Нашел в телеге, на канале посвященном истории Донбасса, интересные факты, о которых ранее не знал. Всегда думал, что название Сталино (раньше так Донецк назывался) связано с именем вождя, а оказалось, что название совсем не в политику. Сталино — от слова сталь, тот продукт, которым славился индустриальный Донбасс.

Еще любопытно, как изгнавшие «клятых буржуинов» пролетарии сами быстренько поделились на классы (в пределах одного города) и те, кто в околозаводской пыли жил чуть повыше, презирали тех, кто жил чуть пониже. Кстати, сейчас эта история тоже повторяется, в виде другого фарса — любой сморчок из самых мелких функционеров всячески пытается высказать своё презрение обычным людям. О тех, кто из грязи в князи, кто до этой нашей «перемоги» был грузчиком в Ашане, а сейчас является сурковским илитарием, я вообще молчу.

Я думал, что это явление мы обрели вместе с местечковой нашей незалежностью, а оказалось, что в истории региона это уже было.

Кстати, некоторые топонимы до сих пор сохранились. Нахаловка — есть такой посёлок в Макеевке, там цыган много и это единственное место в городе, кстати, где я слышал украинский суржик. Собачёвка есть в Ханженково. И «линии» тоже у нас есть в городе, 12-я, 15-я, 22-я «линия». Это от местного завода металлургического еще осталось, а вот в Донецке я не слышал ни про Собачёвки, ни про «линии», там эти названия выветрились.

Ухх, и предисловие получилось, почти как сам текст, сорри.

16 октября 1907 родился Петр Григорьевич Григоренко, генерал советской армии, ставший участником диссидентского движения в СССР, борцом за реабилитацию и возвращение на родину депортированных крымских татар. Он был одним из основателей Московской Хельсинкской группы по правам человека, дважды подвергался принудительному лечению в «спецпсихушках», в 1977 был вынужден эмигрировать из СССР, умер в 1987 США.

Ранние годы Петра Григоренко связаны с Донбассом, в 1922 он начал работу в Юзовке\Донецке, был слесарем, кочегаром, машинистом маневрового паровоза. В 1926−29 — работал в донецком комсомоле, был главой Селидовского райкома. В своих мемуарах «В подполье можно встретить только крыс» Григоренко оставил интересное описание Донецка 20-х годов.

«Город в то время, когда я прибыл в него, назывался „Сталинo“. К Сталину это название не имело никакого отношения. Больше того, я сомневаюсь был ли в Сталине хоть один человек, слышавший имя Сталина до смерти Ленина. История наименования города такова. В 1919 году, сразу после изгнания белых, собрали большой митинг жителей рабочего поселка Юзовка, как тогда назывался этот город.

На митинге кто-то поднял вопрос о необходимости смены названия, и митинг единодушно принял постановление: „Считать позором, что центр пролетарского Донбасса называется именем эксплуататора Юза. Чтобы смыть это позорное пятно — переименовать рабочий поселок Юзовку в город стали — Сталинo“.

Название к городу пристало. Когда я приехал все называли его так. Консерваторами оставались только железнодорожники. Станция называлась Юзовкой. Ее впоследствии переименовали официально, при том, вероятно, со ссылкой на Сталина.

Это, очевидно, и дало основания в период снятия имен Сталина, переименовать и город стали (Сталинo) в Донецк.

Сейчас Донецк — большой современный город. Тогда это был конгломерат поселков, естественным центром которых, являлся мощный металлургический завод. Цехи завода были разбросаны по территории огромной естественной котловины, поселки над нею, по ее периметру. Городом в то время называлось только поселение, расположенное к северу от завода. Все его 16 линий (улиц), имея своим основанием завод, шли с юга на север. Центром города была площадь шириной 250−300 метров и протяженностью на всю длину линий (улиц).

Если встать в центре площади, у завода, спиной к нему, то справа ее ограничивает Первая линия, слева — Вторая. Далее — параллельно ей — Третья, Четвертая, Пятая, Шестая линии. Параллельно Первой линии — Седьмая, Восьмая и так далее, до Шестнадцатой.

Площадь, ограниченная Первой и Второй линиями, занята магазинами, торговыми складами и рынками Центральным и Сенным. Отдельные участки застроены зданиями не торгового назначения — 1-ой Трудовой школы (бывшая гимназия), Горного института (бывшее коммерческое училище), и некоторых учреждений.

Собираясь „вариться“ в рабочем котле, я представлял себе рабочий класс как некий могущественный монолит. И как же я был поражен, когда увидел, что единоличное село объединено куда теснее, чем рабочий класс. Расслоение рабочих было доведено до крайней степени. И это расслоение отражалось и в расселении.

Центром заводских поселений нужно считать Масловку. Она расположена с южной стороны завода. Причем, улицы не упираются в завод, как городские, а опоясывают его. Дома Масловки — кирпичные, на одну и на две семьи — являются собственностью завода. Живут в них мастера и особо высококвалифицированные рабочие.

За восточной окраиной Масловки особняки инженеров, а за ними дворец директора завода. В мое время он был превращен в рабочий клуб.

В центре Масловки, почти у самого завода, — огромное здание — зрительный зал, сцена, фойе. Назвали его „Аудитория“, хотя оно было театральным помещением клуба.

Непосредственным продолжением Масловки была Ларинка. Она охватывала завод с юго-запада. Заводских строений в этом поселке не было, но земля принадлежала заводу и участки выделялись только кадровым рабочим массовых квалификаций.

Далее, на запад, к Ларинке, примыкала Александровка. Здесь земля тоже заводская. Участки давались постоянным рабочим — чернорабочему заводскому люду.

Южнее Масловки был еще один поселок — четырехквартирные заводские дома. Назывался этот поселок „Смолянинова гора“ и предназначался он для служащих и квалифицированных рабочих более низких разрядов, чем те, кого селили на Масловке.

Между Масловкой и Смоляниновой горой — заводские особняки для рабочих редких и особо важных квалификаций.

Рабочий плебс, люди только зацепившиеся за производство, работающие на временных, сезонных и особо низкооплачиваемых работах ютились в клетушках, которые сдавались домовладельцами по баснословным ценам.

Такие рабочие, кроме того, строились „без спроса“, создавали „дикие“ поселки, так называемые „Нахаловки“ и „Собачевки“. Один такой поселок был и у завода юго-восточнее директорского дворца — километра полтора-два. Назывался этот поселок „Закоп“.

Между жильцами различных поселков были незримые моральные перегородки, пожалуй покрепче существовавших в России социальных перегородок.

Девушка с Масловки не только не выйдет замуж за парня с Александровки, но сочтет за позор подать руку ему — познакомиться, поздороваться.

Сошлюсь на собственный опыт, добытый уже в советское время. Вхожу в магазин и почти нос к носу сталкиваюсь с Шурой Филипповым. Я в то время уже был секретарем комитета комсомола, а Шура — заместителем секретаря.

Шура под руку с авантажной дамой. Он старше меня года на три и уже давно женат, но я его жену не знаю. Он немного смущенно: „Знакомьтесь!“ И представляет: „Моя жена“. Я протягиваю руку и она, презрительно поджав губы, касается ее кончиками своих пальцев. Я понял и, извинившись, пошел к прилавку. Иду и слышу: „Ты что это вздумал меня с „граками“ знакомить!“

— Потише! — слышу шопот Шуры.— Это наш секретарь. — Но в ответ еще громче, с явным расчетом, чтобы я слышал: „Это для тебя он секретарь. А для меня „грач“, — какую бы должность не занимал“.

Эту оскорбительную кличку („Грак“, „Грач“, которую применяют люди, считающие себя рабочей аристократией, к простому народу, к деревенщине) я слышал по отношению к себе не один раз».