…Летом на отдыхе спокойными были первые два дня. Мы ходили на пляж, плавали. Я никогда не могла понять, как игроки «вычисляют» друг друга. Но к вечеру второго дня у мамы уже была компания.
— Я буду в тридцать втором номере, придешь ровно в одиннадцать, сделаешь брови «домиком» и скажешь: «Мамочка, я не могу уснуть».
— Я и так не могу уснуть, пока тебя нет.
— Вот, значит, не придется врать, скажешь правду.
— А на дискотеку можно?
— Можно.
— А на взрослую?
— Да.
— А вина выпить?
— «Не пей, вина, Гертруда, пьянство не красит дам… ла-ла, ла-ла… и будет обидно… ла-ла-ла-лала… ла-ла», — поет мама, крася губы помадой. Она меня даже не слышит — мыслями она в тридцать втором номере.
Я, сонная, в одиннадцать стучусь в дверь, произношу текст, мама вскакивает, забирает выигрыш и с извинениями уходит.
— Ну как? — спрашиваю я.
— Вот! — Мама машет купюрой в пять рублей. — Любители…
— А тебе за это ничего не будет? — спрашивала я.
— Не волнуйся. Я по-крупному не играю.
Только однажды я испугалась за нее по-настоящему.
Мы ехали в поезде. Купе попалось неудачное. Мы с мамой и двое мужчин. Мама бегала к проводнице — просила поменять нас, чтобы ехать с женщинами. Проводница обещала, но уже поздним вечером, когда сойдут пассажиры на станции.
Мама читала, я смотрела в окно. Вдруг в дверь постучали, вошел мужчина.
— Здрасте, простите, я ошибся купе, — сказал он.
Этот же мужчина зашел снова где-то еще через полчаса.
— Слушайте, мужики, давайте в картишки перебросимся! — предложил он, тасуя колоду. — Дама, вы не против? Хотя можете тоже присоединиться.
Мама отказалась. Я даже своим глазам не поверила!
Мужчины сели играть. Мама делала вид, что читает. Тут зашла проводница, и мы перебрались в другое купе.
Я забыла там свою куклу.
— Мам, она там, в старом купе, на верхней полке, — чуть не плакала я.
— Ладно, сейчас принесу.
Мама принесла мне куклу.
— Я пойду покурю, а ты спать ложись, — велела она.
— Ты играть пошла? — обиделась я.
— Спи…