Февральское серое небо,
Двадцать по Фаренгейту,
Чай чёрный с эффектом плацебо,
Бараки больничные в гетто.
Вороны снуют городские,
У края вонючей помойки,
Из фото глядит ностальгия,
На старой, расшатанной койке.
И непохмелившийся дворник,
Уныло долбит злую наледь,
Снежинок упавших иголки,
Застряли в увечной канаве.
Живущие самообманом,
Насельники многоэтажек,
Разлили портвейн по стаканам,
И им оттого ещё гаже.
От боли сбиваются в стаи,
Чтоб вместе хоть как-то согреться,
А дух безнадёжно витает,
Покинув озябшее сердце.
Разбитый скульптором слепок,
Венчает печальная флейта,
Февральское серое небо,
Двадцать по Фаренгейту.