У меня на левой щеке родинка,
А вот здесь, возле уха, впадинка,
Хоть морщинки есть возле ротика,
Но ещё я вполне гладенька.

Под окном растёт черноплодина,
А за домом овраг, впадина,
Это всё моя малая родина —
Я её презираю, гадина!

*
Просто так!
Хочу и всё!
Говорить легко и просто,
Уводить с собой ничьё
Счастье сказочного роста,
Чтоб блестели небеса,
Небеса во всей вселенной,
Не дари мне чудеса —
Чудеса обыкновенны,
А дари мне свой приход,
Свой приход заиндевелый,
Снег на улице идёт
Очень
… показать весь текст …

из цикла «Тетрадь Анатоля»

Чтобы себя продлить —
надо тебя любить,
так чтоб ты отдала
самую лучшую клетку,
в самой послушной ласке,
в самой горячей, редкой,
чтоб — до того любить,
будто по Лете плыть,
с вусмерть хмельным Хароном,
чтоб подружиться с оным,
чтоб до конца дружить,
чтоб только жить и жить,
… показать весь текст …

Чтобы не беспокоить читателя по пустякам, то бишь не рассказывать ему о каждом прыще и пуке, надо всё-таки вести «бумажный» дневник — для себя.

Зрелость — это сопливые внуки, взрослые дети и старые родители.
Старость — это взрослые внуки, пожилые дети и мёртвые родители.

У России — дураки и дороги, а у меня — дети и соцсети…

Люби меня любить.
До истеченья чисел.
Не оставляй борьбы
За дух, что нас возвысил.
Слиянье и восторг
Из благостной ладони
Нам посылает Бог
На крайнем перегоне.
Далёко от земли,
Сомкнув в покое веки,
Приблизим к лику лик
И сбудемся навеки.

Ну почему, почему не вырастает новый зуб после вышедшего в тираж старого!

Промежуточное место между гениями и графоманами уверенно занимают поэтессы!

***
Человек, обслуживающий кота,
не пришел домой ночевать.
Кот, ощутив, как длинна пустота,
думает: «Твою мать!»

Кот, на чужие шаги за дверьми
не поднимая века,
думает: «Господи, вразуми
этого человека!»

Носит по городу ночь напролёт
шхуной без рулевого.
Если совсем человек не придёт,
… показать весь текст …

Делать маленькие дела:
в банку ссыпать крупу,
в спальне коврик окантовать,
дождаться лета, потом зимы,
ещё её перезимовать,
расставить плащик, подбить каблук,
В общем — жить!
Без пиршеств и скук,
Короче, готовиться к смерти, б… дь!

Бабий век — просо: пришёл петушок, склевал и ушёл. А курочке-то грустно и обидно.

До Господа Бога Мово и апосля людского скопища
Да будет мне выдана полной мерой юдоль нейтральная,
Где я присяду, утрусь от пота, поглажу босые ноженьки,
Ни к чьей не прибегнув помощи, сочту свои немощи.

С надеждой взгляну туда, где качает облако
хрустальную люльку с моею безгрешной матушкой,
потом уставлюсь в землю, где крест вколоченный
над телом воздвигнут мамки моей измученной —

Затем, чтоб осмыслить, понять, почувствовать,
Принять всей сутью телесной и бестелесною,
Что всё вот так, не к худшему и не к лучшему,
И может быть пункт последний — юдоль нейтральная…

Ну что, друзья, как будем умирать?
Обычно-незаметно или как-то
особенно, со вкусом? Например
как слово «Бог» на кончике пера,
как виртуозная, азартная игра
на взлёте заключительного такта,
как полурезультаты полумер…
Мы, зная чем закончится наш путь,
боимся неизбежности ухода,
а надо бы готовиться к нему
как… скажем… к выдоху готовим грудь,
как после выдоха готовимся вдохнуть,
как старая, дубовая колода
готовится к топорному клейму —
… показать весь текст …

Счастлив мужчина, который не петрит в стихах,
Думает — дока, а сам-то на деле не петрит!
Нежностью сеет в меня, словно в чашечку Петри,
Ждёт результата, теребит беретик в руках…

Счастлива я, что давно различаю своих,
Думаю — дока, на самом же деле — куда там!
Ласково, бережно глажу затылок собрата,
Одновременно стреляя глазами в чужих.

Но — ничего, ничегошеньки не происходит!
Пришлый уходит, увы, ничего не поняв,
И с благодарностью смотрит собрат на меня,
Вместо того, чтобы запросто вмазать по морде!

О, парящая истома
одуванчикова семени!
Я часы забыла дома
и теперь не знаю времени…
Наша жизнь — грешить да каяться,
бинтовать чужие раны…
Летом долго не смеркается,
вот и кажется, что рано.
Как всегда — грешить и каяться,
возвращаться да с повинной…
Жизнь так долго не кончается,
вот и кажется, что длинная,
что колесики все крутятся —
не отсчитывают времени…
… показать весь текст …

Если взять да и бросить курить эти тонкие длинные штучки,
То появится лишних минут в распорядке твоём сорок с гаком,
Будут плавно идти мимо окон мышиного цвета печальные тучки,
Будет метить кусты одиноко с ностальгическим взором собака.

Если пламя в твоей зажигалке совсем до конца не издохнет
От немого, слепого, глухого и прочего злого-презлого игнора,
То однажды оно язычок наконец-то коварно-дразнящий исторгнет
И поманит лукаво из пачки набитую дуру по прозвищу «More»,

Ты её разгляди, разомни, вдоль погладь, восхищённо понюхай,
Словно это цилиндрик божественной, редкой, чудесной ванили,
А потом вдруг опомнись, заложи не спеша эту пакость за ухо:
Ты же леди, как можно когда не бухнули ещё, а уже закурили!

Как жизнь моя
меж юностью и тленом,
и как Любовь
меж Сциллой и Харибдой,
так и верлибр
нарциссом колченогим
сиротствует, скитаясь одиноко,
меж бисером поэзии высокой
и ветошью презренной прозы.

Вопрос: кто такая падла, или падло? Это от слова «падаль» или что-то я не понимаю?

Когда-то в далёкой юности, сразу после школы и я поработала на радио. Это был захолустный провинциальный радиокомитет с малым числом сотрудников. Меня приняли на должность литсотрудника-курьера. Я должна была бегать через сквер в редакцию газеты залитовывать тексты. В Лито сидела милая женщина — Александра Могильникова. Меня это смешила очень: цензор — Могильникова! И ещё меня смешили бланки, которые прилагались к текстам. Эти бланки были в большом количестве отпечатаны в типографии, огромной стопой лежали в шкафу и нескончаемость их была очевидна. А беда была в том, что в них была опечатка: в строке «Название передачи» во втором слове вторая «е» отсутствовала — «пердачи!

«Пердачили», в основном, в полутёмной дикторской — ржали, целовались, строили рожи в окошко оператору. То радио было крохотным пятачком райского брежневского застоя — пили, втихаря подтрунивали над властью, до одури бездельничали…