Я сойду к тебе с этих, сгоревших почти, страниц
/моя бабочка любит неяркий, но злой огонь/.
Не коснусь ни запястий, ни губ, ни твоих ресниц
И смеяться я буду на каждый твой крик: «не тронь».
Я умею касаться, когда ты за сотню миль
Наливаешь под вечер некрепкий английский чай.
В твоей чашечке севрской нарушив горячий штиль,
Но едва ли затронув ещё хоть одну деталь.
Месяц тонкой иглою сшивает небесный свод,
Я стою за спиной у тебя, у тебя одной…
Не Адам, не Иаков, не Сим, не Давид, не Лот —
Но считающий райской, конечно, тебя звездой.
Путеводной и вещей, колючей в осенней тьме —
Но наследной и алой, как тайный покров Лилит —
Этой лилии древней, завещанной в тишине,
Тем, который не знает, как сердце в ночи болит.
Я войду осторожно, но вряд ли спросив тебя
/моя бабочка любит бражников, мотыльков/.
Мне не надо касаться, чтоб чувствовать жар огня,
Ну, а если коснусь — то мы вместе сгорим вот-вот.