Моя милая Лошадь, пишу тебе из тумана. Почему-то туман не рассеялся. Ты хотела. Вероятно, поставили не на того шамана.
Или бубен случайно сломался. Такое дело — я действительно сильно скучаю, моя родная, по тропинке брожу с узелком и сижу на пне я.
Все вокруг утверждают, что вот, ничего не знаю,
что, покинув туман, я пойму — без него страшнее.
В узелке моем только любовь.
Не ношу другого.
Узелок — это чтоб не забыть,
как любовь красива,
как весной из сердец городов вырастает слово. Медвежонок в порядке.
Стыкует актив с пассивом
можжевеловых веток, варенья,
десертных ложек.
Медвежонок старательно мудрый,
хотя бы внешне. Филин ухает вслед,
что ты очень плохая лошадь.
Ты хорошая лошадь, а Филин — он псих, конечно.
Драгоценная Лошадь,
меня растворяет воздух,
я плыву по нему. Вдалеке голосят трамваи. Если я утону — протирай, дорогая, звёзды.
У тебя всё получится, Лошадь,
не сомневаюсь и молюсь
(чтобы ты окончательно не исчезла)
своим добрым колючим богам.
Они где-то выше.
Каждый вечер под старую липу выносим кресло, потому что без чая нельзя.
И без звёзд над крышей.
Без тебя. Без Улитки. Без Филина (пусть и психа).
Самовар закипает. Зову тебя — стол накроем.
У меня получается звать тебя тихо-тихо.
И вообще, слишком нежное пузо,
чтоб быть героем. Слишком слабые лапы — плясать на краю обрыва.
За спиной — только звуки дождя
и цветение вишни.
А лошадка мотает башкой с белоснежной гривой. За туманом ежей, к сожалению, почти не слышно
