Сфоткай меня у моря.
Нет, ну давай представим. Тёмные коридоры, двери из крепкой стали, жаркие батареи — просто декор, не больше. Фоткай меня скорее. Фокус бери почётче: чтоб хоть считай ракушки, чтоб вдалеке дельфины. Рядом все жарят тушки и натирают спины кремами от загара. Солнце и правда шпарит. И от такого жара море, как будто, тает где-то на горизонте, с небом в одно сливаясь. Кто-то втыкает зонтик. Кто-то играет в alias. Чайки пасутся стаей, спорят о чем-то хором.

Ну ты там как, представил?
Сфоткай меня у моря…

Потрепанная ветром на столбе висит бумажка: фото, детский почерк. И рассказать о маленькой судьбе (точнее, двух) способна в паре строчек:

«Внимание! Пропал любимый пёс. Сорвался с поводка у стадиона. Коричневые уши, чёрный нос и белая спина, зовут Тимоном. Увидите, звоните сразу мне! Нашедшего вознаградим, чем сможем. Дом 27 (который на холме), стучать три раза, попросить Серёжу»

И думаешь: Серёжа там сидит, ждёт стука в дверь и очень горько плачет. И будет слёз немало впереди — ведь у людей…
… показать весь текст …

Там было всё, что нужно: дом, в нём стол и сытный ужин. Но в доме никому никто задаром был не нужен. Там все сидели по углам, закрытые, чужие. На чердаке копился хлам, цветы в горшках не жили, не приживались ни коты, ни даже тараканы. Был полон дом, но был пустым и ледяным, как камень.

Там был не дом, а так, шалаш. Халупа. Халабуда. Но там, кто стал однажды «наш», всегда таким и будет. Там хлеб преломят пополам и приютят заблудших. Любой там пустят в дело хлам, починят и улучшат. Там ветку брось — взрастут цветы, там песни, шум и гомон. Кругом собаки и коты. И там тепло, как дома.

Вот в шалаше уютный свет.
Вот в доме мрак и ветер.
Где нет любви, там жизни нет.
Где есть любовь, нет смерти.

Военная форма по акции, размер на 46 лет. В едином порыве вся нация вдруг вспомнила: где-то был дед. Про деда на чёрных фольцвагенах, про деда на красных икс-5, на жёлтом матизе про Сталина. На синем про деда опять.
Оранжево-чёрные ленточки на самых внезапных местах. Какой-то дебил одноклеточный ее разместил на трусах. С неистовой патриотичностью по спискам выходят на марш, повизгивая истерически: Крым наш, и Берлин будет наш!
И эти слащавые текстики, «про то как мы брали Рейхстаг». Там было кровавое месиво. Агония раненых. Страх. Об этом обычно не пишется, а видятся страшные сны. И гаденько пахнет от жижицы «про то, как я ехал с войны». Назавтра всё это закончится, отправятся ленточки в хлам. Всем прадедам возданы почести, всем проданным их орденам.
Меня удивляет отточенность творящегося шапито. А что ветераны закончились, увы, не заметил никто.
.

Ёмахо. Ёмасо. Уже 13 лет это про нас. Здорово, что мы решились на это тогда. Здорово, что теперь мы навсегда нарисовали это на себе. Я тебя люблю и всегда буду. А ты просто всегда будь, этого мне достаточно

Всё, как у всех. И чего тут ещё сказать? Фикус и чайник, в придачу рука и сердце.
Если у вечности будут твои глаза, можно без страха будет в неё вглядеться.
Всё, как у всех: по дороге купи батон. Вынеси мусор и выключи воду в душе.
Голос у вечности будет иметь твой тон. Я буду слушать, как музыку буду слушать.
Всё, как у всех: мал-по-малу и то да сё, дача, собака, уборка, работа, дети.
Если б у всех было точно такое всё, был бы наш мир по-весеннему чист и светел.
Я не люблю тебя. Слово «любовь» — не то. То, что я чувствую, больше, сильней и глубже.
Всё, как у всех: отпуск, будни, семья и дом.
И кроме этого мне ничего не нужно.

Это был тот момент, когда пропасть катилась в мир.
А не наоборот, как обычно всегда бывает.
Он вслепую стрелял, и смеялся над ним весь тир.
Он ждал поезда, но приходили одни трамваи.
Он не мог разобрать, для чего и куда идти,
но зачем-то шагал, наплевав, что устали ноги.
Он стучался в дома, что росли вдоль его пути.
Он приветствовал всех, кто встречался ему в дороге.
Все молчали в ответ и никто не открыл дверей.
И тогда он решил, что, наверное, он невидим.

Став невидимым, он начал чув…
… показать весь текст …

Ой, ну вот только не надо все усложнять. умей наслаждаться простыми радостями.
объешься пончиками, съешь одним махом пять, угости соседских детишек сладостями.
купи пачку сосисок дворовым котам, прокатись на троллейбусе до конечной, брось всю мелочь в старый красивый фонтан, зажги сразу пять ароматических свечек, налей вина — того, что «для серьезного повода».
включи кино — обязательно с хэппи-эндом.
ну же, давай, приводи свои доводы: почему нельзя просто наслаждаться моментом?
молчишь. пьешь вино. улыбаешься вечеру.
спрашиваешь — может, к рецепту выше добавить халвы?
знаешь, это давно и не нами замечено: любые проблемы всего лишь внутри головы.

Какое лето — такие песни. Включаем «сплин» и играем в осень. Горят все лампы, и нет вопросов к календарям, всё у них на месте.

Глинтвейн уместен, а лёд не очень. Не вентилятор, а батарея. А мир настолько вокруг непрочен, что неспособен сдержать деревья.
И землю корчит, корнями дыбит.
В прогнозах мрак, никакой надежды. По небу бегают тучи-глыбы, по паркам — дети, в такой одежде, чтоб чуть навырост. До снега хватит. И дождь, и ветер весь мир качает.
Но знаешь, больше мне «сплин» не катит. Пошире окна, и Ману Чао во все колонки! Взгляни на это, и перестань уже быть угрюмым. От перемены — другая сумма:

Какие песни — такое лето…

Если лето — лети. Если осень — осядь на дно. Чем осенней мотив, тем отчетливей нота до: до-весны, до-терпеть, до-ждь и до-лгие вечера. Каждый день октябреть чуть сильнее, чем был вчера, оседать, проседать, и к зиме поседеть совсем. Свет включить навсегда. Мнить богами встающих в семь. Не высовывать нос из-под тысячи одеял. Тёплый клюквенный морс, бочка мёда и иммунал, пицца на дом, вино, и хранить себя до весны. В консервированном состоянии донести и в апреле открыть, не забыв перед тем взболтать.
Раз октябрь бескрыл, ты не падай на дно — осядь.

Вот чёрный кот пустым ведром колотит зеркала, но я плохого ничего не жду и не ждала. Я из осколков, как из льда не смог когда-то Кай в отдельно взятом пятачке сложу свой личный рай. Наклею на дверной косяк, и пусть они блестят. А чёрный кот пускай в ведре несёт в мой дом котят. Рассыпешь соль — макну лимон, текилу им заем. Ведь нам и так со всех сторон достаточно проблем, зачем выдумывать ещё, морочась о пустом? Все точно будет хорошо. Прекраснее раз в сто, чем есть сейчас. И все про то приметы говорят.

И я под лестницей пройду тринадцать раз подряд, на счастье брошу пятачок, он встанет на ребро, я притащу коту ещё зеркал, ещё ведро, ещё пуд соли принесу, а может даже семь.

Одна во всех приметах суть: ты тот, кто рулит всем.

Пустые вёдра и коты, осколки от зеркал — и всё о том, чтоб ты в пустом плохого не искал.

в «сегодняшнем дне» мне читается «дно».
Мне проще сказать всем, что мне всё равно.
Меня не простят или те, или т. е. И нет никаких обсуждаемых тем, помимо той темы, что притчей в устах. Рождающей панику, ужас и страх. Той темы, где каждый и сразу неправ. Где ненависть правило, суть и устав. Где что б ты ни думал и что б ты ни делал, не мыслят градаций: есть чёрный и белый.
Ты враг или друг. Ты не должен молчать. Иначе покинь наш уютненький чат, подъезд, коллектив, всё на свете покинь. Ни буквы н…
… показать весь текст …

Этот город когда-нибудь съест меня без остатка.
Здесь по улицам ходишь, и смерть наступает на пятки.
Здесь в бетонных коробках живут суррогатные люди.
Здесь все время вчера. И мне кажется, завтра не будет.

Здесь дороги, как шрамы от сотни смертельных ранений.
Как нигде, здесь нутром ощущается связь поколений:
Будто предки встают из могил и зовут заунывно.
Даже воздух пропитан насквозь тут тоской неизбывной.

Здесь такие закаты, что хочется сразу стреляться.
Здесь за год забываешь, что раньше умел улыбаться.
Каждый каждому враг, каждый куст представляет опасность
И любимое чувство всех жителей в нем: безучастность
… показать весь текст …

А иногда они собирались на кухне и включали Буланову. Такое случалось, как правило, поздней осенью. За окном безнадёга, они безнадёжно пьяные, седеет снегом газон, да и волосы уже с проседью.
И они подпевали. В старину это звали бы «ритуальным плачем». Они провожали, как минимум, жизнь свою — не иначе! Ведь каждое утро потом они возрождались заново — через муки и через боль. И помогала им в этом Буланова, так что трудно переоценить ее роль в становлении «простого бабского счастья». Она была неотъемлемой его частью, символом поколения, иногда саундтреком растления, свадебным танцем и музычкой из девятки. Обрядом инициации под шампусик и шоколадку.
И было в нем что-то сакральное, в этом вое. Неважно, сколько их было на кухне, семеро или двое — они все сливались в одно, опускались на самое дно, и пробивали его ногами. И, как в любой уважающей жанр мелодраме, под дном были новые небеса, а под ними огромный мир.
Вот так Буланова творит чудеса на кухне любой из хрущевских квартир.
.

Грачи прилетели, расселись на лавочках с пивом. Их гогот в субботнюю ночь означает весну.
Сугроб изрыгает бутылки и презервативы и хипстер меняет на шарфик свой бежевый снуд.
Дороги такие, что больше не моют машины. Нет смысла. Ведь хватит на десять-пятнадцать минут.
А дворники снег в пирамиду хеопса сложили, и солнце так светит, что все пирамиды текут.
Идут после спячки на улицу велосипеды.
По шею заляпаны брызгами сзади штаны.
Все люди на улицах в чем-то немножко медведи: они просыпаются только с приходом весны.

Как в цирке медведь на раскрашенном велосипеде, мы зиму проехали.
Мы добрались до весны.

Давайте же скорее мы все воцерковляться! Нам завещает вера раз в год покрасить яйца, раз в год макнуться в прорубь и… что там ещё было? А! Папа его — голубь, сказали в «Ширли-Мырли».
Ещё кольцо на палец, серебряное с черным. Спаслось и сохранялось с ним чтобы что угодно. На шею можно крестик, но только подороже. Иконка автокресла не хуже вам поможет.
Ещё про мясо что-то, но там я не вникала, мне было неохота.

Ну вот и всё, пожалуй.
А, нет, не всё. Конечно, снимайте, и побольше: в часовенке со свечкой, задумчиво, в платочке. Про то, как красить яйца и круче ими биться. Про то, как окунаться в купальню в минус тридцать. Хэштег #иисусвоскресе, и вы постигли веру. Используйте эмодзи (такой вот, для примера. Всех тех, кто не ответит «воистину воскрес» и не полезет в прорубь, хотя весь двор полез, прилюдно порицайте. Безбожника — ату!

Ведь ваши инстаграмы транслируют в аду.

Чтобы утро было добрым, начинай его в двенадцать.
И не слишком уж активно. Аккуратно начинай.
Для начала нужно часик (или больше) поваляться.
После встать, почистить зубы, съесть конфет и выпить чай.
После чая отдыхайте полчаса (а можно часик),
лучше вытяните ноги и закутайте их в плед.
И когда вы ощутите абсолютнейшее счастье, знайте:
утро вышло добрым.
Время греть и есть обед.

Хочу под песню деспасито идти по линии прибоя,
в красивом легком ярком платье и непременно босиком.
Чтоб море было ярко-синим, а небо нежно-голубое,
и чтоб соприкасались пятки с нагретым солнышком песком.
На горизонте пусть дельфины резвятся развеселой стайкой,
а загорелые девицы пусть вслед мне с завистью глядят.
И, заглушая деспасито, пускай кричат истошно чайки,
а я пойду вперёд, к закату, и я не обернусь назад.
Ведь за спиной — Москва, октябрь, промокли кеды, нужно шапку,
опять льёт дождь, и батареи не могут никого согреть.
Ведь за спиной ветра и лужи, а я сижу в домашних тапках,
и наблюдаю, как мой город жрет по кусочкам осень-смерть.
Он распадается на части, и на моих глазах он тлеет, он прах,
он снова прах и пепел, октябрь победил Москву.
… показать весь текст …

За две минуты до конца поторопитесь жить.
Писать от первого лица. Дышать сквозь этажи.
Уметь летать. Смотреть на свет и слушать тишину.
И это сдвинет стрелки вспять. Предотвратит войну.

Пора учиться замечать прекрасное в простом:
как шаловливо ляжет прядь над самым лучшим лбом,
как выйдет солнце в январе, как много ночью звёзд,
как высек клювом на коре узоры летом дрозд.

Тогда часы пойдут назад. Не смогут не пойти.
Ведь каждый будет твёрдо знать, что здесь есть, что спасти.
Пора вложить в свои сердца первооснову вер:
жить так, как будто до конца минуты только две.

Едешь прижавшись к стеклу и считаешь столбы. Громко кричат, продавая несохнущий маркер. Переживаешь: зелёный трансформер забыл. Мама жуёт пирожок. Спит под лавкой собака.

Самое страшное горе: забыли сачок где-то в вагоне (стояли всего лишь минуту). Бабушка, дедушка, лето и твой рюкзачок. Целая летняя жизнь впереди — это круто.

Едешь, привычно считая столбы за окном. Мама осталась, решила, что сам доберёшься. Выехал утром — на месте окажешься днём. Бабушка встретит на станции в 2:38. Самый отча…
… показать весь текст …

Дело в том, что ему очень нравилось быть живым. И в пятнадцать, и в тридцать, и в восемьдесят четыре.
Был бы конкурс «Как жить?» — он бы мог в нем сидеть в жюри. Но сидел у окна на диване в своей квартире.

И в прихожей тихонько открылась входная дверь, скрип шагов зафальшивил мотивом паркетных клавиш.

Он сидел и смотрел, как в окне танцевал апрель. Он был лысым, как шар, но при том бородат, как амиш. Он гляделся в окно, отражаясь на фоне дня. Он и в жизни, и там, был, как бледная тень, прозрач…
… показать весь текст …