Знаешь, мама, я так устала, что тебе не признаюсь ввеки. Помнишь, ты мне сама сказала: слово — пуля для человека. Я в тебя не стрельну из правды. Но и лгать я тебе не стану. Промолчу, мам. Так просто надо. Не учила меня обману, может верно, да только, видишь — ни солгать, ни ответить честно. Можешь злиться — ты не обидишь, как обидела б лживой лестью. Понимаю, тебе не в радость слышать только моё молчание. Пережди, мам, чуть-чуть осталось. Я даю тебе обещание, что опять буду — только честно — без умолку трещать о внуках. А сегодня… не интересно. Расскажу — ты умрешь от скуки. Помолчим, мам, о самом главном. Ведь тебе все и так понятно. Не обиделась? Ну и славно. Все, пока. Созвонимся завтра.

Катя ест булочку с маком и смотрит в окошко. Фикус зацвёл, старый пудель слегка приболел. Лужи с газоном в одно размешали дорожки. Катя выводит на мутном окне букву «Л».

Пудель приходит, чихает, садится к ней в ноги. Жалобно просит, чтоб булка досталась ему. Бабка с тележкой, ругаясь, плывет по дороге. Палец выводит узор с буквой «Ю» по окну.

Колька с четвёртого долго заводит «девятку». Не завелась, так бывает всегда в ноябре. Катя сдувает со лба непослушную прядку, пальцем рисуя пузатую кругл…
… показать весь текст …

Человечество без эмоций. Не смеёмся, а ставим смайлы. Мы не знаем в лицо соседей, но воруем у них wi-fi. Мы почти что не видим солнца. Только летом, и очень мало. И во ртах у нас привкус меди. И в сердцах у нас лёд и сталь. Мы не чувствуем и не слышим, можем видеть, не замечая. Мы всегда в стороне. Вне зоны. Недоступны, как абонент. Меньше спим. Экономней дышим. Закаляемся и крепчаем. Ставим рамки и чтим законы. Даже там, где законов нет. Мы давно разучились плакать. Мы забыли, как быть живыми. Непосредственного ребёнка мы стремимся в себе убить. Заведите ему собаку. Он научится быть любимым. Заведите ему котёнка. Он научит его любить.

Зимa пришлa! Пора готовить к лeту oбвисший зад и пoдуставший пресс.
Я в инстаграме видeла диету, великих натворившую чудес: там с ней такие пышки стали няши, без всяких бёрпи, просто на еде, что я готова гoд питаться кашей без сахара и фруктoв, на вoде.

Вот, первый день, сегодня на кефире. Сижу, хлебаю, хочется котлет.
И очень вкусно пахнет по квартире сегодняшний (не для меня) обед.
Листаю хмуро фотки в инстаграме, смотрю на эти попы и грущу. Клянусь себе, что тоже к лету стану такой же,…
… показать весь текст …

Дом сносили. В нем тихо плакал позабытый людьми домовой. Он давно подавал им знаки, чтобы взяли его с собой. Он стучал по ночам в батарею, он по трубам гудел в тромбон. Только, люди в него не верят. Стал давно им не нужен он.
Молоко по всем блюдцам — кошкам. По углам — только пыль, и всё. А сейчас, он глядит в окошко, и всё ждёт, как его снесёт, вместе с домом, где он родился. С теми стенами, где вся жизнь.
Вдруг — пацан за него вступился.
— Домовой! Я иду! Держись!
Удержать не смогла мамаша, и…
… показать весь текст …

Выдумал. Нет, представляете, я её выдумал. С шрамом над бровью и вечно простуженным голосом. С милым чехлом и заставкой с красивыми видами. С ноткой лаванды, с шампунем впитавшейся в волосы. С этими шутками, крайне нечасто уместными. С этой привычкой неплотно прикручивать крышечки. С тем Новым годом, который особенно весело мы отмечали у этой блондинистой пышечки — кажется, Оли, а может, Наташи, да пофигу. С тем рюкзаком, что обманчиво лёгок и с виду мал. Как я тащил его от вднх до сокольников п…
… показать весь текст …

Я умею играть на нервах и немножечко на гитаре, пью до дна и стреляю первой, постоянно хожу по краю, ненавижу какао с пенкой, каблуки и пустые речи, обожаю пивас и семки, новый год и субботний вечер, виртуозно ругаюсь матом, расставляю все запятые, не терплю проходимцев рядом, чай люблю, но когда остынет.
А ещё я люблю закаты, чтобы падало в море солнце. Терпкий запах созревшей мяты. Сигаретного дыма кольца. Кеды с надписью made in china. Апельсиновое варенье. Молча знать про чужие тайны. Падать вверх и бояться тени. Я люблю свои недостатки (их не вытерпеть, не любя), виски с колой, июль и прятки.

А ещё я люблю…

Вон там, за стенкой, живет сосед. Ему, по-моему, лет пятьсот. Он очень редко включает свет, он знает каждого здесь в лицо, он громко слушает старый вальс, он курит в форточку беломор, я запах чувствую каждый раз, и иногда выхожу во двор, чтоб на окошко его взглянуть, на огонёк, говорящий: «жив!»
Я покажу тебе как-нибудь. А ты кому-нибудь расскажи.

Вон там, за шкафом, живет паук. Я называю его Степан. Он отвратительно многорук, он тут ведёт себя, как тиран, он загоняет меня на стол, и я от ужаса…
… показать весь текст …

Несчастный ребёнок! Ну что у него за мать? Вчера весь в грязи, и сегодня, гляди, опять. Коленки все синие, ссадина на носу. Как будто живёт он не в городе, а в лесу.

Действительно, бедный. Смотри-ка, поймал кота. Обгладил всего, от ушей до его хвоста. А там же и блохи, и бешенство, и лишай. Нам надо вмешаться и этому помешать!

А мать-то его, улыбается и сидит! Нам нужно опеке поставить её на вид! Пускай принимают побольше серьёзных мер. Пускай почитают ей лекции, например.

Какие тут лекции…
… показать весь текст …

Мам, поиграем? Смотри, у меня лиса,
Зайчик и мышка, а в этой коробке — домик.
Я ее клеила целые два часа!
Мне помогали принцесса, дракон и гномик.
Гномик испачкался клеем, помоешь, а?
Что за бардак?! Ну какое тебе «играть»?
Эта коробка — опять расплодила мусор!
Горе мое, пожалей, наконец-то, мать!
Стоп, это что? Не мои ли, скажи-ка, бусы?!
Быстро снимай! И не трогай их никогда!
Как ты могла их, вообще-то, схватить без спросу?
Это не дочь — это маленькая беда!
Мам, не кричи. Я когда-нибудь стану…
… показать весь текст …

У Машки со второго жил бульдог. Ужасно страшный, старый и слюнявый. Ночами спал он возле ее ног на коврике у синего дивана. Во сне он оглушительно храпел. Как трактор и почти как перфоратор. Он Машке триста лет, как надоел. Давно мечтала сдать его куда-то, и навсегда забыть, как жуткий сон, наполненный блохами и слюнями. Наверное, об этом знал и он, седеющий бульдог по кличке Санни.

Он ей всегда старался угодить. Тайком ей клал сосиски под подушку, молчал, когда душа хотела выть, и ласково лиза…
… показать весь текст …

Ты всё про космос, Юра. Мы — про Бали.
Нам ни к чему вселенной пустые дали.
Мы бы все время жрали, спали, не производили, но потребляли, кричи-не кричи «поехали» — мы не услышим, прикрывшись помехами, мы не герои — мы хипстеры и их крали, мы это небо в гробу видали.

А в общем, прости нас, Юра.

Мы всё прое@ли.

Когда-нибудь я стану очень старой.
Из моей жопы будет сыпаться песок.
Я настрочу три тома мемуаров
И охренительной длины свяжу чулок.

Один. На пару мне не хватит вдохновения.
Покрашу волосы свои в безумный цвет.
Из конопли буду варить варенье.
Скурю вагон вонючих сигарет.

Налажу производство самогона.
Дурацкую собачку заведу.
По вечерам буду плевать с балкона
Во всех, кто оказался на виду.
… показать весь текст …

Осталась горстка серых дней, и осень отболит. И мир приобретёт совсем другой со снегом вид. Раскрасят в белый всё вокруг декабрь и мороз, всплакнув о павшем ноябре толпой сосулек-слёз.
А я зимы, как чуда, жду. Особенно сейчас. Я знаю, что по силам ей раскрасить в белый нас. Нам станет белой полосой новорождённый снег, и потому сейчас часы замедлили свой бег: не хочет осень умирать, хирея с каждым днём, находит силы минус пять опять сменить дождём. И по календарю, пока она тут властелин. Плывут по небу облака белее пастилы, и осень не даёт им снег обрушить на Москву. Как будто хочет целый век остаться на плаву.

Но календарь неумолим, и срок ее истёк. Мы вместе с осенью болим, мотая этот срок. Осталась горстка серых дней — и срок ее прошёл.
Совсем немного подождать.
И станет хо-ро-шо!

Если смешать все краски,
Цвет будет серо-бурым.
Только в волшебных сказках
Есть хэппи-энды, дура!
В жизни другие ставки:
Принц обманул и бросил.
Семеро спят по лавкам,
Бац! — и уже их восемь.
Вместо короны — шапка
Вместо дворца — однушка.
Вместо полцарства — грядки,
Вместо жар-птицы — тушка
Курицы в морозилке,
Рядом пельменей пачка.
… показать весь текст …

Храни всех тех, кто хотел в Европу. Храни всех тех, кто сидит в окопах. Храни всех тех, кто в уютном кресле. И тех, чьё завтра со словом «если». Тех, кто сегодня в метро ночует, тех, кто улегся на стол к врачу, и тех, кто пишет, как все не правы, и тех, кто вне всех моральных правил, и тех, что верят, что всё, как надо, и тех, в которых летят снаряды, и всех стыдящихся и воспрявших, всех проклинаемых и проклявших, храни детей, стариков и женщин, мужчин всех тоже храни не меньше, храни на всех языках и мовах (сначала было всего лишь слово), храни всех тихо, храни всех громко, храни всех тех, кто стоит в сторонке, и тех, кто рвётся, не глядя, в пекло, храним будь воин, храним будь пекарь, храним будь друг и кто сеет ругань

Храни нас, Господи, друг от друга

Наташа в минуты тоски и сомнений, обычно садится и лепит пельмени. Они отвлекают Наташу от мыслей о бренности жизни, отсутствии смысла, проблемах и планах, делах и конфликтах — есть только они, всё другое — забыто.
Пельмешка к пельмешке, и мысли в порядке. Для рук и для разума разом разрядка: кружочек из теста и ложечка фарша, и дзен из пельменей постигла Наташа.
А если пельмень получается комом, Наташа идёт постоять на балконе, и смотрит на небо и серые тучи. И следующий получается лучше, ровнее, белее, само совершенство.
Кончается фарш и кончается тесто, наташины руки по локоть в муке, пельмешки лежат в идеальном рядке, и в голову лезут десятки решений для сотен прекрасных и новых свершений.
Не надо хандрить и терзаться в сомнениях. Постигните дзен. Полепите пельмени.

Только бы не забыть,
Не растерять в быту,
Способность вот так любить
И веру в свою мечту.
Только бы продолжать
В будущее смотреть,
Памяти не давать
Смыслами завладеть.
Лишь бы сегодня жить,
Лишь бы не жить вчера!
Только «я есть» говорить,
И никогда — «была»…

«Было ли лето?», шептал мне прохладный дождь. Я, не ответив, закрыла ему окно. Если случается что-то, что очень ждёшь, всё остальное становится всё равно. «Было ли лето?», стучит по столу гроза, кости арбузов слетают с тарелки вниз. Хлопают форточки, и голосуют за то, чтобы вызвать и гром, и грозу на бис. Сто папарацци снимают со всех сторон, частые вспышки раскрасили в белый мир. Тонкие сосны становятся на поклон, чешется место, куда укусил вампир, «было ли лето?», желтеет вопрос листом, вместо ответа срывается и летит. Яблочный Спас накрывает шарлоткой стол. Сидром тепло растекается по груди. «Было ли лето?», спросил меня звездопад. Ночь из ковша тонкой струйкой стекала в пруд. Я рассмеялась, как водится, невпопад: «оно тут».

Так это странно: жить под общей крышей, но друг о друге ни черта не знать.
Друг друга никогда ни в чем не слышать, деля ночами общую кровать.
Так это страшно: годы — с незнакомцем.
Так страшно: жизнь в звенящей пустоте.
На пальцах одинаковые кольца, но пальцы и чужие, и нете.
И не о чем смеяться вечерами.
И не о чем молчать и говорить.
Зачем вообще когда-то начинали они такой вот страшный общий быт?
И вроде, как у всех: семья и дети.
Весной на дачу, в пятницу в кабак.
Но стены дома им — как прутья клети, и вечная тюрьма их крепкий брак.
В уютных окнах одиночных камер течёт своя размеренная жизнь.
Как здорово, что это всё — не с нами.
Как страшно, что могли мы не найтись