Смотри же, красота моя, смотри: алмазы, изумруды, янтари в большие травы уронило лето. По скверу скачет солнечный горох. На лавочке какой-то древний бог сидит в очках от ультрафиолета, пока его ракета в гараже. Умаялся, замучился уже. Да к лешему такие перегрузки. Пора писать прошение в сенат.
Арбузы продаются. Лимонад. И воробьи снуют. И трясогузки.
Давай, моя хорошая, лети. Зажмурься, сосчитай до десяти, не жульничай. Как будто снова детство. Потом глаза откроешь: паруса. Гнусавит патефон — комси-комса. Матросы практикуют серцеедство. И тут тебе и Бродский, и Басё, и пристаёт какой-нибудь осёл с рассказами про славный город Бремен.
Невидимые ангелы грозы на крыльях самолётной стрекозы играют в кости, коротая время.
А по ночам, бессмертие воспев, печалится облезлый барельеф: скромна архитектура горизонта. Похоже, архитекторы строги. Гордится дипломатией дуги тенями оплетенная ротонда. Толпой выходят звёзды на поклон. Молочная луна через стекло читает сны последнего трамвая о призраке пожарной каланчи. Ты — музыка, поэтому звучи, диковинная, тихая, живая. Цветами пахнет. Ягодным вином. Качается вселенский метроном. Июль сегодня главный на танцполе. Какой-то странник — маг наверняка — выводит на странице дневника:
не будет боли. Пусть не будет боли.