Давно, когда не было УЗИ и ранней диагностики врожденных пороков, у одного царя родилась дочь.
Да пёс, что царь выпиливал наследника, а получилась девочка, беда что она уродилась страшна что сарацинский грех: смугла, глазки навыкате, носик — поросячье рыльце, ушки-пельмешки торчком.
Мать при родах скончалась, а царь пригорюнился — нелегкая судьба ждет дочурку: насмешки да издевки за спиной, и никакого женского счастья.
Но, слезами горю не поможешь. Царь призвал волшебницу. Ни добрую, ни злую, — умную.
— Ну, семь пядей в талии. — говорит царь, намекая на выдающиеся мыслительные способности дебелой ворожеи, — Что можешь предложить: заговор на неземную красу, волшебные мази, или тупо грим?
Волшебница лишь развела руками — чем поможешь, коли природа постаралась.
— Тогда наколдуй, чтоб девчонка в шешнадцать годов укололась веретеном, отрубилась, а прекрасный принц её поцеловал и взял замуж. И оба с глаз моих, и с баланса.
Колдунья вздохнула: — Даже если уколется сам принц, что толку. Ну уколется, ну женится под балдой, попустит его… А дальше? — опять его ширять? Всрался тебе зять торчок и несчастная дочь?
— Как же быть?
— Как обычно. — говорит волшебница. — Найми дочке: француза, фрейлин, пажей да нянек. Да только постраховитей, — девочке под стать. И пусть наперебой восхищаются её красотой.
И будет голубка счастлива средь равных, и не скумекает что безобразна. А других людей ей видать и не придется — знамо дело: девкино место светёлка, да прялка. Лет до шешнадцати на ентой теме протянешь.
— Е.нись. — опешил царь. — Эдак она меня, отца, за урода держать станет. А я мужчина видный.
— Родителей не выбирают. А юродивого, она тебя еще пуще любить будет.
— А потом?
— А там медицина что-нибудь придумает: силикон, полную перетяжку лица. Или чума грянет, — и всех одной доской.
Царь повеселел и пригласил волшебницу выпить закусить, и дать прогноз, кода уже даст дуба национальная валюта заморского Тридевятого царства, лихоимского государства. Слухи верные давно ходят.

Минули годы. Зеленый дуба не дал (даже наоборт), не грянула чума, не случился медицинский прорыв в косметологии…
Принцесса о. енно расцвела, и жаждала одарить красой прекраснейшего из достойных.
В день шестнадцатилетия, она явилась к отцу и топнула ножкой, — той что сгибалась:
— ПапА, — говорит. — Долго мою девичью красу взаперти держать будете? Нонче средневековье — в тринадцать замуж выскакивают. Уж три года на передержке. Истомилась я, лебедь белая, пава спелая! — и хватается за угловатую впалую грудь. — А-ах! Почто губите тело нежное, душу невинную? У меня обмороки, хрен ты старый!
— Ладно, — вздохнул царь. — Будет тебе жених, мужчина хоть куда.
И ведь додумался старый дурень — отыскал по скудоумию первейшего красавца — обнищавшего барона. Тот слыхал, что принцесса э-э…не слишком хороша собой, но за бабки и титул был готов на все. Завил усы, надушился деколоном и явился во дворец на смотрины.

Когда вуалька с невесты была откинута, барон не упал в обморок — лишь прикрыл глаза и пошатнулся, но устоял — так серьезно были подорваны его финансы.
Принцесса окинула жениха косыми вытрашками и застонала: — Папаша, иезуит махровый. Где ты, Люцифер, энтого нечеловеческого урода выцыганил? В аду? Уши как у тюленя — прижаты, нос неизящный — прямой, плечи огромные, ни горба ни косоглазия. Ну хоть бы бородавка на губе! О-о! — и зарыдала.
— Я не понял…- не понял оскорбленный красавец. — Кто урод???
— Ты урод, урод! — подсказал царь. — Пошел вон, страхоидол.
Да-с, шестнадцатилетний обман выходил боком. Как всякий обман… Царь было кликнул провздеть в тупую волшебницу осиновый кол: — Подать сюда эту тупую ведьму! — кричит.
Но та накануне эмигрировала в Тридевятое, куда давно вывела валютные активы. Вот же проститутка международная.
— Ладно, не реви. — успокаивал царь дочь. — Будет тебе красавец по душе. Утри сопли-то.
И живо сыскал урода богатого графского роду.
Но, тот и не думал становиться пушечным мясом в «Давай поженимся», ибо как нередко бывает: не вопреки, а благодаря уродству пользовался бешеным успехом у бабс. На х. ю этот господин вертел брачный венец.

Когда царь официально заявил ноту за породниться, тот от счастья впал в обморок, а очнувшись, взмолился с колен:
— Отец родной, ты глянь на меня, — меня ж старая обезьяна от слепого крокодила нагуляла! — не достоин предстать пред очи принцессы! Не то что возлечь с ней…
— Ну-ну. — ласково увещевал царь, поднимая счастливчика с колен. — Достоин и возлечь. Сам увидишь…
— Я не молод, государь.
— Княжеский титул.
— Плешив, — не сдавался граф.
— Замок с угодьями. Плюс пятьдесят тысяч в облигациях гос.займа.
— Колченог, и…
Неизвестно, какой ещё аргумент выдвинул бы этот де Пейрак, но царь сделал столь эксклюзивное предложение: — Плюс голова на плечах. — сказал он, что граф не устоял во второй раз — рухнул с треском.
— Поднимите молодого. — приказал самодержец.
Подняли, тот заплакал и говорит: — Тогда никаких облигаций, а пятьдесят кусков чистым золотом.
— Кхм… Ладно. — проскрежетал царь.
Недоверие подданных к державным ценным бумагам его бесило.

Однако, он был счастлив, что устроил дочкину судьбу. И погрузился в любимые занятия: сутяжничество с соседними монархиями и катание с гор на санках.
И зажили они любо-дорого. Жили не тужили, мед пиво пили, по усам текло, да на третий день царь попал — молодая вбежала, заламывая руки: — О-о, жизнь моя горемычная! Кого ты мне подсунул, аспид? Это ж извращенец. Глянь!
И швыряет на стол порнографические лубки, с соблазнительными особами.
— Вон по каким образинам твой ставленник шароебится. А ночью меня чужим именем кличет. Руби ему башку! Руби, не отступлюсь!
Царь отставил рюмку хреновухи, что собрался выкушать перед обедом. А там у него: и солонинка с аджикой, и ветчина, и пироги, огурцы-грибочки.
Отставил, и говорит: — Как ты меня допекла — в самой жопе! И то и это тебе не так. Всё! Кто первый стукнет в парадное, за того и выдам.
И тут: — Тук, тук.
Распахнул он ворота и ахнул — дракон!
Стоит этот тиранозавр — глаз подбит, одна лапка на шее подвязана, крылья пластырем подлатаны.
— Бонжур, Ваш Величетво. — говорит смиренно. — Извините, что потревожил, — я насчет трудоустройства охранником первых лиц.
— Я объяву в жопу ру не давал, — отвечает царь, ласково оглядывая чешуйчатого зятя. — Что случилось, любезный птеродактиль? Жесткая посадка?
Тот вздохнул (донесся запах жвачки): — Нет. Охранял прекрасную принцессу. Явился принц — оглушил. Объект выкрал. Я под сокращение. Впору за гроши лабазы два на два сторожить. А у меня кредит… — добавил совсем уже жалобно, всхлипнул.
— Так-так…- потер руки государь.
— Может у вас найдется прекрасная принцесса?
Храпаидол даже не сморгнул: — Есть такая особа. — говорит.
— Йес! — воскликнул дракон и сжал кулачок. — Йес! — потому что, православные коллекторы, это хуже печенегов блядь.
— Как у тебя с сердцем?
— Здоров, батюшка! У нас строго — медкнижка, все дела.
— Тогда держи! — заорал царь и выпихнул за ворота принцессу, и заперся.

— А-а! — тонко воскликнула рептилия, не ожидая такой подставы. Закатила глаза и рухнула на спину, воздев конечности, — обморок.
Принцесса с интересом (кажется вовсе не палеонтологическим) приблизилась к впечатлительному амбалу.
— В-а-у, — прошептала восхищенно. — Крассафчег! — и погладила обморочного по ужасной морде.
— А какие ручищи! — подергала за сухонькие недоразвитие лапки.
— А животик! — огладила по чешуйчатому брюху, и спускается ниже.
— А что за ножки! — похлопала по огромной ляжке.
— А какой… А-а-ах!- ахнула девица, взявшись за то, чем заканчивался дракон. Нет, не за хвост…
— Уф, уф, уф! Уф, уф, уф… — обмахивалась она веером, вся пунцовая от неловкости, и заявила. — Этот мне подходит!
И давай тормошить избранника: — Вставай, миленький. Вставай, заюшка.
Вот вы думаете, дракон вырубился от страха? Черта с два — любовный шок. Вскоре у их завелись детишки…
Так что, каждому найдется пара. А обманом счастья не добыть… Тут и сказке конец.