Есть люди, в глазах которых девятый вал,
распахнуто небо, маяк безбережных чует. -
Ночуешь в них моряком, тем, что спасся чудом, и не замечаешь, как гибельны их слова.
Как много в них разрушительной тонкой лжи, насмешек к доверию, выверенной истомы…
С рассветом вдруг понимаешь, как ты бездомен, обманут и брошен в недружественной глуши.

Есть люди, лишенные всяких имен и чувств.
В них рушатся города — не найти маршрутов
от сердца до сердца. Всю жизнь посвятить кому-то для них — преступление против себя. — Ночуй
за дверью; прищур, расчетливый чересчур, — у тех и других. Чем ближе к ним, тем виднее:
то ловят, как в невод, то глухи к тебе и немы;
и можно стать словом, уловом блесне и нервом…

Но я уже не хочу.

Рябь

* Керчь *

все расходится рябью, словно волны бегут от берега.
в каждом — юном и взрослом — растет в глубину истерика.
успеть бы построить дом, посадить бы дерево,
а рожать — только в светлое. только. без оговорок.
боль всегда одинакова — три тебе или сорок,
боль всегда расходится рябью, как волны с берега.
сберегать — это вышняя сила и пик проклятия,
каждый может отнять береженого, просто взять его,
был и нет; и как же прожить с этим — без понятия.
боль всегда стережет на углу не готовых к встрече.
… показать весь текст …

Сейчас мне кажется, что вселенная спит без снов —
это мы во вселенную смотримся в каждом сне.

Как мы с тобой различаем теперь любовь? Что она — тень, застывшая на стене,
ревнивая шутка, пронзительно долгий взгляд, ладонь, нас обнявшая вовремя за плечо?
Мне кажется, это нас теперь ночи спят, вселенная не беспокоится ни о чем.
Как много в нас от других, как и в них от нас, как зыбко любое, что дальше, чем близость рук.
Вселенная раздевает нас дотемна, а после одна темнота до утра вокруг.
Порою мне кажется: я пропускаю вдох — так много всего, так ищешь любимых черт.

Спасибо, что не отпускаешь мою ладонь.
Я тоже твою — зачем.

19.10.20

Мы с тобой на расстоянии выстрела.
Что же, здравствуй, амиго. Давай без слов.
Перед смертью мысль становится чистою,
Как начальная точка первооснов.
Отмеряй пошагово и двенадцатью
Отсекай себя. Только где-то внутри
Мне так пусто /нечем даже похвастаться/
Между нами — двенадцать — земля горит.

Мне бы смело смотреть вот в эти синие,
Но, нацелившись, вдруг онемеет рука…
Отпусти. Уходи. Не извини меня.
Твое имя пронзительней взвода курка.
… показать весь текст …

То ли вечер, то ли прошло вчера,
но уже практически не болит.

Это боженька чисто во мне прибрал: ничего, кроме честности и любви.
Ни в атаку, ни в драку, ни на рожон, если ты не взаимно, совсем не лезь.
Приходи безоружен и обнажён, целиком приходи — вот тогда я есть.
Видно, боженька чисто во мне прибрал: ни тоски, ни иллюзий, ни суеты.
Приходи ко мне голым, ведь голый — прав: ни единой фальшивой чужой черты.
То ли вечер, то ли вчера прошло — кто-то сердце мне заново мудро свил.

Если понял — иди, но без лишних слов.
Ничего, кроме честности и любви.

18.02.19

В осень отпускать себя легко
бабочкой с чьего-нибудь плеча.

Ты ещё не заслужил покой, рыцарь без брони и без меча.
Ты ещё не заслужил приют на постели мягкой снеговой.
О тебе как о живом поют, значит, ты пока ещё мне — свой.
До весны — три жизни без огня, помощи, услужливых речей.

Осень превращается в меня.

В бабочку простую на плече.

27.09.17

Сегодня листву не колышет, ты дышишь тише,
ты режешься о согласные, как о бритву.

Вселенная не мешает, поскольку слышит, как тебя вдоль рассекают иные ритмы.
Вписаны в шарж апрельской архитектуры, мы продвигаемся к летнему коридору.
Зелень, сквозняк, повороты, мы много курим — дым заменяет нам сложные разговоры.
Дым затемняет нам лёгкие эпизоды, каждому добавляя локальной драмы.
Зимы уходят, откашляв итоги года, чтобы представить улучшенную программу.
Сегодня мы клинопись мшистая меж камнями, мы затхлая влага подъездов, открытых веснам.
Колючий ольшаник из мыслей в молчащей яме, царапая нас изнутри, дотянулся к звёздам.
И мы, размотав колючее и больное, надеемся на понимание или жалость.

Все ледяное оттает.
Потом заноет.
… показать весь текст …

Окунаешься в июль, как в Иордан,
обновлённым входишь в август золоченый.

Сам Господь пришёл проверить, как вода, уронил в неё молитвенные четки.
Улыбнулся детям, прыснувшим искать, щупать дно чумазыми руками:
«Папа, расскажи про рыбака, чьи он души молча извлекает».
Полноводным сделался июль, полнолюдным, скоро у истока
августу осанну пропоют — и взойдёт он медленно с востока.
«Папа, папа, как он их поймал? Под водою видно только камни».
Но Господь их просто обнимал гладкими пока ещё руками.
Плыл июль рекою из людей, от теней вода казалась чёрной.
Удаляясь молча по воде,
нёс Господь в ладони горсть гвоздей,
а в другой — молитвенные чётки.
… показать весь текст …

Время почти нелинейно, идёт непросто:
что-то размыло границы, и мы поплыли.

Мы кутались в зиму, сердцем кормили монстров, мы перегрелись, выгорели, остыли.
В городе тихо — только дожди по листьям. В оставшемся сердце живут семена и всходят
переболевшим,
новым,
несмелым,
чистым
солнцем на изменившемся небосводе.

На погоду обостряется мелкобесье,
на луну выходят звери по зову крови.

У меня же — заводь лучистая, сон полесья, тишина, которую мне удалось настроить.
Хрустнет ветка, птица прыснет, кусты качнутся; жизнь кипит, забегает рябью в волну покоя.
На погоду обостряются нынче чувства, на луну — тихонько сердце под вечер колет.
Я хожу, тишину расправляю, сушу в ней травы, выбираюсь к заводи молча играть с лучами.
И лучи мерцающей стайкой, смешной оравой золотую пыль в воде для меня качают.
Кто войдет со злом — пойдет в тишине кругами, заводь мрачная, хмарь осенняя, лихолесье.

Если ты с любовью, то тишина — другая.
Проходи, посидим у воды на закате.
Здесь я.

У августа на загривке смешные полоски света,
в них здорово прятать пальцы, зарыться с любовью носом.
В нем каждая сказка жизни становится сказкой лета,
и каждый ответ от жизни — всегда на твои вопросы.

Свет пахнет пчелиным воском, теплом травяных настоев,
щекотностью волосинок и ласковостью момента.
Всё, кроме любви — пустое, без нашей любви — пустое,
достаточно слушать сердце, чтоб просто запомнить это.

Спасение от обиды, от прошлого отрешённость,
умение попрощаться с изъевшим тебя сюжетом —
у августа в тёплой шерсти, в пушистом загривке желтом.
У августа на загривке смешные полоски света.

От огня, что она удержала, ей сводит челюсть,
но иначе нельзя, потому что другому — много.

Лунный ветер под небом тихим скрипит в качелях, белым пламенем молча поблескивает дорога.

В этом мире безбрежном тогда и царит затишье,
если держишь огонь, через раз осторожно дышишь.

Светлый образ и плавность линий, лицо подростка, сохранить бы покой полуночный и заоконный.
Удержать эту силу порою совсем непросто, потому что огонь никогда не любил оковы.

Лунный ветер вокруг качелей сплетает кокон.
У нее же и сердце дракона, и взгляд дракона.
… показать весь текст …

Имя твое бы высечь на сердце загодя —
не страшно тогда и в жизнь, и в другие странствия.

Солнце дрожит в небесных весенних заводях, и дрожь эта требует чуткости и участия.
Имя твое шифровать бы татуировками — деревом Тургора, пятой стихией — в памяти.
Солнце сегодня робкое, небо робкое, тихо дрожат от легкого ветра заводи.

Загодя, вырезать имя на сердце загодя,
чтобы не страшно ни в омут, ни в жизнь, ни в заводи.
Чтоб на изнанке, твердой рукой записано,
пульсировало и вело за дрожащей высью нас.

И в свете счастливого, и среди мрака лютого —
чтоб помнить, как я, несмотря ни на что, люблю тебя.
… показать весь текст …

У меня есть идея — спорим, тебе понравится.
Ты пока не поймешь, упускающий связь детальную.

Я ее собираю в соцветия, словно травница — постепенная перспектива, дорога дальняя.
Слово действует медленно, если оно обронено в нужный час, прорастает и ноет тоской сердечною.
В подходящий момент все задуманное откроется — и тогда уже сопротивляться, конечно, нечего.
Наша разница в том, что ты вновь пренебрег деталями, но они, как пыльца, растираются между пальцами
и дурманят, зовут тебя в новое испытание.

Пожалеешь, конечно.
Но, спорим, тебе понравится.

Мне нравилось не догонять себя, не тратить время попусту на это. Быть сразу всем, везде, нарушить ритм, исправить ритм и, только ритм исправив,
быть против правил,
как всегда до это…
Во все глаза влюбляя и любя.

Беру ли я теперь иной разбег, иную высоту себе наметив — не знаю; только я одна в ответе за то, чтобы не изменить себе.

Чтобы, меняясь, помнить наизусть чужой испуг, и нежность, и объятия.
И помнить про себя, что мне не хватит
способности отказывать.
Безу-
мне-
если это отрицать. Отдернуть руку, догонять себя же.
… показать весь текст …

Говорят, поэт — товар поштучный.
То, что оптом, — это не поэт.
Тут, конечно, каждый знает лучше,
что ему подходит, а что — нет.
Кто-то шпарит лирику покруче,
кто-то давит из других слезу.
Но поэт не очень-то изучен.
Меньше, чем примат или грызун.
Кто-то сам себя целует в попу,
в этом убедительней других, —
и попробуй, гаду, не похлопай,
если в этом он прикольней их.
Кто-то на кулак мотает сопли,
кто-то неумеренно жестит.
… показать весь текст …

Не бойся, не думай о том, что нас будет ждать,
не верь, что финал оговорен и однозначен.

Все наши истории, люди и города, когда-то смешавшись, сумеют звучать иначе.
Представь, что ты вышел однажды в такой астрал, открыл часовой, неизведанный нами пояс,
где каждая мысль и каждая связь остра, где ты покупаешь билет на возможный поезд
и едешь сквозь осень, подводишь в ней механизм — и стрелки послушно считают часы до встречи.
Представь, что однажды ты просто выходишь из всех мер и систем, чтоб меня обнимать за плечи.

Не бойся, что будешь обыденным и простым, наскучишь мне, пережитый, и станешь прошлым.

Мы просто не можем пройти с тобой и остыть.

Любой из нас лжет, если знает, что будет брошен.

Если ты начинаешь слушать —
подбираешь к себе ключи.
Мир внутри, или мир снаружи —
одинаково не молчит.
Ты бредешь, через мир усталым,
глухотой переполнен зря,
и не знаешь, что нужно мало —
слышать, что тебе говорят.
Ты идешь, не бросая взгляда, солнце
катит свой шар в зенит.
Сотни мелких частиц горят, и пыль
клубящаяся звенит.
Ветер льется по руслу улиц,
наполняет их и шумит.
… показать весь текст …

Из океана, из тёмных его глубин
мы выплывали к песчаной полоске света.

Когда «нелюбим» приравнивалось к «убит», водные девы шептали «не слушай это».
Из каменных башен, страшных не наших снов вырвались птицы и разлетелись эхом.
Когда кто-то пел, что мы ляжем на это дно, мы отвечали звонким счастливым смехом.
Мы превращались в тени, тащили сеть, тёплыми пальцами грели морские капли.
Нет ничего страшней, чем простая смерть — разве что смерть, разыгранная в спектакле.
Мы выходили в светлое из глубин, вода отступала с ненужным нам больше сором.

Они говорят «не люби», я пою — «любим».

Мой внутренний голос слышнее любого хора.

Происходит музыка, магия, что-то важное.
Переломное, непреложное и огромное.

Этой осенью многие вещи — не то, чем кажутся, потому что она открыта потустороннему.
Чьи-то письма дошли сквозь годы, сбылись пророчества,
ведьмовство, колдовство, не иначе — мы стали зрячими.
Из обрывков, намеков и нот возникает точное ощущение нашего нужного настоящего.
Ведьмовство, колдовство, то ли магия, то ли музыка — мы шагнули в сегодня из прожитого вчерашнего.

Слишком узким нам стало то, что казалось узнанным.

Переломный момент.
Двоемирие.
Путь бесстрашия.