В коммуналке померла старушка. На её площадь въехала внучка, — деваха лет за тридцать: монументальная, розовощекая застенчивая Луиза.
Как она фыркала в усишки, и отводила взгляд, когда Митька в трусах выходил поутру на кухню, он смекнул, — девка по нему сохнет и кажись не порчена.
Но, бесценная добродетель в недрах девяностокилограммовой усатой Луизы, Митяя не взволновала. Он бабу игнорировал, и баба затаила злобу. Опасно так с бабами.
Игнорил, покуда не забыл на коммунальной плите вермишель с колбасой — на ночь.
— Пропала, — думал Митька, поднимая утром крышку. И точно — вермишель исчезла.
В другой раз, сварил субботним вечером борщ и оставил хлёбово остывать на плите. В воскресенье, в обед, внес разогретую кастрюлю в комнату, чтобы душевно покушать, под водочку и кино по ящику.
Пошуровав половником, атеист Митяй перекрестился — ночью борщ стал постным! — мясо спиздили на корню.
За такие фокусы в морду без разговоров. Но, предъявлять надо чётко, а то сам по зубам получишь — слишком уж весомые обвинения — обокраденный борщ! Нужны улики.
Зажарил он половину курицы и оставила на кухонном столике. В третьем часу ночи за его дверью едва скрипнули половицы, — кто-то пробирался коридором в кухню.
— Доброй ночи… — сказал Митяй, зажигая свет. Он ждал, вор забегает как таракан и будет огрызаться как крыса и был вооружен.
Луиза же, просто стала поедать курицу на месте преступления — стоит и жрёт!
— Убью! — Митяй подскочил и огрел её по загривку… мухобойкой, — ничего разрушительней не нашел.
Лу не пикнула. Перехватил оружие, и давай хуярить рукояткой по хребту, — только сало заколыхалось. А та всё живее убирает курицу, и ни звука, — лишь глаза намокли…
— Дай сюда! — отчаялся Митька вырвать хоть стон раскаянья и вцепился в жаркое, а ворюга не отдает и глядит на Митьку такими выпученными зенками — аж страшно.
Плюнул Митька на курицу: — Завтра поговорим! — и ушел досыпать.
А поутру, на кухне спрашивает: — Как почивали, Луиза? — и сверлит взглядом.
— Спасибо, сон освежил. — улыбается Лу, а сама тапками едва перебирает, — так её Митька брутальным инсектицидом обработал.
— А что ж ноги волочишь?
— Легкое недомогание — насморк. — не сдается упорная девушка.
Митьке цирк надел и говорит: — Тронешь мои харчи, я тебя не мухобойкой, — велосипедной рамой прокачаю, что в коридоре висит.
Лу заохала, упала на стул: — Ох, ах! Опять значит начались.
— Кто начались, керосинка старая?!
Молодой глупый Митька не догонял, что зрелки самый самолёт! Магистральник, -улетаешь на раз! Полет ровный, надежный, обслуживание отличное — не сходил бы с борта.
— Припадки лунатизма. — говорит Луиза. — Ночью брожу, а наутро ничего не помню. Надеюсь, Митя, ты не воспользуешься моей беззащитностью?
Митька инструкцию проигнорировал: — *банулась, жаба усатая?!
Эх девка и обиделась! — в глазах молнии, зашипела: — Еще один синяк, я тебя ночью мясорубкой по крышке отрихтую — мне ничего не будет, я больная.
Митяй тогда здорово струхнул и завел нужнОе ведро.
Стали Митяй и соседи, всё до крошки уносить на жилплощадь — таракану поживиться нечем.
Однажды, проснулся во втором часу, — забыл сука убрать повидло! Бегом на кухню — цело ли?
Переломившись жирной буквой «Г», — локти на стол, Луиза черпала прямо горстью из банки, и клала в рот Митькино повидло. У него потемнело в глазах…
— Хым., — сказала Луиза и замерла.
— Ш-ш-ш-… — нежно зашептал позади неё Митяй, оглаживая прожорливую сомнамбулу по бёдрам — успокаивая. — Ш-ш…
Лу вновь принялась за сладкое, а Митька стал отбивать бабки древним, но по сей день популярным способом. Пусть и лишённым эффективности современных финансовых инструментов, но единственно конвертирующим материальное в сексуальное, и наоборот.
«Сроду целочку не вскрывал, а ту такая запорная арматура!!! — очень довольный собой, засыпал подуставший Митя. — Благо дурёха не вспомнит, кто люк спи*дил…».
Утром, он ждал Луизу с тревогой, — мало ли, — проснулась, а «там» лоскуты на ветру трепещут?
— Как ночевали, ничего не болит? — спрашивает издалека.
— Болит. Зуб, как от сладкого.
«Это от повидла. — успокоился Митя. — И вправду ничего не помнит! Это нечто!».
И… побег в бакалею за пряниками и вареньем.
Что ни ночь, оставлял на столе лакомство. А сам, рано поужинав, ложился, чтоб в два проснуться полным сил и ждать когда скрипнут половицы… И они скрипели, Митька тихонько выходил на кухню отбивать бабки, не осознавая, что уже вгоняет себя в долги…
Утром приветствовал девушку, а внутри уссывались гиены.
Гастрономический мезальянс был краток. Однажды, Луиза взяла Митю за шкирку:
— Слышь, *бака неуловимый. — говорит. — Я хочу мясо, рыбу, шоколад. Пристроился за пряники миномёт вставлять! Заявление подадим, тогда чпокай за спасибо…
Митя побледнел: — Какое заявление, кошелка?
— В ЗАГС. Я от тебя залетела.
— Вы что-то путает, гражданка. — резко перешел на официоз Митя. — Вы больны лунатизмом и ничего помнить не можете, — сами утверждали.
Та плечами пожала: — Милый, сроду лунатизмом не страдала…
И ничего, — живут уже который год. Детишки. Счастье оно такое — не сразу разглядишь.