А иногда они собирались на кухне и включали Буланову. Такое случалось, как правило, поздней осенью. За окном безнадёга, они безнадёжно пьяные, седеет снегом газон, да и волосы уже с проседью.
И они подпевали. В старину это звали бы «ритуальным плачем». Они провожали, как минимум, жизнь свою — не иначе! Ведь каждое утро потом они возрождались заново — через муки и через боль. И помогала им в этом Буланова, так что трудно переоценить ее роль в становлении «простого бабского счастья». Она была неотъемлемой его частью, символом поколения, иногда саундтреком растления, свадебным танцем и музычкой из девятки. Обрядом инициации под шампусик и шоколадку.
И было в нем что-то сакральное, в этом вое. Неважно, сколько их было на кухне, семеро или двое — они все сливались в одно, опускались на самое дно, и пробивали его ногами. И, как в любой уважающей жанр мелодраме, под дном были новые небеса, а под ними огромный мир.
Вот так Буланова творит чудеса на кухне любой из хрущевских квартир.
.