы мысль о жизни чужой,
Вот бы, кажется, взять и сказать — не так у тебя, постой!
Не совсем у тебя порядок, дышишь нехорошо,
И стакан не наполовину полный, а наполовину пустой!

Да не в этом дело — тебе любовник наврал,
Что таких как ты он не вИдывал, не знавАл,
И голову полуседую ниже твоего стана склонял
И целовал осторожно, и целовал, целовал…

А потом прекратились звонки, и упала мгла,
Ты по пять бессонных ночей у окна проводить могла,
А потом как подкошенная на кровать клалась
С простреливающей мыслею — «сдохни, мразь!»
… показать весь текст …

А пойду гулять на ж/д вокзал,
На скамейке там посижу чуток,
Поглазею вверх, поглазею вдаль,
А вдали весь мир — крошечный мирок!

А вверху гудящие провода,
А над ними ветер, над ветром синь,
А за синью, в космосе, города,
А я и здесь не во всех пожила, прикинь!..

На перроне стоит молодой шахтер,
С молотком отбойным наперевес,
На меня он пялит гранитный взор,
Зреет в нём твёрдо-каменный интерес.
… показать весь текст …

Людей чаще всего объединяет общий интерес. Был такой интерес и у этих пятерых.

Фифа

Лариска жила по королевски: потягивалась в постели до обеда, вставала, прикуривала папироску, почёсываясь, выходила во двор. Шла к уборной. Выйдя оттуда, приставляла ладонь козырьком ко лбу, смотрела в какой точке небосвода солнце. Потом возвращалась в дом, шмякалась к загаженному вчерашней гульбой столу, сливала из всех стаканов выдохшуюся водку, заедала запепелёнными объедками, покачиваясь, брела к кровати…
… показать весь текст …

Нет заблужденья нелепей, чем это —
Влюбиться в побитого молью поэта.
Жизни его верстовые столбы,
Считая дурацкой насмешкой судьбы.
Как мог он всю жизнь без меня обходиться,
Как мог, по ночам испещряя страницы,
Другой без остатка себя посвящать,
А мне бы хватило гвоздя от плаща,
Как некогда спела старушка Новелла.
Уж я бы его успокоить сумела!
Словами, руками, горячим чайком,
А недругов всех придушила б тайком.
Но выпало так: до него добегаю,
Закуску на стол собирать помогаю,
… показать весь текст …

Хвост старой суки — НЕ место для топтания.

Хребет старой суки — НЕ автобус!

Для старой суки тявканье щенков — НЕ повод лаять.

Я прошла перевал и уже не тоскую по юности,
И не вижу соперниц, и мало во что влюблена,
И всё больше смешат меня особи средней сутулости
Что белил и румян не жалеют, восстав ото сна.

А ещё невозможное в эти года оперение —
Ярко-розовый топ и лазурней лазури жакет,
Эй, подруги, копайтесь на грядках, варите варение,
Может, вас и заметит какой-нибудь крепенький дед.

«Это я для себя наряжаюсь!» Уж хоть бы не врали бы,
Ведь понятно и так по причёске им шедшей давно…
У меня на все эти попытки надёжное алиби —
Одинокая тропка да воспоминаний вино.

Тявканье щенков — не повод лаять для старой суки.