Моя милая Лошадь, пишу тебе из тумана. Почему-то туман не рассеялся. Ты хотела. Вероятно, поставили не на того шамана.
Или бубен случайно сломался. Такое дело — я действительно сильно скучаю,
моя родная, по тропинке брожу с узелком
и сижу на пне я. Все вокруг утверждают,
что вот, ничего не знаю, что, покинув туман, я пойму — без него страшнее.
В узелке моем только любовь.
Не ношу другого. Узелок — это чтоб
не забыть, как любовь красива,
как весной из сердец городов вырастает слово. Медвежонок в порядке.
Стыкует актив с пассивом можжевеловых веток, варенья, десертных ложек. Медвежонок старательно мудрый,
хотя бы внешне. Филин ухает вслед,
что ты очень плохая лошадь.
Ты хорошая лошадь, а Филин — он псих, конечно.
Драгоценная Лошадь,
меня растворяет воздух, я плыву по нему. Вдалеке голосят трамваи.
Если я утону — протирай, дорогая, звёзды.
У тебя всё получится, Лошадь,
не сомневаюсь и молюсь (чтобы ты окончательно не исчезла)
своим добрым колючим богам.
Они где-то выше.
Каждый вечер под старую липу
выносим кресло, потому что без чая нельзя. И без звёзд над крышей. Без тебя.
Без Улитки. Без Филина (пусть и психа).
Самовар закипает. Зову тебя — стол накроем.
У меня получается звать тебя тихо-тихо.
И вообще, слишком нежное пузо,
чтоб быть героем.
Слишком слабые лапы — плясать на краю обрыва.
За спиной — только звуки дождя и цветение вишни.
А лошадка мотает башкой с белоснежной гривой.
За туманом ежей, к сожалению, почти не слышно…