Храни своих големов в сердце, в душе, в шкафу. Считай на них трещины, пыль протирай раз в год. Пиши неразборчиво, как в бюллетень — в графу настойчивой памяти: это пройдёт, пройдёт. Я тоже из глины, но только с живой душой, не мягкий и грязный, как в реках лежащий ил — огонь опалил меня так, что одной строкой прописан мой путь на изнанке упругих жил. Но где тебе знать, сколько раз умирает день, пока проживёшь его здесь, в абсолютной тьме. Без друга, без брата, без бога, что дарит тень любому из големов /слава богам — не мне/. Нелепо и страшно мне видеть вот этот шкаф, все трещины эти и мяту, полынь и боль — ведь я ненадолго, библейский презрев устав, пришёл к тебе заново, жизнь не забыв как роль. Как плащ, как фуражку, как самый пропащий день — так делают все, второпях проиграв сюжет. Да впрочем, неважно, сто раз говорил и лень описывать то, что иные сочтут за бред.
Когда надоест мне охота на чёрных лис, когда я вдоль Рейна отправлюсь искать любви — не прячь в этот шкаф мой отчаянный флёр де лис — он выжжет там всё, сохранив лишь мои стихи.