Ты снишься мне желтым, осенним, немыслимым кружевом,
где город дневной забывает свои обязательства.
Мы — страны, объединенные крепким содружеством,
негласно принЯвшие принципы невмешательства.
И я наизусть повторяю твоими маршрутами
изгибы любой, под тобой распростершейся, улицы.
И солнце, пронзенное осенью, тише как будто бы,
как будто бы ласковей. Кошкой урчит и щурится.
Как будто ручное. Играет прохожими спинами,
на стеклах блестит, отражается черепицами.
Единственный способ не разлучаться с любимыми —
каждую ночь друг другу украдкой сниться
и верить, как в карму, в эти ночные видения
и ждать, пока солнце шершаво память залижет.
… показать весь текст …

Я видела вчера, что корабли,
Закрыв глаза, стремительно старели.
И ветер, отрываясь от земли,
Раскачивал уснувшие качели.

Мы жили врозь без боли и брони,
Но время с монотонностью раввина
Отсчитывало будущего дни
Бессовестно и так непоправимо.

Весна дрожала сотнями циклид
И бабочкой спускалась на дорогу,
Откуда двое прыгнули в аид,
Чтоб с прошлым расставаться понемногу.

Будильник. Песенка стара.
Кофейной пенкой плещет джезва.
Зарядка, душ, омлет. Пора.
Метро. Заученные жесты.

И лиц потёртое сукно
плывёт, в вагоне колыхаясь.
И в приоткрытое окно
из всех тоннелей лезет хаос.

Дорога. Сумерки. Тиски.
В подземной тьме, в наземной вьюге
о горнем думать не с руки.
Но можно думать друг о друге.
… показать весь текст …

На нас так много компромата —
стихи, свидетели и фото…
Мы виноваты, виноваты.
А ветер, по шкале Бофорта,
сегодня, видно, восьмибалльный,
листом швыряется кленовым…
И в потеплении глобальном,
конечно, тоже мы виновны:
ты говоришь, что я — как печка,
я говорю, что не буржуйка…
Но догорает, словно свечка,
в саду каштан, и это жутко.
Мы виноваты в том, что осень,
что нет иных, а те далече,
… показать весь текст …

О, март! Я так люблю твою неповторимую красу,
Когда, от сна потягиваясь, в городах, полях, лесу
Природа просыпается, ликуя, в предвкушении нега:
«Весна пришла!!!» … Чуть-чуть мешает только метр снега…

И все пройдет. Закатятся во тьму
Восторженности, радости, печали,
Оборванные струны чьих-то мук,
Которые любовью отзвучали…

Их сумерками спрячет тишина
Под золотом давно опавших листьев.
И та, что не пытаясь вспоминать,
Отложит фотографии и письма,
Укроется за шепотом в ночи,
Чтоб новою любовью исцелиться…
Но что-то так похоже прозвучит.
И спрячется тоской в густых ресницах.
… показать весь текст …

Cамый суровый месяц зимы — март.

Опять синоптики нам обещают снег, метель.
… А мы всё ждём тепло, весеннюю капель …
Мне друг один сказал по дикому секрету:
Весны не будет!
… В апреле будет лето.

Здравствуй, вот и всё, что было,
папиросные листки
боли, смерти, жара, пыла,
и надежды, и тоски
разлетелись. Видишь, ветер,
тёплый ветер, быстрый снег
пролетел и не заметил
этот город, этот век.
Так и я не различаю
ни последствий, ни причин…
Дорогая, выпьем чаю,
и тихонько помолчим.
Дорогая, значит, чаю?
тут никто не виноват,
… показать весь текст …

Приснилось, что угнали все счета, и это стало преступленьем века.
всё дело в том, что я ничем не занята,
по мне давно грустит библиотека, кружок игры на духовой трубе.
я заигралась на самой себе.
а с ней собой быть надо начеку, ей, этой мне, прописано леченье, ей ничего не стоит выдернуть чеку, не зная про её предназначенье, и дай ей волю и налей стакан — она наплачет комнатный фонтан.
ей просто быть и камнем, и водой, и пролететь под Триумфальной аркой, и, дабы не закончилось бедой, я у нее сестрою-санитаркой, лужу, паяю, глажу по плечам, привязываю к койке по ночам.
когда земля уходит из-под ног, не должная никак, ничем, ни скольким, и жизнь, усмешку пряча в уголок, идет, хрустя по собственным осколкам —
успеть, хотя бы не имея прав, поймать её за порванный рукав.

Он ранен в грудь аэропортами, немного голоден и пьян,
пока, утомлена курортами, лавина сходит россиян —
неделикатная, брутальная, с небрежной статью табуна —
он ждёт у жерла терминального, когда появится она.
и всё качается, качается, летит, не разбирая рельс.
она сегодня возвращается, она уже, конечно, здесь,
он слышит, как по коже шёлковой гуляет хамский ветерок,
и как табло устало щёлкает, глотая очередность строк.
она сегодня возвращается — из Вены или Сан-Тропе.
он, как всегда, слегка смущается, узнав встречающих в толпе.
и, отпуская сердце лодочкой плыть до щемящей синевы,
уходит медленной походочкой — искать маршрутку до Москвы.

Ты не вспомнишь… Но мне и не важно. Я знаю, что ветер
Иногда засыпает в твоих сумасшедших ресницах.
Просто звезды, которые нам обещали присниться,
Заблудились в ночных облаках, не дождавшись рассвета.

Я… возможно когда-нибудь вспомню, что чувственный трепет
Иногда просыпается нежностью в кончиках пальцев,
Когда сходит на землю луна на единственный танец
И слова заплетаются в нервах натянутой плетью.

Ты не спросишь… А я промолчу, ничего не ответив,
Когда снова обнимет рассвет одинокая птица,
Мне достаточно знать, что в твоих сумасшедших ресницах
Иногда засыпает меня обнимающий ветер.

Настоящие беды подходят с тыла, запоздалые, как слова.
Отступать то ли некуда, то ли стыдно. Позади, как всегда, Москва.
А Москва наградит удивлённым взглядом и ответит: «Спокойно, бро.
Отступай, не стесняйся, я буду рядом. Подо мной ещё есть метро.»

И, пока оно ходит, наш мир непуган, мы найдём куда отступать,
Из угла продвигаясь в соседний угол, не расплёскивая стопарь.
Синяки на коленках вернут нас в детство, синяки под глазами — в явь.
Если больше минуты в тебя глядеться, отражаюсь уже не я.

На чужих перекрёстках умрут трамваи, похоронки пришлют в депо.
И усердный таджик забивает сваи и не видит их смерть в упор.
Я бегу от тебя, как вагон по рельсам, отделяющим свет от тьмы —
Заходи, раздевайся, садись и грейся, благо это уже не мы.

Крупье запомнит запахи ванили…
— Все на зеро. — Ресницам не дрожать.
— Прелестница, Вы стольких покорили,
Но кто — тот самый — смог Вас удержать?

По чьей вине, по чьей нелепой воле
Вы здесь одна и ставите на кон
Осколки сердца и ошметки боли?..
— Но это все, что мне оставил он.

— Надменная, с улыбкою спесивой,
За Вас, не медля, можно жизнь отдать!
— Месье, я так любила жить красиво.
Пришла пора красиво проиграть.

на кончиках пальцев этой тоски конденсат
сейчас соберется, сейчас соберется,
сорвётся,
привычка оглядываться через плечо назад —
а что нам еще остаётся.
кого ты любила, кого я любила до,
на ком ты играла губами — так мучают флейту,
и все эти ранки — и буковки цвета бордо —
и что это значит по Зигмунду Фрейду.

сейчас я немного поплачу, и после усну.
немного злословья и сто заключительных капель.
как нежно кромсает в дождливую эту весну
меня этот маленький скальпель.

Мы гуляли всю ночь по изогнутым глянцевым крышам.
Фонарей магистрали сплели паутину внизу.
Взявшись за руки шли и вели разговор еле слышно.
А луна выбивала сияньем из сердца слезу.
Ты обнял меня нежно, прикрыв от весенней прохлады,
И читал мне стихи о зеленых глазах и мечте.
Наслаждаясь своих ощущений немой серенадой,
Незаметно уснула на крепком уютном плече.
Приближался рассвет, посыпая восток белой пудрой.
Ночь, неспешно прощаясь, снимала свой звездный хитон.
Я открыла глаза, чтоб шепнуть тебе «Доброе утро!»,
А недоброе утро шепнуло мне: «Это был сон…»

Переменная «я» устремляется в полный ноль.
Мне б в плену твоих рук потерять над собой контроль.
Мне хоть раз отыграть бы заглавную эту роль.
Но — увы — я дублер. Из меня никакая прима.

Переменная «ты» независима от других.
Здесь так много людей. Каждый третий — латентный псих.
Но ты лучший и точка. Последний к портрету штрих:
Тебе некого по ночам называть любимой.

Вероятность unhappy end’а — сухой расчет.
Я же сильная девочка, что же из глаз течет…
Может в следующих жизнях бог этот косяк учтет.
А судьба — просто дура с завязанными глазами.
… показать весь текст …

Даже если… А мы не расстанемся —
А зачем нам друг друга терять,
И любви нескончаемой таинство
Непременно сведет нас опять.
Нам с тобою судьбы не отмеряно,
Что нам близко и что далеко?
И у Стикса, по сути, два берега —
Ты меня подожди на другом.

Жду тебя в многоточьях… словами…
В лютый холод и злые дожди…
Мне тебя залюбить бы глазами…
Сердцем в сердце… ты только приди…

Мне тебя нагадала беспечность…
Недосказанность брошенных фраз…
С головой окунуться бы в нежность
И пусть мир позабудет о нас…

По морозу б босая пошла босиком,
Без сомнений, признаюсь, за тем индивидом,
Кто сказал бы, пусть вечером, утром иль днём:
«Я не дам никому тебя, Ната, в обиду!»