Подснеженным вечером по полуосвещенном двору иду я к помойке — вытряхнуть пыль из мешочка пылесосного. А чтобы не заходить домой, решила после помойки сходить в универсам за кефиром.

Очистив мешочек, иду назад и складываю его в пакетик черненький, закручиваю. А пакетик возьми да и выпади из рук — подняла, опять скручиваю и слышу с балкона пропитый мужской бас:
-Ты что, паскуда, котёнку голову откручиваешь?
— Это вы мне?
— Тебе, сволочь!
— Это пакет, а не котёнок.
— Пакет у неё… пакет, ага… вырвался, спрыгнул на землю и побежал, а она, пидораска, поймала и голову скрутила.

И побрела я вся невинно обозванная…

Кончай нести интимный бред —
Прикрой исподнее, поэт!

Когда мы дружили с Генкой, мы слушали песни Ларисы Мондрус, а ещё смотрели фильм «Песни моря»,
Я была влюблена в Спэтару, а он был влюблён в Фатееву. Наверное…
А когда вы дружили с Генкой, чем вы занимались?

Auska:
Ассоль поняла, что состарилась, когда однажды проснулась от собственного храпа

Volcha:
… она села в кровати, погладила рукой красный шёлк простыни и подумала: «Не пойду сегодня на берег, ну, нафиг» :)

Auska:
…и тут в дверь постучали :"Ассоль Гриновна, пора на берег, нефиг вам нафиг!"

Volcha:
… а на берегу дряхлый Грин в очередной раз пытался смастерить из коры и палочек парусник, прикручивая к тонким мачтам обрывки красных тряпиц…

Auska:
…а возле его сухих ног дремало море — безбрежное и вечное…
… показать весь текст …

Коридор общежития поэтов был узким и длинным, как путь к славе.
В левом его крыле, в угловой комнате жили двое. Они несколько дней не пользовались сливом — лопнула труба.

…Поэт сидел по-турецки на лежанке и зашивал носок. Пришив пальцевую часть подошвы к пяточной, он вдруг обнаружил, что ширина носка значительно превышает его длину. Ходить в таком носке не представлялось возможным.
-Подумаешь! — сказала его жена, поэтесса, чистя картошку. — Можно было носить и без подошвы, как манишку.
— Острячка, блин! Ты лучше состри, зачем этому старому стручку два стишка посвятила?
— Начинается:"… а у тебя, ты вспомни, Зин…"! Ты-то сам! Кто у Вадьки Буськина строчку спер?
— Дура! Это реминисценция!

…Они медленно шли по коридору, держась за ручки наполненного цинкового бачка.
— Эх, блин, — грустно произнес поэт, &mdash