Ты не поймёшь — да, собственно, и пусть.
Мои стихи — не радость и не грусть.
Мои стихи — болезнь и наказанье
за то, что, не сумевши повзрослеть,
я до сих пор смотрю на жизнь и смерть
распахнутыми детскими глазами.
За то, что в пятьдесят с довеском лет
я не смогла нажить иммунитет
ни к этой хрупкой красоте вселенной —
такой покорной року, но опять
готовой тонким стеблем прорастать
из тлена;
ни к стариковской горести: уже
им тело непослушно, а душе
от силы тридцать;
ни к тем, кто, жаждой славы воспалён,
идёт по трупам голым королём;
ни к тем, кто возгордится —
и говорит с тобой через губу…
Мы все однажды вылетим в трубу,
но прежде, чем сознанием ослепнем,
пред каждым пролистают жизнь его.
И даже ад не стоит ничего
в сравнении с тобой десятилетним —
ребёнком, что глазами цвета мая
посмотрит на тебя, не узнавая…