Не смей на божью данность уповать
И верить бесконечным чудесам:
Родители решают, как назвать,
А имя ты обязан сделать сам.

Желая жить красиво и легко,
Так часто все сбиваются с пути:
Уплыть на лжи мы можем далеко,
Но в гавань правды так и не зайти.

уже в волосах до хрена седины
и жизнь протекает уныло
нет нет да кольнёт где-то ниже спины
шило

я был настолько одиноким
что даже начал иногда
сам разговаривать с собою
рассказывал олег себе

Лодочник перевозил путешественника на другой берег.

Путник заметил, что на веслах лодки были надписи. На одном весле было написано: «Думай», а на втором: «Делай»

— Интересные у тебя весла, — сказал путешественник. — А зачем?

— Смотри, — улыбаясь, сказал лодочник. И начал грести только одним веслом, с надписью «Думай».

Лодка начала кружиться на одном месте.

— Бывало, я думал о чем-то, размышлял, строил планы… Но ничего полезного это не приносило. Я просто кружил на месте, как эта лодка.

Лодочник перестал грести одним веслом и начал грести другим, с надписью «Делай». Лодка начала кружить, но уже в другую сторону.
… показать весь текст …

Грехи и скверна в ширпотребе —
И тонет род людской во зле:
Всё меньше ангелов на небе,
Всё больше бесов на земле.

Обосновывая своё стремление к отшельническому образу жизни, Эйнштейн любил вспоминать афоризм: «Чтобы быть безупречной овцой в стаде, нужно, прежде всего, быть овцой».
Для того, чтобы выиграть, надо прежде всего играть.

Душевная глухота была притянута за уши,
а они даже не покраснели.

«Существо лишь отдалённо напоминало ребёнка — милого мальчика, которым оно было всего минуту назад. Изогнув спину под немыслимым углом, оно неистово било руками по полу и выло, словно дикое животное. Я уже готов был приложить крест ко лбу сына и явственно представлял, как от прикосновения мощного амулета на коже мальчика останется чёткий, красный след…» Отрывок из рассказа ужасов? Нет. Обычная детская истерика, чуть преувеличенная разве что… У вас же там с чувством юмора всё в порядке?

Для нача…
… показать весь текст …

На одном из собраний академика Зельдовича попросили высказаться на философскую тему «О форме и содержании». Зельдович ограничился одной фразой: «Формы должны быть такими, чтобы их хотелось взять на содержание».

Однажды в разговоре с друзьями Сальвадор Дали заявил, что всё происходящее в природе его нисколько не изумляет. Приятель-собеседник не поверил и спросил:
— Хорошо, пусть так, но если бы в полночь на горизонте вдруг возник свет, возвещающий утреннюю зарю? Вы вглядываетесь и видите, что восходит солнце. Неужели бы вас это не поразило? Неужели бы вы не подумали, что сошли с ума?
— Наоборот, — ответил Дали. — Я бы подумал, что это солнце сошло с ума.

Уильям Фолкнер, американский прозаик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1949 года, говорил об Эрнсте Хемингуэе, тоже американском писателе и тоже лауреате Нобелевской премии, только за 1954 год: «Он не в состоянии использовать слова, способные читателя заглянуть в словарь». Эрнест Хемингуэй, в свою очередь, писал о собрате по перу: «Несчастный Фолкнер. Неужели он действительно думает, что большие мысли идут от больших слов?» Или: «Вы когда-нибудь слышали о человеке, который бы пил на работе? Это Фолкнер… Я могу с точностью указать на страницу, когда он уже выпил свою первую рюмку».

Если есть кто-то рядом, кто говорит тебе, что ты нужен, есть смысл бороться за жизнь.

Однажды немецкий ученый-энциклопедист Александр фон Гумбольт был гостем известного парижского психиатра. Он попросил хозяина показать ему кого-нибудь из душевнобольных. Тот пообещал сделать это завтра, во время обеда. К столу явились двое незнакомых Гумбольдту людей. Один, задумчивый и тихий, всё время молчал. Другой был полон огня, говорил не переставая, перескакивал с темы на тему, отчаянно жестикулировал. Когда обед кончился, первый, церемонно поклонившись, ушёл, а второй даже в дверях продолжал возбуждённо что-то рассказывать.
— Твой сумасшедший, — заметил Гумбольдт, оставшись наедине с психиатром, — доставил мне большое удовольствие.
— Чем? — удивился врач. — Ведь он всё время молчал.
— Не может быть! А кто же был этот восторженно-буйный господин?
— Это был Бальзак.

Однажды философ Аристипп, который нажил состояние, восхваляя царя, увидел, как Диоген промывает чечевицу, и сказал:
— Если бы ты прославлял царя, тебе не пришлось бы питаться чечевицей!
На что Диоген возразил:
— Если бы ты научился питаться чечевицей, то тебе не пришлось бы прославлять царя.

Во время беспорядков 1726 года роту мушкетёров под командованием господина де Авежана послали для усмирения бунта с приказом «открыть огонь по этой сволочи», но мысль о расстреле своих соотечественников приводила де Авежана в ужас. Тогда он выстроил мушкетёров, велел им приготовиться к залпу, а сам с приказом в одной руке и шляпой в другой подошёл к толпе и объявил:
— Господа! Я получил приказ стрелять по сволочи. Прежде чем это сделать, попрошу всех честных людей удалиться.
Толпа быстро рассеялась.

Микеланджело изваял деда флорентийского правителя Козимо Медичи настоящим красавцем. Хотя на самом деле тот был горбуном.
— Да кто вспомнит об этом через 500 лет! — отвечал скульптор всем любопытным.

Однажды французский живописец-пейзажист Камиль Коро писал этюд рядом с неким молодым художником. Тот посмотрел на холст мастера и робко заметил:
— Один из ваших цветов несколько бледноват, мне кажется.
Коро и не подумал сердиться, а снял свою чёрную шляпу и поднёс её к указанному месту:
— Посмотрите. Разве — по сравнению со шляпой — это слишком бледно?
— Но мэтр, тогда вам придётся написать рядом с цветком и шляпу! — не сдавался юноша.
Коро подумал и согласился.

На чувствах подданных играя,
Самой себе безумно рада,
Не может власть построить рая,
Но может же не строить ада.

Авось живёт пока,
Быть грёзам и мечтам:
Уже прошли века,
Авось и ныне там.